— Надеюсь, все будет хорошо, — попробовал лейтенант утешить бригадира. — Думаю, порядок восстановится.

— Вашими бы устами да мед пить, — ответил Коротун и горько усмехнулся.

Когда мотоцикл тронулся, Турчин оглянулся на бригадира и неожиданно увидел в его глазах ничем не прикрытое раздражение. «Не потерпит он долго Шамрая», — подумал оперуполномоченный.

Когда Турчин передал разговор с бригадиром монтажников участковому инспектору лейтенанту Тарасюку, тот с минуту помолчал и заявил:

— Сгущает он краски.

— Как это?

— Не такая уж и распущенность в бригаде, как он изобразил. Есть, правда, двое парней — любителей выпить, но в основном народ работящий. Большинство по полторы нормы выполняет.

— А Шамрай?

— Я уже как-то докладывал: до недавних пор он был образцовым рабочим.

— Почему же так внезапно изменился?

— Не знаю, — пожал плечами Тарасюк.

— А вы все же попробуйте выяснить. Постарайтесь войти в контакт с его друзьями, квартирными хозяевами. И еще меня, как, должно быть, и вас, интересует: почему Коротун чернит свою бригаду?

— Я думал над этим...

— Ну, и к какому выводу пришли?

— Хочет побыстрее избавиться от Шамрая. Он, скажу вам, в последнее время и правда стал плохо влиять на бригаду. А Коротун воздействовать на него не может. Мне кажется, он даже боится его. Ну, а тут еще это подозрение. Если окажется, что Краб действительно обокрал кассы да еще втянул кого-то из монтажников, то репутация бригадира подмокнет. Вы же знаете, руководитель за все в ответе.

— В этом что-то есть, — задумчиво произнес Павел.

На следующий день Турчин убедился, что бригадир имел основания злиться и на Шамрая, и на милицию, которая направила Краба в бригаду, а теперь не разрешала уволить его. Один из монтажников, будучи навеселе, сорвался со стометровой башни и разбился насмерть. Оперуполномоченный сразу же хотел выехать на стройплощадку, но Кузьмин сказал, что там уже находится представитель милиции — участковый инспектор Тарасюк.

Вскоре следователь прокуратуры Скрипка пригласил Турчина вместе съездить на строящийся объект. Когда они вышли из машины и подошли к башне, неторопливо взвешивая каждое слово, Скрипка сказал:

— Конечно, я был бы рад, если бы все это оказалось ошибкой. Только все свидетельствует о том, что тут не несчастный случай, а умышленное убийство. У меня возникло подозрение...

Он не успел докончить свою мысль, потому что подошел высокий седой человек — председатель комиссии из производственно-монтажного управления, занимающийся расследованием чрезвычайного происшествия. Поздоровался с Турчиным, кашлянул и, глядя на башню, поднявшую в небо свое ребристое тело, мрачно сказал:

— Работы осталось на каких-то две недели, однако придется вызывать другую бригаду.

— Может быть, этот случай отрезвит всех? — сказал Турчин.

— Вы о чем? — повернул к нему голову председатель комиссии.

— Я имею в виду — перестанут пить... Мне тут бригадир рассказывал...

— Думается, перестанут... Только ведь дело не в этом.

— А в чем же?

— Теперь никого на башню и калачом не заманишь. Психология... Я сам был монтажником и знаю, что это такое — работать на объекте, где произошел несчастный случай с твоим товарищем. Пропадает вера в свои силы, а без нее монтажник-высотник работать не может.

Павел посмотрел на башню. На ней и возле нее не было видно ни души. Солнце зашло за тучи, и окружающая тишина казалась напряженной и настороженной. Лейтенант закурил и бросил взгляд на следователя, ожидая от него продолжения разговора.

— Вы тут говорили о подозрении, — Скрипка поднял глаза на председателя комиссии, — которое появилось сначала у вас, а потом и у меня...

— Боюсь, что это не подозрение, а факт.

— Будьте добры, расскажите подробнее, мне необходимо знать, — сказал Турчин и весь напрягся.

— Тут дело простое: на маршевой лестнице кто-то ослабил крепления, а без них она качается, как маятник. Если ее, конечно, толкнуть, — поправился председатель комиссии.

— А как и чем она крепится?

— Сверху гайками, снизу обыкновенной проволокой. Сама она никогда не раскрутится. Можете посмотреть, если хотите. Товарищ следователь и он, — председатель показал глазами на Тарасюка, который все время молчал, — проверяли и полностью согласны с нашими выводами.

— Разрешите еще один вопрос, — сказал лейтенант.

— Пожалуйста.

— Погибший лез на башню первым?

— Да, — ответил вместо председателя Скрипка и после короткой паузы добавил: — А за ним Шамрай.

Турчин вдруг ощутил, как по всему телу прошла горячая волна. В сознании вспыхнуло: значит, Шамрай. Так вот какой ты, голубчик. Заметаешь следы, спасаешь свою шкуру и какой ценой... Хотя цена тебя не интересует. Собственная шкура превыше всего. Только почему так примитивно и грубо?

— Именно это обстоятельство и заставило меня пригласить вас, — объяснил Скрипка. — Теперь, когда вы вошли, так сказать, в курс дела, продолжим следствие. Мне кажется, надо хорошенько допросить бригадира. Он должен знать больше всех...

— О чем?

— О связях Шамрая с погибшим Антонюком.

— И я тоже так думаю. Только мне хотелось бы предварительно ознакомиться с материалами, собранными комиссией.

— Пожалуйста. Они к вашим услугам.

КОРОТУН вошел в небольшую комнату, которую почему-то называли прорабской. Он был мрачен, мясистое лицо расползлось, глаза потемнели еще больше и в них горели злые огоньки, а крутые сильные плечи опустились.

— Я чувствовал, что это пьянство до добра не доведет, — пожаловался он чуть ли не с порога. — Теперь вот на тебе, дождался ЧП на свою седую голову.

Говорил он долго и жалобно. Как и вчера, клял свое доброе сердце, готовое каждого жалеть, каждому прощать, ругал на чем свет стоит Шамрая, обещал впредь быть умнее и осторожнее. Слушая его, Турчин все больше убеждался — бригадиру ничуть не жаль погибшего парня. Просто он боялся за себя.

— Послушайте, — перебил он его, — что, Леонид Антонюк вышел на работу в нетрезвом состоянии?

— Если б я знал... Если б я знал... Я б тогда и на пушечный выстрел не подпустил его к башне.

— Вы что, нечувствительны к запаху спиртного? — вмешался следователь.

— Почему же, чувствителен...

— Так как же случилось, что вы допустили его к работе? Вы же видели его, разговаривали с ним?

— Какой там разговор... Перекинулись несколькими словами. Монтажники свой объем работы знают на неделю вперед. Так что нарядов на каждый день я не даю. А Шамрай с Антонюком еще и опоздали. Они, кстати, всегда опаздывали, когда перебирали.

— А откуда вы знаете, что они вчера пили?

— Во-первых, их обоих вчера не было на работе, вот я и уверен, что не просто выпили, а поднабрались прилично. Во-вторых, разве не видно по лицу? Шамрай, к примеру, всегда, когда переберет, на следующий день ходит, как сыч — лицо опухшее, глаза красные, голос хриплый, ну и, конечно, перегаром несет.

Турчин неожиданно подумал о бригадире: «Интересно, каким бываешь ты, когда переберешь?» Он знал, что Коротун тоже не святой, но пьяным его никто не видел, даже хозяйка дома, где он снимает отдельную комнату. Запирается в ней и не выходит, пока не протрезвеет. Боится уронить свой авторитет.

Оперуполномоченный посмотрел на Коротуна внимательнее. Кажется, никаких признаков того, что вчера был пьян: лицо свежее, только сердитое. Но кто же в такой ситуации будет не мрачен и не сердит?..

— Так вы все-таки чувствовали запах от Антонюка? — продолжал допрос Скрипка.

— Чувствовал.

— Так почему же допустили его к работе?

— А черт его знает! Не разобрался, думал, что отдает вчерашним. А оказалось, ошибся. Шамрай сам признался, что они с Антонюком успели опохмелиться.

— И часто они опохмеляются?

— Этого я не знаю... А вот с похмелья последнее время на работу появлялись частенько. Случалось, и совсем не выходили. И все из-за него, этого проклятого Шамрая! И откуда он только взялся на мою голову! — перешел на излюбленную тему Коротун.