В одиночестве он доел вяленое мясо и пил чай, размышляя, кого пригласить показать дорогу, если Мария откажется, как вдруг в открытую дверь с улицы ворвался резкий рев мотора. Он выскочил на крыльцо.

Мария, держась за руль старенького, с облупленной кое-где черной краской, с пружинными сиденьями «Ижа», крутила рукоятку газа. Двери сарая, из которого она вывела мотоцикл, были распахнуты настежь. Нагнувшись, не выпуская руля, Мария одной рукой что-то подрегулировала в моторе, перекинула ногу через сиденье, и «Иж» резко рванул с места, затормозил у крыльца.

— Ну ты и молодец, — Шатохин был искренне восхищен. — А я хотел спросить, приходилось ли тебе когда-нибудь ездить на мотоцикле. На заднем сиденьи. — Он рассмеялся.

— У меня этому тридцать лет почти. А раньше «Харлей» был, после войны сразу купила.

— Мотоцикл водишь, а рацией пользоваться не умеешь. Что так?

— Нет. Они появились, я уж в тайгу не ходок была.

— Значит, едем?

— Не торопи. Мотор посмотрю. Путь не близкий.

— Хорошо, Мария. Я пока к Михееву зайду.

Шатохин вернулся в избу за папкой. Утренний разговор с приемщиком не был официальным, теперь нужно было записать показания.

ШАТОХИН не подумал бы никогда, что по глухой тайге так долго можно ехать на мотоцикле. Но они уже больше часа благополучно катили без остановок. Мария оказалась права: ни густого молодняка, ни высокой травы, ни завалов валежника на их пути пока не встретилось. Поверх повязанной платком Марииной головы Шатохин вглядывался вперед и видел сплошные наплывающие лапы ельника, темного, словно прихваченного сумерками. В ельнике и впрямь было темновато, хотя день в разгаре, шел четвертый час. Мария ловко поворачивала руль, направляя мотоцикл в просветы между лапами.

Ехать было легко, пока лес чуть заметно не пополз на возвышение. На сухой, засыпанной иглой земле возникли кое-где выпирающие на поверхность корневища. Мария огибала их старательно, но вскоре корни стали попадаться слишком часто, переплетаясь между собой, точь-в-точь как спутанные канаты на речном причале, они тянулись от дерева к дереву. Объезжать их не было никакой возможности, и Мария ехала напрямую. Мотор, басовито и ровно до сих пор гудевший, теперь то и дело захлебывался, переходил с истошного рева на жалобные всхлипы. От сильной тряски у Шатохина прыгало перед глазами. Как ни крепко держался, дважды едва не слетел с сиденья. Он боялся не тряски — как бы не заглох мотор потрепанного «Ижа». Вот тогда будет номер — они уже отъехали на добрых семьдесят километров. Выбираться пешком — это верных двое суток. Он не связывался с райцентром, не предупредил руководство о выезде из Черданска, и, если застрянут в тайге, будут организованы его поиски. Только этого не доставало. Однако не было иного выхода, как довериться мудрости старой таежницы: без уверенности в благополучном исходе она бы не пустилась в рискованное путешествие.

Шатохин не взялся бы определить, сколько километров они протряслись по корням, но вот к его радости корни под крутящимися колесами пропали, мотор вновь перебрался на спокойную басовитую ноту. Опять замельтешили хвойные лапы, но уже ненадолго: мотоцикл вырвался из ельника, впереди на залитом солнцем просторе показались избы под тесовыми крышами с заколоченными окнами.

— Фроловка, — впервые за весь долгий путь обернувшись, сказала Мария.

— Давно деревня распалась? — прокричал Шатохин.

— Лет, однако, двадцать прошло, — снова обернулась Мария. — Как вышки поставили нефть искать, они и засобирались. Старые, однако, за Инновару, поглуше, перебрались, а помоложе — в город ушли.

Мария остановила, заглушила мотоцикл в пяти шагах от берега реки и, спрыгнув с сиденья, они оба, уставшие от езды, стояли и глядели через речку на бревенчатые темные избы заброшенной деревни, наслаждаясь наставшей тишиной.

Пронзительно зазвенел в этой тишине комар. Шатохин отмахнулся, скинул в траву рюкзак, в котором была еда и одолженная у Михеева надувная резиновая лодка, и подошел к берегу.

Река была похожа на ту, что текла под Черданском: такая же неширокая, с хорошо проглядывающимся глубоким дном. Только вода в ней поспокойнее да берега покруче. Под каменистым обрывчиком синела узкая глинистая полоска.

Шатохин спрыгнул вниз. Внимательно глядя под ноги, медленно побрел около самой воды. Не сделал он и полусотни шагов, как наткнулся на вмятину в глине — след от носа лодки. След уже немного заплыл. Так и должно: две недели минуло, как молодой пожарный мельком видел здесь двоих неизвестных. Шатохин поглядел в сторону домов: отсюда виднелась лишь крыша крайнего. Да, тут, очевидно, и причалила моторка.

След не обрадовал. Он был подтверждением, что парень говорил правду, но Шатохин и так верил. Не за этим, нет, ехал он в покинутую деревню. Если те двое причастны к ограблению, а не случайно причаливали, должны быть еще следы, свежие.

— Двое были, — услышал он рядом негромкий голос Марии.

Шатохин и не почувствовал, как старая охотница в своих лосиных ичигах, которые из-за больных ног носила и летом, приблизилась.

— Почему двое? — спросил он.

— Сапоги разные, поди-ка, — Мария пальцем указала ему под ноги.

Он отступил на полшага, опустился на колено и разглядел на глине слабые, полуразмытые оттиски подошв. Действительно, два. Первый, покрупнее, — в елочку, другой, поменьше размера на два-три, — волнистый.

Еще светило вечернее солнце, но глинистая полоска под береговым срезом уже ушла в тень. Мудрено было разглядеть старый след. Особенно тот, что с волнистой подошвой: волна больше угадывалась, нежели виделась.

Он одобрительно посмотрел на Марию, улыбнулся. Настроение поднялось. Хорошо, что Мария приехала сюда. Присутствие старой таежницы определенно кстати. Предощущение удачи быстро росло.

— Еще след искать будешь? — спросила Мария, заглядывая ему в глаза.

Он кивнул и продолжал изучать берег. Впереди, пройти шагов триста-четыреста по течению, река делала изгиб, и там, у самого берега, росла, клонилась к воде талина. Зелень ее густой кроны сливалась с зеленью деревьев, росших на соседнем берегу, и заштриховывала перспективу реки. При взгляде издали создавалось впечатление, будто реке нет дальше ходу. Те двое, которых видел молодой пожарный, заслышали вертолет и метнулись к берегу, видно, из боязни, что с воздуха заметят их моторку. Если приезжали во второй раз, ошибки не повторили, на открытом месте лодку не оставили, замаскировали. А кроме как у талины, негде спрятать, берег чистый.

Шатохин быстро направился к талине. Там должны остаться следы. Сердце учащенно билось от волнения. Он раздвинул ветки — след лодки виднелся на влажной глине. След был не похож на первый — здесь лодку чуточку вытягивали из воды, а потом сталкивали. Острый выступ по центру днища оставил глубокую борозду на глине. Около — часто-часто оттиснутые елочки подошв. Волнистых, поменьше размером, не было. Он наклонился, чтобы получше разглядеть, и услышал голос Марии.

— Иди сюда, Алексей, — звала она. Голос звучал негромко, но в нем угадывалось нетерпение. Шатохин осторожно попятился, вышел из веток.

Мария стояла над обрывчиком шагах в пяти.

— Гляди! — пальцем указывала она.

Трава по-над берегом была сильно примята. Кто-то долго-долго топтался на пятачке. «Скорее всего в ожидании. Нервничал, прохаживался», — отметил Шатохин.

Он походил нагнувшись по утоптанной площадке, глянул вниз с обрывчика. В воде, буквально в нескольких сантиметрах от берега, краснел кирпич. Он лежал ровно, на ребре, вода едва-едва прикрывала верхушку и часть взбугривалась над приподнятым уголком. В воде, подальше от берега на полуметровой глубине, был второй кирпич. Солнечный луч доставал его, и он красиво лучился в прозрачной текучей воде.

Шатохин хотел спрыгнуть вниз, вытащить из воды кирпичи, но Мария опять позвала его. В стороне от реки она сделала еще одну находку: след протектора на еловом корневище со сбитой корой. По ширине шины след мог принадлежать легкому мопеду. Шатохин присел на корточки, рассматривал. Да, мопеду.