Домой я пришел, когда солнце уже почти скрылось за горизонтом, озаряя мир напоследок ярким алым светом, а крыши домов, вторя заходящему светилу, оделись в червленые одежды. От этого вида на душе у меня стало благостно, и я даже немного забылся, но вот Божий свет покинул этот мир, передавая свою власть сумеркам, готовящим приход ночи, и мне вслед за движением небесных сфер пришлось идти дальше. Зайдя на двор, я не сразу нашел дверь в дом – сделать это оказалось нелегко в сгущающейся тьме, особенно учитывая мое состояние после выпитого сегодня. Преодолев сие затруднение, я зашел в свою комнату, где при свете лучины сидел Иванко и штопал свои штаны.

– Добрый вечер, Василий Дмитриевич, – поприветствовал меня Иванко, отложив в сторону свое занятие. – Поздновато вы сегодня пришли и явно «устали». Ужинать-то будете?

– И тебе вечер добрый. Спасибо, но я уже отужинал в корчме, меня Сергей Петрович угостил.

– Вот и славно, – сказал Иванко, после чего достал из-за пазухи сложенный лист бумаги и протянул его мне. – Тут вам бумагу прислали, говорят, от вашего брата.

Я взял листок, расправил его и, подойдя к лучине, попытался прочесть, что там написано, но как ни старался, не смог сконцентрироваться на тексте: то ли света было недостаточно, то ли выпитое мешало моим глазам видеть или все вместе.

– Ложились бы вы спать, Василий Дмитриевич, – видя мои бесплодные потуги прочесть письмо, сказал Иванко.

– И то верно, – согласился я, – до утра оно никуда не денется.

Раздевшись при помощи товарища, я забылся глубоким сном, как только моя голова коснулась подложенной руки.

Утром на удивление я проснулся с ясной головой, как будто и не пил вчера вовсе. Позавтракав постной кашей, я вдруг вспомнил о том, что мне предстоит сделать в ближайшие дни, а именно заготовить запасы еды для похода. Обычно когда войско идет в поход, его снабжением ведает государева казна, но мы-то идем тайно, а следовательно, всем необходимым должны обеспечить себя сами. Припомнив свои запасы, находящиеся в сарае, я пришел к выводу, что их хватит до конца месяца при условии сидения в крепости без каких либо путешествий. Со всей очевидностью стало ясно, что за несколько дней надо раздобыть дополнительные припасы, при том что денег у меня немного. Передумав несколько вариантов, я пришел к выводу, что самым простым и дешевым способом было бы привезти сюда из моей деревни остатки провизии или на худой конец взять у крестьян в счет будущего урожая, хоть это и крайняя мера.

– Иванко, а ты случайно не помнишь чего и сколько у нас осталось на складе в поместье, когда мы уезжали оттуда? – спросил я.

– Чего ж не помнить, помню: десять пудов ржи, пятнадцать овса да гороха мешка два и это не считая сена.

«Да уж, немного, но в принципе должно хватить», – подумал я. Прикинув, что для похода дней на десять потребуется пудов пять овса да мешка два сухарей, я пришел к выводу, что надо постараться привезти сюда все запасы из поместья – это явно будет дешевле, чем закупать все в городе.

– Послушай, Иванко, надо тебе сегодня уехать и привезти все запасы, которые у нас там остались. Денег на дорогу я тебе дам пять копеек, думаю, хватит.

– Хорошо, Василий Дмитриевич. А что за срочность, если можете сказать?

Не видя никаких причин скрывать, я рассказал Иванко содержание вчерашнего разговора в кабаке и договоренность о походе, в котором мне предстоит участвовать.

– Извините, конечно, но я считаю, что сейчас не то время для вас ввязываться в такие дела, – обдумав сказанное мной, ответил Иванко. – Во-первых, еще месяца не прошло, как вы целовали крест на службу государю, а уже нарушаете присягу; во-вторых, у вас нет опыта не то что боевого, а даже мирного похода; в-третьих, вы совершенно не знаете своих товарищей по этому делу, а следовательно, им сложно доверять. Хм… Но да делать нечего, раз вы дали слово, а значит, поручились своей честью. Жалко, что вашего брата, Ивана Дмитриевича, здесь нет, он бы что-нибудь придумал. Кстати, вы прочитали грамоту от него, которая прибыла накануне?

«Действительно, как я мог забыть», – подумал я и достал из-за образа послание, поблагодарив Иванко за напоминание, после чего присел к окну и начал читать:

«Брату моему Василию, будет над тобою мир и благословение.

Здравствуй, брат мой, в милости Божией здрав будь. От сотника твоего, Макара Владимировича, через знакомых узнал о твоей службе во Пскове, отчего и рад за тебя. Пишу я, дабы возвестить радостную весть о том, что жена моя Елена тяжела стала, а значит, ты станешь вскоре дядей, и род наш малый милостью Божией приумножится. Прошу, пиши ко мне как будет возможность, ибо мне очень важно знать о жизни твоей.

При сем письме тебе посылаю мир и здравие. Брат Иван».

Вот это новость – еще вчера из родни у меня, кроме брата, никого не было, и вот теперь я скоро стану дядей. Сказать, что я был приятно удивлен – это ничего не сказать. Ощущение того, что жизнь не стоит на месте, а движется, несмотря ни на что, переполнило меня. Я испытал двойственное чувство: с одной стороны, была легкая обида за то, что моя невестка, явно зная о своей беременности, ничего мне не сказала, хотя с другой, брат, конечно, имел полное право узнать первым об этом счастливом событии. Но тут мои думы очернила мысль о возможной смерти моей в предстоящем деле, и я представил, как огорчится брат, узнав эту весть. Мне вдруг захотелось отменить все, взять свои слова назад, но я прогнал эти мысли, прекрасно понимая, что подобные действия лягут черным пятном не только на меня и брата, но и на еще нерожденного ребенка.

Подумав и решив ничего пока не сообщать брату о походе, в котором приму участие, я уговорил Иванко отправиться в нашу деревню за припасами уже сегодня. Выдав ему оговоренную сумму денег, я, забрав с собой четверть круга хлеба на обед, отправился на работу с мыслью, что в ближайшие дни все хозяйство будет взвалено на мои плечи, но иначе можно не успеть приготовиться к предстоящему делу. И тут в голову пришла идея, что мне смогут помочь мои вчерашние знакомые: Марфа сможет приготовить еду, а ее сын Данилка справится с лошадьми. Решив так, я взял еще с собой небольшой мешок ржаной муки и вышел из дома.

На улице в это время было тихо – как обычно, люди просыпаются к утрене, но наш брат должен к этому моменту уже стоять на посту и, следовательно, из дома надо выходить гораздо раньше. Утро же выдалось сегодня слегка прохладным, туман, родившийся еще на заре, к этому часу уже поднялся высоко и из последних сил сопротивлялся взошедшему недавно солнцу. Но свет, как известно, сильнее тьмы, и небесное светило медленно и неуклонно пробивало своими лучами путь к земле и, судя по всему, обещало сегодня нам, грешным, теплый денек. Наблюдая за этим божьим действом, я не заметил, как со спины ко мне подошел Влад, мой сосед и сослуживец, и поздоровался, тем самым отвлекая от созерцания окружающего мира. Перекрестившись в сторону купола церкви, я поздоровался в ответ, и мы вместе, как обычно, пошли на работу.

Не пройдя и ста шагов, мы повстречали идущих к нам навстречу десяток стрельцов. Они шли, строем подвое, одинаково одетые и вооруженные. При взгляде на стрельцов я ощутил идущую от их порядка и слаженности силу, не то что у нас дворян: добираемся до работы кто как сам желает. Разминувшись с ними, я не без воинской зависти посмотрел им вослед.

Пройдя до конца улицы, мы с Владом повернули к Толокняной башне и вскоре прежде услышали, чем увидели идущих из переулка людей. Подойдя ближе, я увидел, как к нам приближается мой друг Ждан со своим послужильцем Васильком. Я обрадовался этой нечаянной встрече, особенно если учитывать то, что мы с Жданом сейчас видимся редко, так как служим в разных десятках.

– Доброе утро, Ждан, – опережая друга в намерении начать разговор, сказал я. – Как у тебя дела?

– И тебе доброго утра, – радостно ответил он. – Слава Богу, хорошо, а у тебя?

– Твоими молитвами все хорошо, в общем-то, ничего, несу службу как все, без особого отличия. Кстати, это мой сосед Влад, – сказал я, представляя товарища, – познакомься, если ты его еще не знаешь.