«Воскресный день в нескучном зоопарке…» Воскресный день в нескучном зоопарке. Искристый, вдохновляющий фонтан. Под солнцем безалаберным и жарким Потеет взаперти орангутанг. Берём по соку. Томные верблюды Жуют спросонья мятую траву. Сквозь тщательно удобренные груды Две грязных бегемотихи плывут. Решётки, клетки, крепкие вольеры. Восторженный, щенячий детский крик. А хочешь, по неброскому примеру Ты будешь, как примат тот, многолик? Попросишь у клиентов шоколадку, Исполнишь отработанный кульбит. Пока ты скачешь искренно и складно, Никем ты не обижен, не забыт. Уснёшь на утрамбованной соломе И утром разомнёшься, как атлет. Папаша – самодеятельный комик — Метнёт в тебя остатками конфет. Ну что же, в тонком фантике награду Приму и проглочу её с трудом. Схвачу мужчину, брошу за ограду. «Горят лепестки традесканции…»
Горят лепестки традесканции За жарким вокзальным окном. Вот поезд, и вот твоя станция, И рядом твой брошенный дом. Стоит на перроне асфальтовом Напичканный снедью киоск. На клумбе в убранстве фиалковом Раскинулся бархатный лоск. Постой, задержись на мгновение У входа в прохладный тоннель. За ним – круговое движение И города громкого трель. А здесь, на ступеньках раскрошенных, Ты всё ещё тот пассажир, Которому хочется в прошлое, В волшебный, придуманный мир, К глубоким сосудам, наполненным До края кристальной водой, Подсвеченным брызгами молнии, Луной до поры молодой. Напьёшься целебного чая ты И в душный войдёшь переход. И следом какой-то отчаянный Багаж твой, смеясь, понесёт. Предложит такси жёлто-белое, Применит лояльный тариф, А ты сквозь усталость недельную Поймёшь, как твой город красив. «Забрось блокнот и не пиши…» Забрось блокнот и не пиши. Усни, зарывшись под подушку. Как хорошо лежать в глуши Под одеялом непослушным! Ночами ты медузы блин, И сны в твоём кинотеатре Болтают в сказочной дали Тебя отверженного. Вряд ли Всплывёшь во тьме из-под воды. Храп за стеной привычней стужи. Горбатый кит, ломая льды, Тебя, играясь, отутюжит, И будешь гладким, как янтарь, Под романтическим наркозом Киту огромному под стать Крушить торосы в дивной позе, А утром мягкая волна Пустой причал тебе укажет. Проснёшься, вброшенный из сна На простыню пустого пляжа, Где за пригорком через край Льёт город жизнь на тротуары, И где раскачанный трамвай «В скользящем шорохе небес…» В скользящем шорохе небес, Трамвая раннем песнопеньи Сентябрь разносится окрест, И не хватает нам терпенья. Спешим куда-то сгоряча, Почти летим на ближнем свете, Как штурмовая саранча Листву резным укусом метит, Стираем толстый каучук На пыльных в ромбиках подошвах О грунт непрошенных причуд И оставляем что-то в прошлом, Ещё реальном и живом, Но безвозвратно отдалённом. В нём, будто в море штормовом, Исчезли близкие невольно, И нам осталось только ждать, Что наконец наступит вечер, Не день сурового суда, А миг той самой важной встречи. «И в какой-то разлуке пространной…» И в какой-то разлуке пространной С несгораемым солнцем живёшь. На земле копошишься туманной, По морям беспокойным плывёшь. Вброшен в ночи и дни грозовые, А хотелось бы просто парить, Раздавая с небес чаевые Волонтёрам мятежной зари. Пусть они разукрасят деревья Изумрудом весенних кистей. Есть в природе такое поверье: Если краше, то будет теплей. Если чище, то станет светлее На тропинках воспрявших садов. Улетаешь? Ну что же, смелее. Пролети над костром городов, Над заползшим змеёю безверьем В рукава твоих тёплых одежд. Ты мелькнёшь в поднебесье, наверно, Там, где воздух прозрачен и свеж. «Цветёт твой кактус на окне…» Цветёт твой кактус на окне — В иголках матовое чудо. Петляет мох среди камней, Растёт берёза из-под груды Забытых в поле валунов. Дрожит на крыше подорожник. Кувшинки кружится челнок, Скользит по речке осторожно. Забилась птица под карниз. Засел лист вишни в паутине. Старик, влекомый жизнью вниз, Бредёт, пока во тьме не сгинет. И ты посмотришь вслед ему, Как уходящему актёру. И сам проникнешь в эту тьму, За небытья крутую гору. |
