Ольга сжала губы и посмотрела мне прямо в глаза.

– Давай сам тогда и прочитаешь. Все данные в компьютере, – сухо произнесла она, и вышла из кают-компании, оставив злополучное яблоко недоеденным на столе.

Ну, прямо яблоко раздора, подумал я, уже жалея о том, что в очередной раз так себя повел. Всё как всегда – я срываюсь на какой-нить мелочи, а она уходит, закрывшись в себе. Да, такое бывает, когда вы вдвоем безвылазно сидите в летающей тюрьме, бороздящей бесконечные океаны пустоты. И подолгу с вами не происходит вообще ничего.

Практически ничего, если только не считать столкновения с небольшим астероидом полгода назад. Он тогда повредил один из наших тормозных двигателей, и на восстановление ушло несколько недель – мы с Ольгой поначалу даже немного испугались, но в итоге были счастливы, что у нас появилось хоть какое-то занятие. А в остальном наша жизнь крайне однообразна – мы просто летим и летим и очень сильно надоедаем друг другу.

Последний раз мы видели других людей около 9 месяцев назад, когда пополняли запасы и проходили техосмотр на старой космической станции – специальном пересадочном пункте для таких исследователей как мы. Искусственный спутник, одиноко кружащийся на геостационарной орбите одной из планет в системе Альдебаран, ненадолго приютил нас в своей обители. Было здорово пообщаться даже с этими угрюмыми работниками станции – нелюдимыми алкоголиками, работающими там вахтовым методом. Довольно интересные личности, которые могли часами напролет играть в нарды. И все время зазывали поиграть вместе с ними. Я сначала противился, но позже сломился и признаюсь честно, для меня это оказалось одним из самых увлекательных занятий за последние годы. Переставлять шашки по деревянной доске, слушая как бывалые астронавты с щетинистыми мордами вещают наполовину выдуманные истории из своей жизни – это было очень захватывающе.

Но помимо социальных контактов, еще очень хотелось походить ногами по твердому грунту – такого не случалось уже года 3. Поэтому нам важно найти хоть что-то на какой-нибудь из планет. Не только ради поиска внеземной жизни. Мы просто цепляемся за это, как за возможность на время покинуть тесные стены корабля. И можно понять Ольгу, почему она заводит разговор про работу прямо во время завтрака. Её это очень волнует, ведь если наличие кислорода не подтвердится с прибытием зондов, и если не откроется еще каких-то косвенных факторов существования жизни – то мы не будем высаживаться, а просто полетим дальше до следующей планеты-претендента. А это значит, нас снова ждут долгие месяцы полета – череда одинаковых дней, которые из-за темноты за иллюминаторами так сложно отличить от ночи.

Я взглянул в окно – в прямоугольный проём с закругленными углами на стене сбоку. На фоне межзвездной черноты ярко выделялся краешек небесного тела, над которым мы зависли – экзопланета MP 1003, шар ярко-белого цвета с еле заметным оранжевым отливом. Находится в обитаемой зоне своей звезды. Спутников не имеет. Мы сначала подумали, что она такая белая, потому что покрыта снегом, но первичные данные говорили о том, что средняя температура в нижних слоях атмосферы около 10 градусов по цельсию, и значит, что скорее всего белый это естественный цвет её грунта.

Наш корабль вышел на её орбиту два дня назад, и мы почти сразу выпустили зонды – 3 автоматизированные ракеты, отправившиеся изучать планету, облетая её со всех сторон. Они измеряют состав воздуха, уровень радиации, исследуют магнитное поле, а также составляют полную карту поверхности на основе фотографий и видео, снятых с помощью высокочувствительных объективов со всевозможными светофильтрами и тепловизорами. Все эти данные станут доступны нам с прибытием зондов обратно.

Лично я жду их возвращения без особого энтузиазма. Сколько раз такое было, сколько планет мы уже облетели? Если не считать одноклеточных с Бетельгейзе много лет назад, каждый раз одно и то же – зонды не обнаруживают никаких признаков какой-либо жизнедеятельности. Мы находим в этом космосе только разочарование. Так и сейчас я смотрю в иллюминатор и задаюсь вопросом – ну, какая тут может быть жизнь? Отсюда сверху не видно ни синевы воды, ни зеленых пятен лесов. Лишь сплошная белизна.

Может действительно, нам стоит сделать эту экспедицию последней – по маршруту оставалось пролететь ещё три планеты, и если мы как всегда не откроем на них ничего, я бы предложил Ольге вместо заправки на космической станции отправиться сразу на Землю, продать корабль, купить участок с домиком, и жить-поживать там, ведя свое хозяйство. Такая вот пенсионерская мечта у усталого космонавта.

*****

Три темных конусообразных ракеты по очереди медленно погружались в ангар. Сидя в рубке управления, я наблюдал на экране, как зонды исчезают в шлюзе, открывшемся в нижней части нашего корабля. Изображение сопровождалось звуками за моей спиной – корабль гудел и стонал, со скрипом раздвигая металлические створки и с грохотом принимая в себя стальных пассажиров. Весь этот шум как бы кричал о древности и изношенности нашего судна. И все же, хоть механика в его нутре двигалась уже не так плавно как раньше, свои функции она выполняла исправно.

Я ждал, пока Ольга подключит зонды к основным системам, чтобы начать выгрузку данных. Сейчас она должна была надевать скафандр у ангара – да, при закрытии шлюза давление и кислород должны там нормализоваться, но никто не отменял возможности присутствия губительных для человека вирусов или других неизвестных микроорганизмов, которые могли прицепиться к зондам. Это просто смешно, если учесть, что мы облазили полвселенной с микроскопом в поисках этих самых организмов, и ничего не можем найти. Но тем не менее доступ в ангар после зондирования неизученной планеты разрешен только в скафандре – таков протокол космических исследований.

Ольга была в наших экспедициях механиком, я – программистом. То есть, конечно, и я разбирался в технике, и она умела кодировать – все астронавты обязаны иметь несколько профессий, поэтому мы тут сами себе врачи-биологи-химики-физики, но всё-таки всегда была хотя бы одна специализация, которая преобладала над другими. И у нас было так.

На приборной панели стали загораться зеленые огоньки – моя жена подключала кабели связи к зондам. Когда загорелись все три, я запустил скачивание, и экран запестрел быстро мельтешащими названиями файлов, выгружаемых в главный компьютер. Мне оставалось только ждать.

Я сидел в своем кресле в тот момент, как отворился проход в рубку, и вошла Ольга.

– С зондами всё в порядке, – сказала она таким будничным и непринужденным тоном, будто и не обижалась на меня с утра. – Долго ещё?

– Нет, уже почти, – ответил я, задумчиво уставившись на полоску загрузки.

Спустя пару минут передача файлов завершилась, о чем сообщило всплывающее окно на мониторе, и мы тут же погрузились в изучение данных.

Уже через несколько мгновений я почувствовал, как мне перехватило дыхание и кровь прилила к моему лицу – я ошарашено разглядывал цифры перед собой.

– Яша, кислород! – обратилась Ольга ко мне, от волнения сдавливая голос.

Я медленно покачал головой:

– Ты была права.

– Посмотри, целых 7 процентов в составе атмосферы! Слишком много, чтобы он возникал в результате фотолиза, это значит…

– Должен быть какой-то источник, – закончил я мысль за свою жену.

Мы открыли спутниковую карту планеты, и с замиранием сердца принялись рассматривать её. С большой высоты не было видно ничего – только бесконечная белая равнина, изредка сменяющаяся на холмы такого же цвета. Я стал увеличивать масштаб насколько это возможно. Наши зонды не приземляющиеся – они просто не оборудованы стартовым двигателем, чтобы взлетать с поверхности. Поэтому, выпущенные из нашего корабля, они облетают планету, не опускаясь ниже средних слоев атмосферы, а после возвращаются к нам обратно. В этот раз максимальное сближение с землей составило около 14 км, и то оно было осуществлено лишь в определенных местах и лишь одним из зондов. Так что мы сосредоточились на фотографиях, сделанных с него.