В нынешнем походе у меня было четыре скакуна: две лошади, жеребец и мерин, все вороной масти. Имена их звучали как Ягоза, Юла, Алмаз и Варвар. Всех, кроме Ягозы, я купил на личные деньги и не сомневался, что в начавшейся войне они покажут себя с превосходной стороны. Лучшими лошадьми во всем полку могли похвастаться граф Шувалов и князь Белозерский, но и у рядовых гусар они были сытыми, здоровыми, молодыми и прекрасно вышколенными, с соответствующим интерьером. В отличие от многих других полковников, обязанности по закупке скакунов я контролировал лично и не допусках сомнительных сделок.

Но даже таким лошадям приходилось непросто, а хуже всех — донским казакам. Так-то считалось, что казак чуть ли не родился в седле, и может обогнать ветер, но опыт никуда не денешь и после второго часового привала казачьи кони начали сдавать. Пришлось оставить в одной из деревень отряд в двадцать шесть человек из самых слабых, передав им всех уставших лошадей — я не собирался выжимать животных досуха, в данных обстоятельствах подобного явно не требовалось.

— Прохладой повеяло, — глубоко вздохнув, сообщил Некрасов. Через некоторое время, когда мы поднялись на очередной холм, впереди показался величественный широко разлившийся Дунай и до полутысячи домов, обозначающих Журжево. Слева виднелась железная дорога и несколько паровозов с вагонами.

Солнце закатывалось за горизонт. Протянулись длинные тени, дождь прекратился, а от низин начал расползаться туман. В нашем распоряжении оставалось последние тридцать-сорок минут светового дня, когда мы могли хоть что-то сделать. Но главное — отряд успел!

Потные и злые, мы подстегнули уставших лошадей и понеслись вперед, разбрызгивая воду из луж. Весело заиграли трубачи. Люди испуганно шарахались по сторонам, когда эскадроны проскакали город насквозь и вырвались на пристань — небольшую, деревянную, со зданием одноэтажного речного вокзала в стороне.

— Уходят турки! — закричал Некрасов.

Выбивая щепу подковами, Юла подскакала к краю причала и только тут я осадил её, заставив вскинуться на задние ноги и едва не поскользнувшись. Она протестующе заржала, но команду выполнила идеально и замерла, тяжело поводя боками.

Помимо лодок и прочей мелочи, на реке находилось три гражданских парохода под турецкими флагами. Все же они нас заметили, а может и слухи сюда дошли, но два судна успели развести пары и отойти на полверсты, став недосягаемыми. Третий пароход замешкался, он только сейчас отвалил от причала. На его борту красовалась изящное название «Хилал», что значило полумесяц. Там носились моряки, сыпалась отборная ругань, а немногочисленные пассажиры, одетые в европейские и азиатские партикулярные платья, столпились на корме и смотрели в нашу сторону испуганными глазами.

— Стой! Назад! — закричал я по-турецки, доставая револьвер и выстреливая в воздух. До парохода было уже саженей сорок, может меньше, но в любом случае револьверы на такой дистанции не играли.

— Салам, неверный! Поцелуй моего ишака под хвост! — заорал в ответ капитан — тучный турок в шароварах, жилетке поверх рубахи и феске. Похоже, он чувствовал себя в полной безопасности.

— Стрелять буду! — еще раз предупредил я.

— Увидимся на том берегу, гяур, приходи в гости! — захохотал тот, окончательно уверившись что вырвался, и мы ничего ему сделать не сможем. Зря он так, гусар Смерти лучше не злить. Неужели турок настолько наивен, раз думает, что мы опустим руки, а ему все, как с гуся вода? Но ничего, это все от незнания и скудоумия. Бессмертных гусар давненько, с прошлой войны, не видали на берегах Дуная, вот и расслабились. Тем более, пятьдесят лет назад полк был совсем другим, наверняка не таким свирепым. Да и кто упомнит, что было так давно? Так что репутацию нам придется завоевывать, как говорится, с чистого листа. Впрочем, оно и к лучшему.

— Павел, успокой-ка этого пузана. Только по возможности не до смерти.

— Легко! — Шувалов перекинул ногу через луку, спрыгнул на пристань, достал из шикарной кожаной кобуры карабин и коротко свистнул, подавая команду и заставляя своего Могола замереть, как вкопанного. Спокойным уверенным движением граф положил ствол карабина на седло, расставил ноги и повел плечами, прилаживаясь к прикладу. Целился он секунды три, после чего прозвучал хлесткий уверенный выстрел и вниз по ветру поплыло облачко порохового дыма.

Взмахнув руками, капитан повалился на палубу. Гражданские закричали, кто-то в испуге присел, схватившись руками за голову. Одна из женщин упала в обморок, детишки заплакали.

— Гусары — ружья вон! Цельсь! — последовал мой новый приказ. Почти две сотни карабинов Бердана сразу же направились в сторону продолжающего дрейфовать парохода. Растерявшиеся казаки последовали общему примеру с задержкой, явно не готовые вести огонь. На меня они смотрели, приоткрыв рты и не веря, что мы можем быть настолько жестокими. Донцы ждали, что скажет Быхалов, а тот и сам растерялся. Наверное, расстрела мирного парохода есаул себе и в страшном сне представить не мог. Я же блефовал и прекрасно понимал, что по гражданским стрелять не смогу, не по женщинам и детям. Вот только оставшийся на ногах помощник капитана этого не знал и мой блеф имел прекрасные шансы на успех. Надсаживаясь и привстав в стременах, я закричал. — Заворачивай свою лохань к пристани! Не вынуждай меня превращать ваше корыто в решето! Быстрее!

Раздался еще один выстрел, Некрасов для усиления эффекта разрядил карабин в воздух. Результат получился неожиданным, но весьма впечатляющим. Трудно сохранить хладнокровие, когда на тебя смотрят двести ружей, а держат их такие головорезы, которыми детей можно пугать.

Один из матросов зачем-то побежал вдоль борта, а второй с испуганным воплем сиганул в воду. Женщины принялись кричать, умоляя не стрелять. Турки же прониклись и разом поверили. Я видел, как у помощника трясутся руки. Он принялся орать и размахивать кулаками, награждая матросов полновесными тумаками. Один из них судорожно закрутил рулевое колесо. К моим словам моряки отнеслись с полным доверием, и уже через три минуты, выдыхая клубы черного дыма и вспенив воду, «Хилал» ткнулся бортом в пристань.

Немного красуясь, я заставил Юлу пройтись по спущенным сходням и поднялся на борт, не покидая седла. Наступила абсолютная тишина, в которой лишь раздавался грохот копыт. Снизу, с деревянной палубы, на меня смотрела сотня побледневших лиц. Следом на борт забрались гусары, Некрасов и Шувалов. Оба выглядели настолько колоритно и грозно, что с них хоть картины пиши. Граф небрежно держал на плече карабин, ему бы стетсон, клетчатую рубаху и ковбойские сапожки, и можно отправлять покорять Дикий Запад. Я нисколько не сомневался, что мы бы и там шороху навели.

Раненый капитан ворочался и стонал, вокруг него расплылась лужа крови, но он был жив. Шувалов попал, куда целился — в плечо, и жизни турка как будто ничего не угрожало.

Помощник снял феску и низко поклонился. Его примеру последовали матросы и часть гражданских.

— Помилуй нас, эфенди! Шайтан попутал, не ведали, что творим, — турок упал на колени. — Только жизнь сохрани!

— Что, теперь иначе заговорил? Одумался, шёлковым стал? Похвально, очень похвально. Ладно, живи пока. Спустить турецкий флаг! Пароход отогнать в безопасное место! Экипаж — под арест! — отрывисто приказал я. — Гражданские могут быть свободными, русская армия с мирными жителями не воюет. Женщин прошу к нашему скромному столу, немного коньяка вам явно не помешает.

Рущук* — совр. Русе. Шумла — Шумен.

Журжево* или Журжа — совр. Джурджу.

Ташка* – плоская кожаная сумка у гусар, предтеча офицерского планшета.

Галац* — город вблизи устья Дуная.

Глава 4

«Делом» в русской армии называют любое действие на войне, которое по своему статусу не является сражением или битвой. Данным словом могли назвать разведывательный разъезд с захватом языка, перестрелку у безымянного родника или взятие деревни. Раздался хоть один выстрел — подобное уже можно смело именовать «делом».