— Просто плюнь на пол.

Девочка снова заканючила, вцепилась в мое плечо.

— Забери-и.

Ну и что с ней делать? Ругать? Лезть в рот? Самому хотелось убраться поскорее от бесконечных коридоров, затхлого воздуха и гребаного стука мяча. К свету и людям.

По телу прошла дрожь, застряла в поджилках. До меня дошло, что я не видел рядом с Катей игрушки. Но продолжал слышать в темноте.

— Кать, где твой мячик? — тихо, касаясь губами ее волос.

— Там, — детский пальчик тычет в коридор.

— Кто здесь еще? — не слыша своего голоса, только ровное дыхание ребенка. И мяч.

Прыг-скок. Чуть ближе.

— Не знаю.

Прыг-скок. Еще ближе.

Свет фонарика тонул в бездне, коридор казался бесконечным.

Прыг.

Рывком закинул Катю на плечо.

Скок.

Еще рывок. До поворота. По сгоревшим спичкам, дальше, бегом!

Прыг-скок. Отчетливо, громче моего тяжелого дыхания.

Оранжевая вспышка впереди — аварийный сигнал шахты и наше спасение. Я успел забыть, что кабина ниже, влетел на полном ходу, едва не разбив головы себе и своей ноше.

Дима со Славкой кричали сверху. Оказалось, мальчик уже успел подняться самостоятельно. Детей легко напугать придуманными страшилками, но куда более очевидных опасностей, вроде большой высоты и расшатанной лестницы, они порой будто не замечают.

Лезть обратно оказалось проще, чем спускаться. Даже с вцепившейся в спину девчонкой, крепко привязанной ко мне веревкой. Хрупкое Катино тельце, почти невесомое на руках, к середине пути отчетливо дало о себе знать. То ли тяжесть в мышцах и сильнейшая одышка отвлекали от пропасти за спиной, то ли засевший в ушах стук невидимого мяча гнал выше похлеще тревоги Самосбора.

На четвертом этаже стук остался — то била кровь мне по вискам. Как только Димка поднял нас и отвязал ребенка, я лег на месте, прямо на грязный пол. Прислушивался, как боль от спины и плеч растекается по всему телу.

Рядом сидел Слава, он больше не плакал. Обнимал сестру, покачивая, как младенца. Катя не сопротивлялась, лишь молча оглядывалась по сторонам. В сосредоточенном взгляде не читалось страха. Мальчик снова качнулся, из его кармана звякнуло о пол что-то металлическое.

— Это что такое? — Дима поднял жестяную банку, покрутил в руках. — Липкая какая. В солидоле, что ли?

— Мы внизу нашли, в комнате. Там таких до потолка! — Славка даже руки вверх вытянул.

Я приподнялся, чтобы лучше осмотреть находку. Этикетки нет, лишь выдавленная на металле надпись:

ГОСТ 5284-84/4

* * *

«ВСТУПАЙ В РЯДЫ ЛИКВИДАТОРОВ! БУДЕМ БОРОТЬСЯ С ПОСЛЕДСТВИЯМИ САМОСБОРА ВМЕСТЕ!»

Человек в противогазе одной рукой держит рукоять огнемета, другой прижимает к себе растрепанную девчушку. Никто никогда не видел людей, развешивающих плакаты, листовки, подбрасывающих буклеты. Равно как никто не знает их художников. Новые листы появляются регулярно, а старые не снимают, пока рисунок не выцветет настолько, что его уже нельзя будет прочесть. Или пока хулиганы не пустят на самокрутки.

Этот появился на лестничной клетке совсем недавно, и теперь каждый день мне придется встречаться с нарисованным бойцом Гигахруща. Образом защитника и палача.

Ноги гудели после рабочей смены. Впереди еще несколько часов перед ящиком, еда и сон, чтобы завтра все повторилось. Ход вещей, который ничем не изменить — даже след вчерашних событий померкнет в наших головах под гнетом рутины.

Мать спасенных сбивала колени о драный линолеум прихожей, пыталась поймать наши с Димкой руки, чтобы осыпать поцелуями. Отец минут пять ломал мне кости крепким рукопожатием, позже он даже занес блок сигарет и литр разведенного спирта, который выдают всем работникам с реактора. Пить сложно, но всяко лучше, чем бодяга Вовчика.

Славка сказал, что когда вырастет, хочет быть храбрым, как дядя Сергей. А мне, храбрецу такому, хотелось сбежать ото всех на четвертый, к своему подоконнику. Припасть щекой к окну, выдавить лицом холодное стекло…

— Это что, тушенка? — Дима пялился на вскрытую ножом банку. Находку брат решил оставить себе, здраво рассудив, что странные жестянки детям ни к чему.

О тушенке мы слышали лишь в детстве из баек стариков, но мало кто верил, что она действительно существует.

— Это можно есть? — я осторожно ковырнул рыжеватую массу. Желудок заурчал, поддакивая: нужно.

Четверо за одним столом: я с братом, тетя и Алина; словно адепты тайного культа, слепые фанатики, жадно тянущиеся к лику своего божества, мы с той же жадностью вдыхали запах мяса, рассевшись вокруг открытой консервы. И, кажется, прошла вечность, прежде чем один из нас решился протянуть ложку.

Пока Ира отсыпалась после суток, а Вова дрых после очередных возлияний, пока в квартире напротив счастливые родители укладывали спать вернувшихся детей, а весь этаж проверял надежность гермозатворов перед сном, мы смаковали каждый кусочек из такой маленькой для четверых консервы, пока на жести не осталось даже крошечной капли жира.

Вчера мы пили спирт и заедали тушенкой. И готов поклясться, в глазах каждого читалось нечто большее закореневшей тоски.

Этаж встретил меня запахом и шипением сварки. Я обогнул шахту лифта: на закрытых дверях висела табличка «НЕ ОТКРЫВАТЬ». Подумал, что на остальных этажах, скорее всего, то же самое, и с содроганием погнал от себя мысль: табличка не остановит нечто, если оно захочет выбраться.

За углом сварщик в маске и рабочем комбинезоне приваривал железный щит к нашему АВП-11 — аппарату выдачи пайков. Неподалеку прислонился к стене щуплый мужичок с редеющими волосами, зачесанными назад. На вороте его кожанки поблескивал значок со скрещенными молотом, серпом и штыком.

Сотрудника ЧКГХ, Чрезвычайного Комитета ГигаХрущевки, каждый из жителей хотел бы встретить на своем этаже в последнюю очередь. Еще меньше — у себя на пороге. К счастью, в действительности мало кому доводилось увидеть чекиста, но, благодаря дурной славе, слышал о них каждый.

Взгляд мужчины из цепкого стал насмешливым, словно поддразнивая: «пройдешь мимо, трусливо уткнувшись в пол, или осмелишься спросить?»

— Что происходит? — решился я.

— Временная мера, — тонкие губы незваного гостя растянулись в улыбке. — Этаж лишается доступа к продовольствию.

— По какой причине? — мне удалось выдавить с хрипом, во рту разом пересохло. — И насколько временная?

— Недельки две, думаю, хватит. А вы случайно не из квартиры сто сорок шесть дробь семнадцать семьдесят девять? Дмитрий, верно?

— Сергей. Дима — мой брат.

— Ах да, верно! — мужчина хлопнул себя по лбу. — Дима выше, шире в плечах, да и волосы его светлее. Родинка на шее… как я мог перепутать?

Он играл со мной, хотел продемонстрировать осведомленность.

— Единственная коммуналка на пятьдесят этажей, подумать только! Не тесновато? Соседи не беспокоят?

— Все хорошо, спасибо, — процедил я, не отводя взгляд. — Вы не ответили на второй вопрос.

От собственной наглости подгибались колени, но чекиста, кажется, она лишь забавляла.

— Причину вы сами знаете. Знаете ведь? Вижу, что догадались. — Мой собеседник в один миг подобрался, и от его голоса потянуло холодком. — Были нарушены условия карантина. Кто-то спустился в шахту. Кстати, не поделитесь, кто бы это мог быть?

Я молчал и лишь задавался вопросом: как? Не то что бы доносы считались редкостью — ради усиленного пайка люди порой готовы заложить даже членов семьи, но тяжело осознавать, что крысиные лапки скребут именно на твоем этаже.

— Не мучайте себя подозрениями, — кожанка словно прочитал на моем лице. — Их мать сегодня отвела детишек в медблок проверить состояние. Там она очень убедительно врала, что не знает, как дети выбрались из шахты. Мальчик утверждает, что поднялся сам, девочка молчит. Но я нахожу это очень подозрительным. Итак, мне спросить снова?

В руках мужчины блеснул портсигар.

— Понятия не имею, — я пожал плечами. — Никого не видел.