Единственный этаж на моей памяти со сломанным аппаратом, который выдавал пайки по любым талонам.

— Ага, и от Сидоровича пулю схватить. У него ж обрез!

В Авэпэшке на седьмом можно не только получить паек с талоном другого этажа, но и вообще с любым: просроченным, дефектным и даже, поговаривают, поддельным. Чем в свое время не постеснялись пользоваться все кому не лень.

Пока один из местных, полоумный старик Сидорович, не прикрыл лавочку для всякого рода сомнительных личностей, которые, бывало, даже из других блоков приходили к чудо-машине. Дед забаррикадировал этаж, пропуская лишь его жильцов, и с завидной точностью отстреливал остальных. Где он взял ствол — оставалось загадкой.

Димка встал с подоконника, прошелся вперед-назад, нервно вытирая ладони о штаны. Замер в нерешительности.

— Есть ведь еще вариант, правда? — наконец он посмотрел на меня.

Я ждал, пока брат разовьет мысль.

— Зачем нам бегать по этажам в поисках пары тюбиков безвкусного месива? Если внизу ждет куча таких баночек с тушенкой! Ты же слышал, что сказал Славик. До потолка!

«Прыг».

— Нет, — отрезал я.

«Скок».

— Но почему?

— Дима, ты совсем дурачок? Мы из-за этого и оказались в заднице. А ты хочешь попасться еще и на контрабанде, чтобы наверняка?

— А какой у нас выбор? Тараканов жарить? Рано или поздно все-равно кто-нибудь сдаст. Так хоть можно было бы жратвы на всех натаскать.

— Внизу опасно, Дима! — я втолковывал прописные истины, как ребенку. — Один раз повезло, но это не значит, что фартанет дважды. Там… там точно что-то было.

Димка молчал, тревожно покусывая губы. Конечно, я ему рассказал то, о чем умолчал перед другими. Всегда рассказывал. Доверял брату все свои страхи и обиды. Свою боль. Он единственный, кому было до них дело среди этого бетона и грязи.

Я рассказал и о звуке мяча, будто гнавшемся за нами по темным коридорам, и о том, что лифт упал ниже, чем мы думали. Никто из нас не подозревал о существовании минус второго этажа до вчерашнего дня. Даже в кабине кнопки с таким номером попросту не существовало.

— Больше в подвал ни ногой, — твердо повторил я.

— Спустимся вместе.

— Ага. А на подстраховку кого поставишь? Лелика?

— Да сдалась нам та веревка! — отмахнулся Дима. — По этой лестнице даже ребенок поднялся! Проще простого.

Я вспомнил шахту и поежился.

— Это очень, очень глупая…

— Да ты послушай! Выйдем после отбоя, так точно никто не заметит. Спустились, набрали тушенки по-быстрому — и обратно. Сами сыты и других накормим, а то и сменяем на что полезное, если останется. Заживем по-человечески!

Я подумал об Алене. О дрожащих руках, сжимающих последние тюбики биоконцентрата. О ребятах, которые вчера спаслись, а завтра будут голодать.

Потом перед глазами стала черная кожанка чекиста.

— А с тварью той… Ну, надо оружие достать.

— Оружие? — я еле сдержался, чтобы не рассмеяться.

— Как думаешь, удастся договориться с Сидоровичем?

— Дима, ты меня пугаешь, — я пристально всмотрелся в брата. В его глазах вновь зажглись угольки, и озорное пламя, казалось, плясало все безумнее с каждой новой идеей.

— Деда? Деда Сидор? — Лелик вылез из своего угла.

— Ну да, мужик с седьмого этажа. Знаешь его? — обернулся к умалишенному Дима.

— Как не знать? — удивился Лелик. — Он тоже коммунистом был, до того как сюда попал. И дедом моим, да.

Мы с братом переглянулись.

— А можешь нас отвести с ним поболтать? Да так, чтобы он не пристрелил нас из ружья своего? — подался вперед Дима.

— А ты, часом, не шпиён? — прищурился Лелик.

— Как можно, товарищ! — с напускной обидой воскликнул брат и широко улыбнулся. — Ну так как?

— Тогда пошли. С нашим человеком поболтать — это оно правильно.

— Ну что? Решайся! — Дима потрепал меня по плечу.

Я снова вспомнил отца. И слова Полины отозвались эхом в голове: «Хочешь закончить, как он?».

Я помотал головой.

— Ну и сиди тут, раз ты такой трус! — вспылил Дима. — Пялься в свое окно, вот только там ничего нет и не будет. Слышишь? Хоть глаза все высмотри, туда не сбежать. А я сам справлюсь.

Еще минуту я слушал удаляющиеся шаги в коридоре, снова чиркнул спичкой.

— Твою ж…

* * *

— Короче, товарищи. За вас внучек поручился, но и я в благородство играть не буду.

Сидорович смотрел через узкую бойницу импровизированной баррикады — беспорядочного нагромождения полуразобранных шкафов, драных кресел и прочей ломаной мебели, о первоначальном назначении которой порой сложно было догадаться. Заставленный рухлядью коридор не казался бы такой грозной крепостью без обреза в руках старика. Дуло продолжало смотреть между нами, и это напрягало.

— Первое: на этаж никого не пропущу, даже не просите. Голодовка — проблема шестого. А по теме вашей подсоблю. Хрен его знает, на кой ляд вам ствол сдался, но я в чужие дела не лезу. Хотите убить кого-то, значит, есть за что. Чем расплачиваться будете?

— Жратвой! — выпалил Дима.

— Жратва у меня есть, в отличие от вас. — Сидорович усмехнулся в пожелтевшие усы.

— Я сейчас не про пайки говорю, а про кое-что совершенно другое. Сделаем дело и увидишь. Гарантирую, тебе понравится!

Хотелось пнуть разболтавшегося брата под ребра, но черные провалы ствола отбили желание дергаться.

— Допустим, — хмыкнул Сидорович спустя минутную паузу. — Это за патроны. Но за ствол хочу нечто более весомое.

— Да нам на время только.

— Тогда залог. Ценный, — не унимался дед.

— Как-то это капитализмом попахивает. Разве мы не должны делиться? — ляпнул Димка.

— Да я вам патроны готов под честное слово отдать, разве то не по-товарищески?

Я уже трижды проклял эту затею и этот разговор. Снял часы и протянул старику.

— Автоподзавод, корпус нержавейка, стекло композит — ни разбить, ни поцарапать. Воды не боятся. Циферблат на двадцать четыре часа. Стрелки фосфорные.

— Ого, вещь! — у Сидоровича загорелись глаза. Он сразу примерил часы на руку. — А это что за стрелка?

— Таймер. Уже заведен на три минуты. Как слышишь сирены, нажимаешь кнопку и видишь, сколько у тебя осталось времени до Самосбора.

— Где надыбал такие?

Я промолчал. Единственная память об отце, представителе одной из самых редких в Гигахруще профессий часовщика. Часы, как единственный способ отделить рабочую смену от времени отбоя, всегда пользовались спросом.

— Это залог, — уточнил я твердо. — С возвратом.

Я ненавидел их как символ цикличности собственной жизни. Но представить себя без отцовских часов не мог.

— Ладно-ладно, — пробурчал Сидорович. — Вернете пушку, оплатите патроны, и получишь свой механизм обратно. Минуту обождите.

И скрылся среди заграждений.

— Лелик, а ты тоже здесь живешь? — спросил Дима у нашего психа. Весь разговор тот молча отколупливал краску цвета засохших соплей от стены.

— Угу.

— Так, а чего на четвертом тогда ошиваешься?

— Там их лучше слышно.

Я вспомнил, как Лелик засовывал голову в мусоропровод. Сложно сказать, куда попадают отходы после… В подвал или даже ниже?

— Кого? — спросил я тихо.

— Известно кого! Тех, кто живет на нижних этажах. Они вечно что-то бормочут неразборчиво. Но ничего, однажды мне удастся подслушать. Проклятые капиталисты!

— Тьфу на тебя! — Дима сплюнул.

— Все еще хочешь туда лезть? — я серьезно посмотрел на брата.

Конечно, я пошел за ним. Мы все и всегда делали вместе. Огребали тоже. Дурак погубит себя, и, раз уж не получилось его отговорить, проще сгинуть за компанию, чем смотреть потом в глаза Полине.

Сидорович вернулся с еще одним обрезом и коробкой патронов.

— Старый ты черт, у тебя еще есть? Я думал, ты свой отдашь, — восхитился Дима.

— Держи карман шире! Пользоваться хоть умеете? Давай покажу.

…Славку мы встретили на лестничной площадке, где он разрисовывал пол кусочком мела.