Я не обращала никогда на внимания на своё место. То есть, не заостряла его так, будто это что-то важное в моей жизни. Но мне его всегда хотелось. Теперь я это вижу. Я анализирую свою жизнь, какие-то обрывки из детских воспоминаний. Все они ведут к тому, что мне катастрофически не хватало уединения. Возможно, эта тяга к одиночеству теперь из-за нехватки уединения в детстве? Чтобы найти себя, найти это своё место.

Попробую понять.

Когда я была маленькой, мы с мамой и папой жили в общежитии. Общежитие относилось к детсаду, где мама работала методистом. В общежитии у нас была одна комната, в которой организовали и спальню, и гостиную, и игровую, и рабочую зону. Другими словами – этих зон не было. Были потребности в них. Но помещались мы и наши потребности в комнатке 5 на 6 метров. Кухня, душ, туалет и коридор был общим. Как я теперь наблюдаю, общим в моей жизни было почти все.

В детсаду я находилась с 9 месяцев. В советском союзе (а я родилась в СССР) молодым мамашам долго побыть в декрете не удавалось, нужно было идти работать. В яслях с 9 месяцев и до 8 лет в детском саду – это следующий этап общежития. Игрушки у всех были общими. Кровати постоянно меняли местами, нас перекладывали на новые локации. За партой тоже не было своих мест – пересаживали. Чтоб не привыкали.

Когда в школу пошли – то же самое. Нет своего места. Только привыкнешь ко второй парте – пересаживают за третью.

Даже когда переехали в двухкомнатную квартиру, у меня не случилось своей комнаты. В одной жили мама и папа, там же стоял телевизор. Поэтому гостиная тоже располагалась у них в комнате.

Мне пришлось делить комнату с младшей сестрой, которая спала на большом разложенном диване, а я на раскладном кресле. После сна кресло всегда складывали.

Было несколько полок в шкафу, где лежали мои вещи. Но так как дверца шкафа открывала обзор на все полки разом, то и все остальные, кому принадлежали другие полки – могли видеть содержимое моих. И в каком состоянии находилось это содержимое всегда видели всё. За что мне часто прилетало. Потому что на полках все вещи должны были быть сложены. Всегда. Никакого интима.

Стол в комнате был один и складной. Когда нужно было делать уроки – мы по очереди раскладывали стол и доставали принадлежности из портфелей. После того, как уроки были сделаны, всё содержимое портфеля возвращалось на своё место. Своего личного стола у меня не было. В чем я очень нуждалась и отчего глубоко в душе страдала.

Как-то раз я пришла к соседским мальчишкам-братьям, что жили этажом ниже. У каждого была своя комната. У того мальчика, что учился со мной в классе, был свой письменный стол. На столе стекло. Под стеклом напоминалки-заметки. На стене карта мира и многочисленные пометки на листочках кнопками на той же стене.

Я «чувствовала» порядок, когда находилась в этой комнате. Мне было спокойно и хорошо. Я ощущала, что у этого стола есть свой единственный хозяин. Что у него есть свое пространство. Что в это пространство вряд ли кто-нибудь вторгается без стука. Дверь в комнату закрывалась плотно. В комнате стояла отдельная кровать. Своя собственная кровать, которую можно было не заправить, если тебе не хочется. Иногда, не каждое утро. Ее не нужно было прятать и складывать, чтобы кровать становилась удобным, не занимающим много места креслом.

Мне хотелось плакать от такого сравнения со своей комнатой, которую я называла «проходной двор». Походные условия больше всего убивали во мне девочку. Это я теперь точно понимаю. Даже когда я уходила из дома совершеннолетней, с собой я взяла сумку, в которую сложила пару пар носков, трусиков и футболок. Все остальное было на мне. Чисто солдатик.

Потом были съёмные квартиры моих друзей, с которыми мы и жили. Своего места там не было ни у кого. Обычно это были студенческие квартиры со всем общим.

Мне кажется, что это общежитие жило во мне, что ни у чего и ни у кого во мне внутри не было своего места. А в следствие – и во внешнем мире всё это просто отражалось.

Затем я уехала в большой город. Работала, дружила, гуляла, жила. Жила снова в общежитиях, где комнаты с койко-местами. В комнатах было по-разному – от четырех до восьми человек. Иногда это были квартиры по несколько комнат, а в комнатах по шесть-семь человек. Меня будто преследовали эти коммуналки. Ни тебе своей уборной, ни щетки в своем стакане. Ни тарелки на столе. Всё приходилось доставать из тумбочки и приносить по мере необходимости туда, куда ты шел.

С одной стороны это мобилизовало, не давало расслабиться. Ты всегда была в состоянии готовности. К чему? К чему угодно. Ведь жизнь такая непредсказуемая: некогда укладывать вещи, некуда собирать столько вещей. Я думаю, что это какая-то родовая память моих предков, которые пережили революцию или времена войны. Когда не было ресурсов на то, чтоб позволить себе отдельное жилье, если одну квартиру делили как коммуналку на несколько семей. Когда не было пространства для всех и ютиться нужно было так, чтобы было каждому, удобно и не мешать другому. Чтобы, когда очередной переезд из-за сложившихся ситуаций – быстро собирать свои пожитки и в руках их переносить. Хорошо, если их не много и они не занимают много места.

Может, у меня такие недобрые чувства ко всему, что относится к революциям, коммунизму именно от этой родовой памяти. Последствия, которые я ощущаю и до сих пор, когда минуло больше ста лет. А то и больше…

Помню моменты особенно теплые в моей памяти. Мне нравилось выйти на улицу маленькой девочкой и сесть между больших вязов. Просто сидеть и рассматривать их кору, иногда шептать стволам что-то о своей маленькой и непонятной жизни. Переживать одни состояния с этими деревьями. Я ощущала уединение, приятное одиночество. У этих деревьев есть свое место, свои корни. Уйду я или приду снова – они тут, стоят. Схожее я находила в нас, что есть у них их крона – она всегда с ними. До следующей осени точно. Есть у них свои корни, и им спокойно.

В такие моменты мне было спокойно оттого, что и у меня есть пространство моего тела, как и у этих деревьев, которые вынуждены не сходить с места. Когда вокруг все менялось. Так и у меня есть мои ручки и голова. И это мое место в них. Но, как оказалось позднее, и мое тело не принадлежало мне полностью.

И в теле я чувствовала неуютность. Будто что-то со мной не так. Будто, я какая-то не такая. Чувствовала, что на меня постоянно кто-то смотрит и, исходя от взгляда смотрящего, мне нужно играть какую-то роль. Если я не играю нужную роль, то и чувствую себя от этого некомфортно. В общем, это всё очень непонятно и неприятно. Вот что я решила.

Как говорил барон Мюнхгаузен: « Безвыходных ситуаций не бывает». И я точно знаю, что это правда.

Я начала искать выход из ситуации, где мне нет места. Где у меня нет места. Как же найти своё место? У меня ничего нет, кроме многих мыслей, идей, непонятных чувств и эмоций. Может, навести порядок в том хаосе, который есть у меня?

Если у меня совсем ничего нет, даже своего пространства ни снаружи, ни внутри. А хаос, он то у меня и есть. «Хоть это то, но есть у меня» – как пел Миша Круг во Владимирском централе.

Есть, как есть и нужно отталкиваться от данности. Вот и будем в них разбираться, так решила я.

И разбиралась, упорядочивала, понимала и находила, что бы куда сложить. Сложила в голове. Стало спокойнее.

А снаружи всё так и осталось, что нет у меня своего места. Чтобы оно появилось, я напишу то, что сложилось в голове.

Положу-ка я всё на свои места…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Маленькая девочка сидит на ступеньках стадиона и плачет. Ей очень плохо и грустно.

Девочке лет шесть. Она убежала из дома, где ее отругала мама. Внутри всё сдавливали непонятные обидные чувства.

Да, обида тоже там.

Ужасно несправедливо казалось всё сейчас. И несправедливость тоже там.