После второго, еще более бесславного поражения ничего не оставалось, как собраться и ехать сдаваться на милость победительницы. Без всякого вдохновения выбрав платье и наскоро причесавшись, я отправилась в путь, честно сообщив Киту, что хочу навестить бывшую свекровь. Услышав в ответ что-то про острую нехватку культурного общения, я была с миром отпущена за ворота.

Ольга Арсеньевна, в эффектном черном одеянии: узкие брюки и свободная блуза в духе «антверпенской шестерки», — с неизменной камеей у ворота и с выражением брезгливости на лице, открыла мне дверь и жестом пригласила войти. С тех пор как я была в этой квартире в последний раз, здесь произошли некоторые перемены. Гостиная, в частности, была заново оклеена обоями, а царивший здесь старый дубовый буфет явно прошел через руки реставратора, и теперь сквозь отчищенные стекла верхних дверок можно было в деталях рассмотреть коллекцию старинных кофейных чашечек. Если бы я что-то понимала в фарфоре, то можно было бы завести непринужденную беседу. Но мне не пришлось даже высказаться насчет прелестных розочек и прочих сюжетов, украшавших чашечки, так как хозяйка коллекции, присев в кресло и посмотрев на меня снизу вверх с неодобрением, произнесла:

— Как вы меня разочаровали, как разочаровали. Вы даже представить себе не можете, как разочаровали, — сказала она, на разные лады произнося слово «разочаровали», каждый раз вкладывая в него все больше презрения.

Наконец она сделала эффектную паузу, во время которой вылила остатки накопившегося презрения посредством красноречивого взгляда, который, впрочем, вместо того чтобы окончательно уничтожить, наоборот, заставил меня встрепенуться. Такой уж я любопытный человек.

— Чем же это я вас разочаровала? — спросила я, попытавшись тоже придать этому злополучному слову особенную окраску. — Вроде бы я ничего вам не обещала, а что касается Юрия…

— То он не лучше вас, — прервала меня Ольга Арсеньевна. — Но я позвала вас не для того, чтобы обсуждать здесь слабый характер моего сына.

— Но в таком случае больше у нас нет ничего общего.

Мне надоело изображать нерадивого ученика на приеме у школьного завуча, и я присела на диван и, приняв непринужденную позу, пожалела о том, что не отнеслась тщательнее к выбору наряда и не надела бриллианты. Бриллиантовые украшения, что ни говори, придают женщине определенную весомость и некоторую уверенность в себе, права была покойная Ирина. В ушах Ольги Арсеньевны, как назло, тускло поблескивали антикварные сережки в виде подвесок из алмазов и жемчуга. Сюда бы мои Tiffany с бриллиантами современной огранки, которые играют гораздо эффектнее старинных, а выглядят не менее элегантно, чем этот, безусловно, высокой пробы антиквариат.

— Общее у нас есть, — произнесла тут Ольга Арсеньевна, как-то неожиданно убавив пафос, — и даже много общего. Но главное, конечно, это Алексей и его нынешнее положение…

Ну, это было слишком.

— Я вообще-то не считаю, что Алексей — это наше общее. Но понимаю, что вас, Ольга Арсеньевна, беспокоит его судьба. Видимо, гуманитарные проекты остались без финансирования. Вот и диван, — похлопала я по потертой обивке, — тоже нуждается в гранте на реставрационные работы.

Услышав эту тираду, свекровь как-то погрустнела.

— Я просто не верю, что вы до такой степени недалеки, ведь мы вас взяли из академической семьи с хорошими корнями, — проговорила она.

— А вы объясните мне, — я уже теряла терпение, — может, хорошая наследственность поможет мне разобраться в том, что происходит.

— Собственно, другого выхода у меня нет, придется все растолковать, — вздохнула Ольга Арсеньевна, и мне показалось, что сейчас она достанет из буфета две рюмочки, бутылку чего-нибудь незамысловатого вроде «Рябины на коньяке» и расскажет что-то в духе того, что хорошо иметь возможность в зрелом возрасте рассчитывать на дружескую поддержку состоятельного молодого мужчины. Но тут я ошибалась.

— Не знаю, насколько вас коробят мерзости этой жизни, — начала свекровь торжественно, — а я человек тонко организованный, чувствительный, и не хочу ежедневно видеть вокруг себя, как торжествует, простите за то, что я употребляю это слово, быдло.

— А вы не концентрируйтесь на этом, отгородитесь, представьте, что вы находитесь под стеклянным колпаком и звуки извне вас не достигают, — обрадовавшись тому, что она стала разговаривать более или менее по-человечески, посоветовала я, не вполне, впрочем, понимая, куда свекровь клонит.

— Не в колпаки надо прятаться, а бороться, переламывать ситуацию.

— Имеете в виду перевоспитание масс? Но вы и так работаете в системе народного просвещения.

— Глупости, — отрезала Ольга Арсеньевна, и я вспомнила, что она в случае чего может и бутылкой по крыше, хотя для масштабной задачи победы над мерзостями жизни этого еще не достаточно.

— Предполагаете использовать тактику террора? Боюсь, люди, происходящие из академических семей с хорошими корнями, не слишком годятся для вооруженной борьбы.

— Вы весьма мило пошутили, — кисло заметила Ольга Арсеньевна, — но должна вам заметить, что образованный человек, интеллектуал, не опустится до примитивных силовых методов.

— Зато другие легко опускаются…

— А мы должны устроить жизнь так, чтобы не только оградить себя от насилия, но самим решать, когда его должно применить.

— Кто это мы, позвольте поинтересоваться.

— Мы? Интеллектуальная элита.

— Звучит слишком пафосно, чтобы принимать всерьез, вы не находите? И при чем здесь Алексей и вообще все мы?

— Неужели вам не понятно, что только ученые-гуманитарии, гуманитарная мысль на протяжении всей истории удерживает человечество от людоедства? И мы должны стремиться к тому, чтобы представители гуманитарных дисциплин, люди академического склада, постепенно занимали ключевые посты в этой жизни. Наш ум, — продолжала Ольга Арсеньевна, которая явно причисляла себя к этой общности сверхлюдей, претендующих на абсолютную власть, — достаточно изворотлив, чтобы заставить тех, кто полагается на грубую силу, работать на нас. Вы скажете, что именно гуманитарная мысль породила такие кошмарные идеологии, как коммунизм и фашизм. Да, это так. Но мы владеем методами анализа и можем вычленить и из таких чудовищных эпизодов положительный опыт.

— И когда вы рассчитываете захватить власть? — Я была потрясена и просто не ожидала, что в этой железной леди кроется столько романтики.

— Мы не безумцы.

В это, вообще-то, в данный момент довольно трудно было поверить.

— Тогда к чему все эти рассуждения?

— Мы можем уже сейчас заставить их улучшить нашу жизнь. Достойным людям — достойные условия труда и жизни.

— Вы говорите лозунгами.

— Я не говорю, я действую. Главное, я нашла источник финансирования, который позволяет воплощать мои идеи. Мы можем не только обеспечивать достойный уровень жизни лучшим из наших коллег, но и внедрять самых инициативных в органы власти. Проще говоря, добывать депутатские мандаты и должности, дабы лоббировать нужные нам законы и решения…

— Источник финансирования? — Тут меня осенило, откуда, собственно, проистекал этот живительный источник. — Но это безумие. И как вам удалось убедить его подписаться на такое?..

— Я нашла нужные аргументы, — с достоинством ответствовала Ольга Арсеньевна, — в конце концов, каждый нормальный человек хочет жить не среди зверей, а среди людей, и Алексей Александрович не исключение. Но дело не в этом, а в том, что сейчас он в тюрьме. И мы просто обязаны его вытащить, и я убеждена, что вы знаете об этом деле больше меня. Рассказывайте. — Она выжидающе взглянула на меня.

— Не проще ли будет с вашим-то даром убеждения найти нового Савву Морозова? — Удержаться от колкости было просто невозможно. — В целом история, конечно, безумная, но признаю: остроумная и с размахом, учитывая, что денежки в конечном счете приходят от самого настоящего, как вы застенчиво называете, быдла. Заговор гуманитариев на деньги криминализованного бизнеса — это великолепно.