Кто-то настойчиво тряс меня за плечо:

– Василий Дмитриевич, Василий Дмитриевич, вставайте, уже все встали.

Я повернулся и приоткрыл глаза. Надо мной стоял Иванко, мой товарищ и друг отца, а по должности кошевой, состоящий при мне.

Увидев, что я проснулся, он улыбнулся одними губами, хотя распознать это можно было лишь по движению скул под его бородой, которая прикрывала рот. Да-а, бородой он обладал знатной: большой, раскидистой, с проседью, не чета моей, жиденькой и узкой. Он смотрел на меня своими добрыми светлыми глазами, сверкающими в прорези между его простецкой шапкой и густой растительностью на лице.

– Проснулись – сказал он, – ну и хорошо, а то ваши товарищи уже коней запрягают, негоже вам отставать.

И хоть еще не до конца проснулся, скинув с себя покрывало, я немедленно встал. И меня тут же пробил озноб, ведь сон на сырой земле не способствовал теплу тела, да и ночи, несмотря на начало июня, были еще прохладными, а костер не разжигали в интересах дела. Но, несмотря на озноб, я восхитился, возможно, из-за молодости своей, открывающимся видом: поле, утопающее в низком тумане, таком густом, что казалось, кто-то залил всю округу молоком; небольшой лесок, растущий посередине поля, чудился островом, окруженным белым морем, а рядом виднелись крыши домов, принадлежащих деревне, которая и была целью нашего похода.

Чтобы согреться, я несколько раз присел, так сказать, разогрел кровь. После этого приступил к одеванию: для начала надел кафтан, более пригодный для дела, поверх него – старенькую кольчугу и завершил свой доспех зеленым тегиляем1 о двадцати слоях льна, опоясался ремнем с саблей и кинжалом, на голову водрузил железную шапку. Затем подошел к коню, благо Иванко его уже оседлал, проверил упряжь, поправил сагайдак и прикрепил боевой топор к седлу на всякий случай. Тут я услышал приглушенный говор своих товарищей: десять сынов боярских, не считая пяти боевых холопов, все готовились к выступлению, кто-то даже посмеивался, дабы приободриться: в воздухе витало напряжение из-за близившейся кульминации нашего похода.

Похода – моего первого боевого похода. Еще месяц назад я и думать не мог, что так скоро окажусь у этой деревни, название которой мне неизвестно, да и знать не хочется, и буду готовиться к своему первому бою.

Всего месяц назад я, молодой отрок шестнадцати лет от роду, поехал впервые верстаться на службу государеву, как и положено дворянину, иначе говоря, сыну боярскому, служилому по отечеству. Хоть и звучит мой титул достаточно длинно, но род наш был низкого происхождения. Еще мой отец, Дмитрий Иванович, был боевым холопом и состоял на службе у своего хозяина в Новгородском полку, и если бы он не отличился в бою на Арском поле во время Казанского взятия и не получил за это от нашего царя Ивана Васильевича (тогда еще просто Великого князя) поместье на Псковской земле в Дубковском уезде, то и я, и мой старший брат были бы холопами. Но долго радоваться не пришлось: на следующий год, не успев толком обосноваться в своих землях, родитель мой погиб от черемисской стрелы при подавлении восстания этого храброго народа. Матушка же моя, узнав о смерти своего мужа, погоревав полгода, приняла постриг в женской обители при Снетогорском монастыре.

В тот 1553 год, когда мой отец безвременно оставил эту грешную землю, мой старший брат Иван, названный так в честь нашего деда, сам верстался на службу, тем самым сумел сохранить отцовское наследство без ущерба. А спустя четыре года брат напутствовал уже меня:

– Служи честно, будь ко всем одинаков и добр ко всякому человеку, друзьям – верен, и они тем же ответят, но и за спиной своей поглядывать не забывай, не все люди поступают сообразно чести.

А к словам своим добавил деревеньку в пять дворов из отцовского наследства да тридцать четей2 земли, ну и снаряжение, которое смог выделить. Честно говоря, без его помощи я вообще бы собраться на службу не смог, но, с другой стороны, обратное повлияло бы и на его продвижение в звании, а он в то время уже в десятники метил. Однако он сделал все возможное, чтобы обучить меня ратному делу, дабы не посрамил я нашего имени, а, наоборот, возвеличил его. Ко всему прочему брат настоял на том, чтобы я выучился грамоте и счету, чем и занялся по его просьбе местный поп Симеон из ближайшей к нам Михайловской церкви.

В общем, собрался я в Дубков (наш уездный центр), как полагается «Конно, людно, оружно», что в моем случае означало: я, Иванко, два боевых коня и мерин для поклажи всякой. Выехали рано утром, второго мая, сразу после Пасхи, и к вечеру того же дня добрались до места, а там уже собралось порядочное количество дворян с уезда: кого-то я знал из-за близости поместий, но большей частью видел всех впервые. В основном, такие же, как я, молодые, в первый раз верставшиеся на службу, но были и опытные, верставшиеся повторно.

Подъехали мы к крепости, стоящей на высоком холме с крутым склоном, так что подняться к ней можно только по окружной дороге, стены же были деревянными на каменном основании, а из наряду, то есть артиллерии, несколько затинных пищалей. У подножия холма посад небольшой расположился: домов на тридцать, может, чуть больше и маленькой церковью. Преодолевая подъем, подошли мы к воротам Дубковским, дабы на ночь определиться, а начальник сторожи сказал, чтобы мы ночлег в другом месте поискали, ибо у него не постоялый двор, а оплот местной обороны, и пускать в него без надобности никого нельзя. Спустившись в посад, мы подошли к колодцу рядом с церковью, и я послал Иванко искать постой на ночь, а сам при конях остался, и тут заметил невдалеке знакомую личность и крикнул:

– Ждан, ты, что ли?

– Васька, ты? Уже приехал, жердь ты трехаршинная?! – крикнул Ждан Борисович, дворянин из соседнего с нашим, то есть брата, поместьем. Подошел ко мне и обнял по-свойски.

Признаться, мой товарищ немного преувеличил: ростом я был два аршина с двумя пядями – выше среднего, но и не великан. Ждан же был ниже меня, но шире в плечах, черен волосами и карь глазами, и имел короткую, но густую бороду, из-за чего выглядел старше своих шестнадцати лет. С ним мы уже несколько лет были дружны: вместе упражнялись в верховой езде, стрельбе из лука, а особенно совмещению этих дел, то есть стрельбе на скаку, как-никак будущие воины, и это несмотря на то, что он вотчинник3, а я – безродный сын боярский.

– Ты уже слышал, – сказал Ждан, – разборщик, который должен был нас по службе расписать, прислал бумагу, что к нам не поедет, и роспись будет во Пскове проводить. Видите ли не с руки ему к нам в уезд ехать, а нам, значит, сто верст не крюк.

– А ты бы на месте разборщика в наш медвежий угол захотел приезжать?

– Хотел – не хотел, но это была бы моя работа, доверенная не кем-нибудь, а государем, да и честь моя велит служить верно и неукоснительно.

– Честный ты, Ждан. Все бы такими были, мы бы уже Царьград от турок освободили.

Тут подошел к нам Иванко и шепнул мне на ухо, что нашел место для постоя, но запросили за это цельную новгородку, то есть, копейку. Надо ли говорить о моем негодовании – за такие деньги можно неделю прожить, включая обеспечение жильем и прокорм для меня с Иванко, а тут за одну ночь требуют. Честно сказать, денег у меня было немного: десять копеек да шесть полушек – все, что ссудил мне брат на дорогу. Предполагалось, что я поступлю на службу и буду обеспечен хотя бы жильем и хлебом насущным. Понятно, что мне с этим надо было разобраться и следовало срочно распрощаться со Жданом:

– Ждан, прости, мне нужно идти, – быстро проговорил я, – встретимся позднее.

– Конечно, встретимся, – ответил он, улыбнувшись – нам еще вместе во Псков ехать. Я, кстати, в том доме остановился, – и указал на второй от нас.