Выхода у Васи не было, и он написал заявление. Прикинь, какая несправедливость! Если ты любую девчонку на заводе обезьяной назовешь, что будет? Ни-че-го! Она если обидится, то козлом тебя назовет или уродом. Скандала из-за «обезьяны» никто поднимать не будет. Назовешь чувиху дурой – она больше обидится, чем на «обезьяну». Дура – это все-таки характеристика человека, показатель его умственного развития, а обезьяна – это забавное животное в зоопарке. Словом, любую русскую девушку ты можешь назвать обезьяной, а негритянку – нет! Для нее это слово в высшей степени обидное и оскорбительное. Это проявление расизма, демонстративное попрание ее гражданских прав и свобод. Мудрено звучит? Это нам так в техникуме объясняли, чтобы при чернокожих слово «обезьяна» вообще не произносили.

С Васей все довольно благополучно закончилось. Он исхитрился перевестись на заочное отделение в машиностроительный техникум, в прошлом ноябре в армию ушел. Вернется – диплом получит.

А с Маркизой закончилось так. Она забеременела от иракского студента по имени Махмуд. Здоровый такой парень, длинный. Хитрый, изворотливый. У него на родине третий год война идет, солдаты тысячами гибнут, а он в СССР приехал, на бухгалтера учиться! Откосил от призыва, по-другому не скажешь. Так вот, Маркиза потребовала, чтобы Махмуд на ней женился. Он посмеялся и говорит: «Я лучше на бродячей собаке женюсь, чем на тебе, проститутке. Ты со всем этажом переспала, а я должен твоего ребенка воспитывать?»

Маркиза – в слезы, побежала к африканцам жаловаться. Тут надо отметить вот какой момент. Если в чем-то нарушались права иностранных студентов, то они выступали единым коллективом, без разделения на расы и государственную принадлежность. Если конфликт был среди иностранцев, то тут африканцы были отдельно, а азиаты отдельно. Если же разборки происходили среди чернокожих, то уроженцы Западной Африки выступали единым фронтом против всех остальных африканцев.

У нас был студент Жан-Пьер Пуантье. Здоровенный мужичина, баскетболист. Он встретил Махмуда и потребовал, чтобы тот женился на Маркизе. Слово за слово, они сцепились и немного поколотили друг друга. Жан-Пьер намял бы бока иракцу, но их вовремя растащили, и на время конфликт между ними погас.

Маркиза пошла в милицию и написала заявление на Махмуда. В милиции ей объяснили, что по нашим законам мужчина не обязан признавать отцовство, платить алименты и тем более жениться, если он никогда не высказывал намерений вести общее хозяйство с матерью ребенка. Тогда Маркиза написала заявление, что Махмуд ее изнасиловал. Заявление приняли, но возбуждать уголовное дело не стали: четыре месяца она об изнасиловании молчала, а тут вдруг вспомнила!

Несколько иностранцев вызвали на допрос в милицию, и они подтвердили, что Маркиза никому об изнасиловании не рассказывала, а значит, никакого изнасилования не было.

Маркиза поняла, что ловить ей больше нечего. Живот растет, роды близятся. Она решила действовать. Пришла к Махмуду поговорить, дождалась, когда он отвлечется, и врезала ему сзади со всей силы табуретом по голове. Сотрясение мозга. Махмуда положили в больницу. Он через друзей-индийцев передал Маркизе, что как только выпишется, так тут же напишет на нее заявление о причинении телесных повреждений. «Будешь в русской тюрьме сидеть!» – передал он.

Маркиза по-русски послала его куда подальше, собрала вещички и уехала в Африку. Я потом спрашивал у Махмуда: правда ли он собирался судиться с Маркизой? Махмуд посмеялся и говорит: «От меня бы в Ираке знакомые отвернулись, если бы узнали, что какая-то женщина мне голову разбила и живая после этого осталась».

В коридоре раздался женский смех. Тимоха прислушался, уловил знакомые нотки.

– Марина! – догадался он. – С гулянки возвращается.

Марина Селезнева была самой раскованной девушкой в общежитии. В трезвом виде вела себя достойно, на мужчин внимания не обращала, но стоило ей выпить стакан-другой вина, как она тут же забывала о скромности и частенько просыпалась не в своей комнате. Тимоха, поставивший целью перед армией «оторваться по полной программе», пропустить пьяненькую Селезневу не мог.

– Андрей, сам понимаешь! Марина. По голосу чую: она уже в нужной кондиции. Я завтра вечерком приду, расскажу тебе об иностранцах все, что знаю, а сейчас – извини! Если я промедлю, Марину кто-нибудь перехватит и к себе уведет.

После его ухода я записал в блокноте: «Махмуд (Ирак) – конфликт с Пуантье из-за женщины». Первые сведения об иностранных студентах были получены. Оставалось развить тему и ненавязчиво узнать, кто еще имел зуб на конголезца.

В воскресенье я сдержал слово – весь день провел с Ларисой. Мы встретились недалеко от ее дома и поехали в девятиэтажное панельное общежитие завода «Красный коммунар». У подруги Ларисы в этом общежитии была комната гостиничного типа, которую она иногда предоставляла нам для уединенного времяпрепровождения. Кто эта подруга и какое отношение она имеет к машиностроительному заводу, я так и не узнал, но подметил одну особенность: ключи от уютного гнездышка она давала именно тогда, когда мои отношения с Ларисой начинали охладевать.

В шесть вечера ко мне вновь пришел Тимоха, веселый, довольный жизнью. Поговорив о том о сем, я поинтересовался, не отметился ли он на любовном фронте победами над африканскими красавицами. Тимоха налил стакан вина, залпом выпил, вытер губы рукавом, закурил, немного помолчал и начал новый рассказ:

– На четвертом курсе, в сентябре, проспал я на занятия и решил не ходить на первую пару. Слышу – шум в коридоре. Какая-то комиссия пошла проверять, остался кто-нибудь в общежитии или все ушли на занятия. Я мигом собрался и побежал в учебный корпус.

День был мрачный, дождливый. С самого утра такие тучи висели, что в помещениях включили свет. В техникуме просто так болтаться было опасно: можно нарваться на завотделением или даже директора. Поди тогда оправдайся, почему ты не на занятиях! Я не стал мудрить и пошел к библиотеке.

В учебном корпусе, как входишь, справа – раздевалка, в которой одежду принимают учащиеся дежурной группы. У меня куртки не было, так что я прошел мимо них в небольшое фойе перед входом в библиотеку. Слева в фойе – окна, под ними – радиаторы отопления. Справа – вход в два учебных класса.

В фойе была полутьма: освещение не было включено, так как библиотека еще не начала работать, а в учебных классах занятий не было. Как говорил наш любимый Генеральный секретарь: «Экономика должна быть экономной. Не фиг зря электричество жечь!»

Я зашел в фойе и вижу: у окна стоит невысокая симпатичная девушка. Я подрулил к ней, начал ненавязчивый разговор: «Ты откуда? На каком курсе? Нравится у нас в городе?» Она посмеивается, на вопросы прямо не отвечает. Я решил, что она или из Молдавии, или из Средней Азии. По виду девчонка явно нерусская, черненькая, а кто именно по национальности – какая разница, если девушка симпатичная и над каждой моей шуткой смеется.

Я обнял ее за плечи. Она стоит, руку не сбрасывает. Я осмелел, легонько поцеловал ее в щечку. Она улыбается, шепчет: «Смотри, сейчас свет включат, и нас увидят!» Я объяснил ей, что свет включается в фойе, и если кто-то сюда зайдет, то мы его обязательно увидим. Короче, дело к ночи! Я мысленно планы рисую, куда ее пригласить и как раскрутить на взаимность.

Пока голова у меня была занята прожектерством, руки действовали. Я незаметно расстегнул ей пуговичку на кофточке, потом на блузке. Пронырнул рукой под одежду и положил ладонь на бюстгальтер. Лифчик у нее – шелковый, явно импортный.

Я снова поцеловал ее, и тут дверь перед нами распахнулась и в фойе вышли два преподавателя. До этого момента освещения в классе не было, то есть преподаватели сидели в лаборантской, курили перед уроками. В самом классе свет не включали, чем усыпили мою бдительность. Один преподаватель – нормальный мужик, электротехнику преподавал, другой – мой враг по фамилии Инютин. Он считал меня самым тупым учеником, разгильдяем и лодырем. Инютин преподавал техническую механику, самый мутный предмет на свете. На втором курсе я чудом сдал ему экзамен. Курсовую работу за меня одногруппник написал за пятнадцать рублей. Сам бы я ее не осилил. Так получилось, что я с самого начала запустил теоретическую механику и уже через месяц не мог понять, о чем на уроках говорят.