Тяжело взобравшись в седло, эмир медленно поехал в сторону аула своей жены. И уже на полпути, словно вспомнив о своих спутниках, сказал им:

– Вы свободны. Идите отдыхать. Завтра наш путь будет лежать в Самарканд.

У белой юрты Шолпан-Малик-ака Тимур бросил повод коня подбежавшему нукеру и, приподняв полог, закрывающий вход переступил порог.

Шолпан-Малик-ака ждала своего повелителя. Щеки ее раскраснелись, глаза лучились радостью. Но эмир даже не взглянул на нее. Молча разулся у входа, прошел на почетное место, медленно, очень медленно снял с головы голубую чалму и только после этого поднял глаза на жену. Мелькнула мысль: «Какая же она красивая», но Тимур тотчас же справился со своей слабостью.

– Где мастер, который строил усыпальницу? – негромко спросил он.

– Не знаю… – Кровь отливала от лица женщины. Ей хорошо было известно, что такое гнев повелителя.

– Кого же мне спросить об этом?

– Я не видела его с той поры, как он был у меня в гостях…

Лицо Тимура помрачнело еще больше. Он, не отрываясь, смотрел на Шолпан-Малик-ака, и глаза его приказывали: «Говори!».

Женщина вдруг догадалась, в чем причина гнева повелителя. Она смело подошла к нему и опустилась рядом с ним на ковер. Страха больше не было, и она начала говорить:

– Когда закончилось строительство мавзолея, мастер пригласил меня, чтобы я положила последние кирпичи, согласно твоей воле. Я знала и раньше, что мастер влюблен в меня, но на этот раз он настолько растерялся… – Женщина негромко и ласково засмеялась. – Я не стала ждать, когда принесут уроненные им кирпичи, и, чтобы не смущать мастера, ушла… Я решила, что смогу сделать это и позже. Хорошую усыпальницу для святого построил мастер, и мне захотелось отблагодарить его и постараться излечить от безнадежной любви ко мне. Только поэтому я и решила позвать его в гости. – Шолпан-Малик-ака коснулась руки Тимура. – Я была не одна. Вместе со мной в юрте находились мои подруги и рабыни. Мы пили кумыс, девушки танцевали и пели песни, прославляя мастера…

– Дальше – нетерпеливо сказал эмир.

– Потом я отпустила всех, кто принимал участие в празднике, и велела принести два вареных яйца, покрашенных одно в красный, а другое в синий цвет. Я велела мастеру съесть их, и он повиновался. Затем я спросила: «Какое из них самое сладкое?» – «Вкус у них одинаковый. Я не почувствовал разницы», – сказал джигит. И тогда сказала я: «И женщины подобны этим яйцам. Отличаются они друг от друга только внешним видом. Суть же их и достоинства одинаковы. Ты влюбился в меня, потому что тебя поразила моя внешность, но во всем остальном я обычная женщина. Так не сжигай себя в безжалостном и коварном огне, имя которому любовь. Я жена эмира, и мы неравны с тобой. Иди по свету и ищи себе пару, которая бы была достойна тебя и соответствовала твоему положению». Мастер понял меня. Он не сказал ни слова и тотчас же ушел. Больше я его не видела. Ну, а потом, когда я узнала, что ты возвращаешься из похода, я позабыла и о мастере, и о кирпичах, которые должна была положить в построенном мавзолее.

Глаза Тимура потеплели. Он вдруг подумал, что напрасно сомневался в Шолпан-Малик-ака – она действительно умна, и, наверное, ее следовало взять с собою в поход. Он расстегнул пояс и вместе с саблей отдал его жене.

– Прикажи воинам, чтобы они отошли подальше от юрты, – велел Тимур.-Да налей мне чашу вина…

В эту ночь эмир позабыл обо всем, забыл и о мастере, и о построенном мавзолее, забыл настолько крепко, что до сих пор в куполе усыпальницы святого ходжи Ахмеда Яссави осталось место для так и неположенных туда завершающих кирпичей.

Жизнь продолжалась, и бродили по неведомым, запутанным ее дорогам события, словно случайно встречаясь друг с другом. Но не случайность сводила их, а судьба. Ничто не совершалось на земле без воли аллаха. Так считал Хромой Тимур – великий воитель Востока.

Он привык вести войны и не верил, что можно жить по-другому. Поэтому, когда ему стало тесно в границах покорного Мавераннахра, Тимур в год овцы (1379) двинул свои тумены на Хорезм. Без борьбы без крови уступил ему власть Хусейн Суфи Хорезмшах, и, довольный этим, подобно ястребу, парящему высоко в небе, Тимур пристально посмотрел в сторону Ирана.

За все годы своего могущества эмир ни разу, уходя в походы, никого не оставлял вместо себя править подвластными ему землями. По установленному Тимуром порядку, где бы ни находился он, еженедельно прибывал к нему гонец, который докладывал, что произошло или что делается в Мавераннахре. Эмир указывал, как следует поступить в том или ином случае. В его отсутствие городами управляли назначенные им даруги, а если случалось что-то требующее немедленного решения, то собираясь вместе эмиры, которые не принимали участия в походе, и их слово было последним.

Однажды Эмир Аббас сказал Тимуру:

– Твой путь далек, и никто не знает, сколько потребуется времени, чтобы осуществить задуманное… Мавераннахр напоминает сейчас неотвердевший кирпич. Еще не связались между собой, не превратились в камень глина, песок и вода. Людской меч может разрушить то, что создал ты. Уходя, быть может, следует кого-то оставлять вместо себя…

– Кого ты предлагаешь? – вкрадчиво спросил Тимур.

– Самыми близкими для человека являются его дети. Вместо тебя временно могли бы править или Мираншах, или Омаршейх…

– Ты ошибся, – вкрадчиво сказал Тимур. – Отцу дороги дети, но детям дороже власть. Ребенок, хотя бы однажды испытав силу и сладость власти, всегда будет мечтать о ней. Разве мало мы знаем примеров, когда за власть дрались между собой родной по крови люди?

– Тогда, быть может, это дело надо поручить кому-нибудь из друзей?

– Друга легко сделать врагом. Не ищи соратника в человеке, привыкшем повелевать от твоего имени. В нем легко проявляются зависть и соперничество.

Выслушав поучения Хромого Тимура, больше никто не осмеливался давать ему совета.

И когда в начале 1385 года эмир с огромным войском двинулся в Иран, как и обычно, никому не было дано право управлять Мавераннахром его именем.

Отправляясь в поход, Хромой Тимур, подобно Чингиз-хану, узнавал заранее все, что можно было узнать о землях, в которые он шел, о народе и о правителях.

Ему было хорошо известно, что после того, как Бердибек, бросив в подаренном ему Северном Иране и Азербайджане золотоордынское войско, поспешил к постели умирающего отца хана Джанибека, боясь потерять власть над Ордой, править этими землями стал Уале из кочевого рода жалаир.

Кочевник никогда не поймет ни ремесленника, ни земледельца и не пожалеет его ради собственной корысти. Жалаирские ханы не отличались в своем правлении от пришельцев – золотоордынцев. Непосильные налоги, жестокость были теми вожжами, с помощью которых они управляли подвластным ему народом.

К тому времени, когда глаза Хромого Тимура посмотрели в сторону этих земель, правил ими хан Ахмед-Султан. Положение его было непрочным, а в народе откуда-то ждали перемен, надеясь, что другой правитель, быть может, будет справедливым.

Легко справился Хромой Тимур с войском жалаирского хана, но не стал захватывать столицу – город Тавриз. Тревожные вести доставляли ему гонцы из Мавераннахра. Правитель Хорезма готов был перейти на сторону Золотой Орды, а сам Тохтамыш собирал войско, чтобы двинуть его на Иран. Волчонок, вскормленный с рук Тимура, готовился показать своему хозяину зубы, и если удастся вцепиться в его горло мертвой хваткой.

Опасения Тимура оправдались. В середине зимы года мыши (1385) Тохтамыш во главе десяти туменов, пройдя беспрепятственно через Железные Ворота, вторгся в Ширван. Движение его войска было стремительным, и совсем скоро он оказалось под стенами Тавриза. Город не собирался сдаваться на милость победителя. Началась осада.