Зная, что Тимур враг сильный, хан надеялся заручиться сильным союзником. Как и в прежние времена, когда дела по каким-либо причинам у Орды складывались не очень благоприятно (так было, например, когда боролась она против Кулагу при хане Берке), Тохтамыш отправил своих послов к египетскому султану ал-Малик аз Захиру Беркуку с предложением совместно выступить против Хромого Тимура. Эмир Мавераннахра в это время угрожал не только Орде, но, вступив в Иран, тем самым затрагивал интересы и Египта. Именно поэтому хан рассчитывал на благоприятный исход переговоров.

Проходил страх, накапливались силы, и все труднее становилось Тохтамышу удерживаться от искушения наконец-то выступить против своего главного врага – Хромого Тимура. Услышав, что эмир с войском находится в Северном Азербайджане, в городе Шеки, в год Собаки (1394) Тохтамыш двинул свои тумены к Дербенту и, миновав его, начал грабить города и селения Ширвана.

Тохтамыш верил в свою победу, и дух его был крепок. Не спеша продвигаясь вперед, он ждал, что предпримет Хромой Тимур в ответ на его дерзость.

И в это время произошли события, которые расстроили, взбесили хана. Недобрую весть доставил ему из Орды гонец.

Шли годы и Садат-бегим отвыкла от Едиге. Ее больше не волновали и не тревожили воспоминания о счастливых днях и тайных встречах. Не гасло, не тускнело от времени только желание отомстить батыру за пережитый позор. Только женщина может одинаково сильно любить и ненавидеть. Годы не смогли потушить тлеющий в душе, постоянно жгущий ее уголек. Пепел времени лишь укрыл его от постороннего взгляда.

Садат-бегим все еще чувствовала себя молодой. Да так и должно быть, потому что она была любимой женой хана и не хотела уступать своего первенства никому. Широкобедрая, с тонкой талией, она по-прежнему умела возбудить желания и заставить мужчину потерять разум. И только глаза, еще совсем недавно живые и блестящие, потускнели, и в глубине порой вспыхивали холодные недобрые искорки.

Мужчины, которым приходилось бывать в ауле ханум, как и прежде, с вожделением и сладострастием смотрели на Садат-бегим, но ни один из них не решался на поступок – они боялись гнева и мести Тохтамыша.

Но был в Орде человек, который не боялся ничего, потому что, любовь к Садат-бегим ослепила его и лишила разума. Услышав от нее приказ, он готов был на все, готов был, подобно ночной бабочке, броситься в огонь. Звали этого человека Дулатбек, и выполнял он в ауле ханум обязанности начальника стражи.

Дулатбеку едва перевалило за сорок. Был он высок ростом, смугл, сухощав, прекрасно владел саблей и соилом и считался смелым воином. Тохтамышу он принадлежал и душой и телом, много раз ходил с ним в походы и всегда сражался со своим повелителем стремя в стремя.

Тохтамыш не раз испытывал преданность и честность Дулатбека, а когда убедился в них, назначил начальником стражи, охраняющей аул любимой жены.

Но одного не учел хан – что мало проверить достоинства человека в битве. Совсем другим может оказаться этот человек, когда дело коснется чувств и наслаждений. Крепкий, как булат, в сражении, он может быть мягче шелка, когда к нему придет любовь. И, покоренный ею, он забудет о страхе, который должен испытывать перед своим повелителем, о долге и совести. Желание обладать любимой женщиной придаст ему сил и отчаяния, и батыр, не задумавшись, может броситься на острия копий.

Дулатбек был молчалив и суров на вид, но сердце его оказалось нежным и ранимым. И потому, улучив момент, он сказал о своих чувствах Садат-бегим.

Сощурив глаза, глядя на батыра, женщина спросила:

– Разве ты не боишься хана?

– Что я могу поделать со своим сердцем?!

Садат-бегим покачала головой и ничего не ответила Дулатбеку. Ханум ушла, но батыр видел, что слова, сказанные им, не рассердили ее. И от этого еще жарче, еще сильнее вспыхнула в его груди страсть. Своим молчанием женщина словно дала ему надежду.

Собираясь идти в поход против Тимура, Тохтамыш решил отправить Садат-бегим в Крым, к генуэзским купцам.

Под охраной отряда Дулатбека большой караван, нагруженный тюками с дорогими подарками для знатных людей Кафы, часто останавливаясь на дневки, чтобы не утомлять долгой дорогой Садат-бегим, отправился в Крым.

Правители города, купцы, мореходы с подобающими почестями встретили любимую жену хана. Каждый день в ее честь устраивались приемы. Хитрые генуэзцы умели угодить знатной гостье. Именно здесь, на главной площади Кафы, однажды судьба вновь свела Садат-бегим с Едиге.

Ханша сидела на высоком помосте, устланном цветистыми заморскими коврами, и смотрела, как юноша туркмен в лохматой белой папахе показывал собравшимся охоту дикого кота – каратала на голубей.

Садат-бегим слышала, что подобное развлечение устраивают в далеких восточных странах, но самой ей видеть не приходилось.

Юноше туркмену помогал мальчик в лохмотьях. Посреди площади он расыпал несколько горстей зерна и выпустил из деревянного ящика голубей.

Видимо, птиц давно не кормили, и они с жадностью начали склевывать зерна. И тогда наступила очередь юноши. Он сбросил с клетки прикрывающий ее платок и открыл дверцу. Мягко ступая широкими короткими лапами, из нее вышел песчано-желтый кот с ярко-зелеными пронзительными глазами. Ленивый и медлительный, он словно не замечал собравшихся вокруг людей. И вдруг короткие уши каратала насторожились, вздыбились на них черные кисточки, а зрачки сузились, и он припал к земле.

Зачарованно смотрела Садат-бегим, как еще недавно ленивый и медлительный зверек вдруг напрягся и, прижимаясь всем телом к земле, пополз в сторону клюющих зерно птиц. Толпа замерла. Каратал, казалось, не полз, а скользил по земле, слившись с ней.

Голуби словно почувствовали приближение опасности. Они перестали клевать зерно и тревожно крутили своими точеными головками, пытаясь понять, откуда исходит угроза. Вдруг они дружно сорвались с места и, громко хлопая крыльями, попытались взмыть в небо. Но было поздно. Словно желтая молния метнулась вслед за ними. В неправдоподобно высоком прыжке каратал достал одну из птиц и вместе с ней мягко, на все четыре лапы, упал на землю…

Собравшиеся ревели от восторга. Глаза Садат-бегим горели азартом. Она смотрела, как юноша туркмен, поймав каратала, запихивал его в клетку, а тот в ярости грыз его рукавицы из толстой, грубой кожи, и ей хотелось, чтобы все повторилось снова.

Краем глаза ханум видела, как расступилась, раскололась надвое толпа на площади, пропуская каких-то всадников. Все еще находясь под впечатлением увиденного, она равнодушно скользнула по ним взглядом и… вздрогнула. Во главе отряда воинов, одетых в тускло поблескивающие кольчуги, ехал Едиге.

Садат-бегим знала, что его род кочевал, где-то в этих краях, но о встрече с батыром не думала.

По-прежнему красивым и сильным был Едиге. Мерно ступал под ним могучий конь темной масти, а сам всадник сидел в отделанном серебром седле небрежно, чуть боком и равнодушно смотрел поверх голов расступающихся перед ним горожан.

Откуда было знать ханум, что за эти годы батыр добился многого. Придя сюда только с одним своим родом, он сумел объединить вокруг себя другие, более слабые, и теперь располагал немалыми силами.

Тохтамыш, занятый подготовкой к войне с Хромым Тимуром, словно забыл об изменнике и не пытался преследовать Едиге. Он знал, что батыр тщеславен. Но не боялся ни его, ни Темир-Кутлука, так как был уверен, что они не смогут противостоять ему. Важно было победить Тимура, а потом, когда освободятся руки, с изменниками расправиться не представляло особого труда.

Едиге же не терял времени даром. Где лестью, где подкупом, где силой склонял он на свою сторону предводителей мангытских родов и уже замышлял отделить от Орды причерноморские степи и Крым и стать их единовластным хозяином. Надо было только дождаться удобного момента, а что он наступит скоро, Едиге не сомневался: Тохтамыш снова искал встречи с Тимуром, да и русские княжества могли ударить ему в спину.