— Так как же ты к ним попал?
Вадик подал мне пальто.
— Ты знаешь, черное на черном для тебя слишком драматично. Или пальто должно быть белым, или под него нужно что-то другое… Если тебе нравится именно пальто, то…
— Я и так вижу, что мрачновато, но ты мне не ответил. — Я сняла пальто и отдала его Вадику. — Я лучше примерю вот эти узкие черные брюки с вон той серой шелковой блузой, а ты не тяни, рассказывай.
— Познакомился я сначала с Ольгой Арсеньевной, когда ходил на курсы по истории мировой культуры. Мы в академии больше изучали художественную культуру, историю костюма, а театр и кино, откуда лучше всего черпать идеи, как-то остались белым пятном. А Ольга Арсеньевна, она, возможно, с сумасшедшинкой, но, знаешь, при этом вдохновляет. — Его голос даже потеплел.
Тем временем я облачилась в новый наряд и предстала пред строгим арбитром хорошего вкуса.
— Да, это выглядит лучше, — застегивая на мне пальто, протянул Вадик. — Консервативно, но не без остроты, так что остановимся на этом варианте, но платье ты тоже возьми, потом к нему что-нибудь подберешь…
— Как ты догадался, что у меня есть еще немножко денег? — Ловкость, с которой Вадик, невзирая на щекотливую тему нашего разговора, сумел продать целый гардероб, меня восхитила.
— Валерик, мы знакомы не первый день, и, как ты помнишь, я еще быстро считаю. С тебя восемьдесят тысяч рублей, ну и минус скидка десять процентов, так что окончательный диагноз — семьдесят две тысячи. По нынешним временам недорого.
— И вправду недорого, на уровне крепкого западного prêt-à-porter.
— Я и есть крепкое и, заметь, весьма креативное prêt-à-porter. И деньги, которые я получил от Антонова на развитие моего дома, потрачены не зря. Или у тебя другое мнение и ты считаешь, что у нас в стране можно самому развивать свой модный бизнес?
— Нет, я так не считаю. — Уж кому как не мне это не знать. — Просто интересно, как все началось.
— Началось все с того, что я подружился с Ольгой Арсеньевной, мы много общались, и в какой-то момент я сделал для нее пару вещей, и поверь мне, что на ней они смотрелись лучше, чем на модели. Я просто еще ни разу не видел, чтобы моя одежда так классно выглядела.
— Молодые амбициозные дизайнеры часто имеют склонность к клиенткам зрелого возраста. Надеюсь, ты сделал ей десятипроцентную скидку? Хотя если она уже была знакома с Антоновым, то могла заплатить и по полной.
— Послушай, дорогая, иди переодевайся, я попрошу выписать счет и упаковать вещи. — Вадик выглядел расстроенным.
— Прости меня, пожалуйста, дружочек, я не хотела тебя обижать, так, с языка сорвалось. — Я состроила жалостливую гримасу: что-что, а обижать его совсем не входило в мои планы. — Сделал ты ей вещи, и что?
— Я не хотел брать с нее денег, тогда она сказала, что приведет мне инвестора, и, как ты догадываешься, этим инвестором оказался Антонов. Когда мы познакомились, он сказал, что хотел бы видеть меня в качестве консультанта, так сказать, по стилю жизни. Я и занимался этим, подбирал костюмы…
— Женщин… — Все было до смешного просто.
— Да. И женщин тоже, я в этом кое-что понимаю… А что касается благопристойности, порядка и хороших манер, над которыми ты так иронизируешь, то для меня это не пустые слова, и ввязался я в эту историю не из-за тупого желания раздобыть денег. Просто у каждого есть свое понимание этих вещей. У Ольги Арсеньевны свое — согласен, что несколько чересчур драматичное, — у меня свое, у тебя тоже свое. — Он посмотрел на меня, ожидая согласия. Я послушно кивнула. — Я считаю, что человек с хорошим вкусом и нормальными мозгами по определению должен вести себя прилично…
— И много таких высокоорганизованных личностей было на тех мегавеселых вечеринках, где ты организовывал интимно-гламурный досуг?
— Немного, а иногда и вообще ни одного. Что с того? Эти люди были нужны, и я просто создавал тот антураж, который помогал усыпить их бдительность, заставить действовать в наших интересах.
— В каких именно?
— А я не знаю и не стремился узнать. Зачем?
Все это напоминало Юрину философию полного невмешательства.
— Я знаю еще одного человека, который никогда ни о чем не спрашивает…
— Юрий? Его мать всегда переживала, что он не унаследовал ее темперамента, жажды деятельности…
— Он-то, напротив, страшно рад этому обстоятельству. — Я вспомнила, с каким нескрываемым ужасом Юра рассуждал о страстных людях.
— Она сделала его карьеру, — продолжал тем временем Вадик, — и если бы все шло как надо, то у него было бы все отлично, и у меня тоже. — Тут он с некоторым даже негодованием воззрился на меня. — Чего не скажешь о тебе, но ты сама этого захотела.
— Скажи еще, что Антонов сел в тюрьму по моей милости. — Как-то странно получается, что все вокруг ни в чем не виноваты, а корень всех бед почему-то во мне. — Знаешь что, — решительно пресекла я этот разговор, — пойду я, что ли, переодеваться, отмачивать покупки и все такое. Кстати, возможно, это мой последний визит, потому что, если ничего не изменится, скоро у меня не будет средств на то, чтобы приобретать креативное prêt-à-porter.
— А ты приходи просто так, если, конечно, все мы будем живы-здоровы, — невозмутимо ответствовал кутюрье V. Kurakin. — Но, — тут он заговорил очень тихо, — если есть какие-то зацепки, нужно что-то делать. Потому что страшновато, знаешь ли, если честно. А ты не боишься?
— Боюсь, очень боюсь. — Я начала терять самообладание. — Мне все время не по себе, а тут еще я связана с Китом, то есть с Никитой, а он вообще непонятно что такое и не знаешь, чего от него можно ожидать. И сам он, возможно, боится, если, конечно, способен чувствовать что-то в этом роде…
— А разве вы с ним не… вместе?
— Тебе не кажется, что у меня достаточно хорошего вкуса и нормальных мозгов, чтобы не связываться с таким типом? — Тут я, возможно, слукавила, ведь было, было некое, скажем так, дуновение, но справедливости ради нужно заметить, что на момент нашего разговора все давно и бесследно прошло.
— Извини, извини, но я должен был спросить. И, в конце концов, ты могла это делать по необходимости…
— Не знала, что ты падок на такую убогую романтику. Конечно нет, с какой стати? Я ведь не юная дева, а, страшно сказать, женщина средних лет, особенно в его глазах. Зачем я ему сдалась, когда он может легко найти себе какую-нибудь восемнадцатилетнюю красотку на шпильках или даже несколько. А может, ты полагаешь, что я соблазнила его с целью проникновения в бандитское логово? Так знай, что у меня нет ни малейшего желания никуда проникать, даже если на кону моя собственная шкура.
— Да не думал я ничего такого. Просто Юра говорил… Приходил ко мне жаловаться, упрекал, что ты — моя большая тактическая или, не помню точно, стратегическая ошибка и что ты с ними двумя развлекаешься и получаешь удовольствие, и особенно от того, что они братья, хотя, — Вадик запнулся, — теперь-то мы знаем, что это не так, то есть никаких братьев нет.
— И еще мы знаем, что есть в этой истории персонажи, о которых ничего не известно. Я имею в виду не Алексея, хотя мы про него тоже ничего не знаем, а еще кого-то, кто замешан в убийстве Ирины.
— А он, Юра, все-таки в тебя влюбился, — вдруг ни с того ни с сего произнес Вадик. — Не допускал я никаких стратегических и тактических просчетов. И ведь все могло бы так прекрасно срастись: он банкир, ты супруга, у меня бизнес, у Ольги это ее общество гуманитариев, у гуманитариев деньги на жизнь, у Антонова новые проекты, и все мы дружно…
— И все вы дружно влюблены в Антонова, — перебила я, живо представив себе эту картину всеобщего благоденствия. — Все: и ты, и Ольга Арсеньевна, и Юра, и еще черт знает кто; а я на все это смотрю, и мне не жарко и не холодно.
— Да, пожалуй, получается неувязочка. — Вадик рассмеялся. — Не такой ты человек, и именно поэтому я еще надеюсь, что мы выкарабкаемся. Как ты думаешь, Валерик?
Я промолчала, потому что отнеслась к этому оптимистическому выводу довольно скептически.
