Инспектор замер на пороге. На полу, среди поваленных лавок, кряхтя, ковырялся ученик Никита Прозоров. Секундой назад он топтался на столе. Видимо, представляя себя на сцене, крайне неудачно пытался воскресить в памяти мотив «По улице мостовой».

Когда распахнулась дверь, Никитка то ли хотел спрыгнуть, то ли просто потеряв равновесие, с испугу грохнулся на пол, повалив несколько лавок.

− Прозоров! Изволь сообщить, что здесь происходит? – возвысил голос инспектор. Бледность на его лице сменилась пунцовыми пятнами.

Пока Никита поднимался, Путилин успел подойти к парте, на которой лежали ученические тетради.

− Это что такое? − спросил он скорее для порядка, так как, быстро пробежав глазами по строчкам уже понял, что перед ним не дьявольские заклинания.

− Песенник…, − Никитка начинал осознавать ужас происходящего. Если отец узнает, что он в училище распевал песни, то ему конец. Решат, что за старшим братом свернул на кривую дорожку, а там и до кабака рукой подать.

В дверях появился Таиров, помахивая палкой.

− Где взял, отвечай быстро! − повысил голос инспектор.

Подбородок мальчика дрогнул, и из глаз полились слёзы.

− Прошу вас. Иван Иванович, только не скажите отцу. Клянусь, всё сожгу и никогда больше не буду.

− Где взял эти кабацкие стишки? − напирал Путилин, хлопнув со всего маху об стол тетрадкой.

− Пятницкий дал, − Никитка упал на колени, утирая слёзы рукавом. − Не губите Иван Иваныч, не скажите отцу.

Путилин, ничего не говоря, присел за парту. Для вида начал листать тетрадь с переписанными песнями. Размышлял: «Ситуация для успеха предприятия вырисовывалась не выгодная. Прозоров сын купца, училищного благодетеля. Докладывать смотрителю − пустое. Ещё и неприятностью может обернуться такое рвение. А Пятницкий на роль смутителя спокойствия не годился. Учился прилежно, и голос его особо выделял отец Илья. Но Песенник в наличии, распространение кабацких песен имеет место. Не говоря про шутников с запиской».

− Прозоров, кто знал, что ты тут будешь песни писать?

− Ей Богу, никому не сказывал, никто не знал, – и слёзы полились с новой силой.

«Как ни крути, но нужно дело довести до конца», − думал инспектор.

− Таиров, приведи Пятницкого.

− Так брат его сегодня на каникулы забрал…

− Он с братом на постоялом дворе ночует, у Затекина, − Никитка не знал уже что рассказать ещё, только бы не сообщали про него родителям. − Утром сулился за вещами зайти, и поедут домой.

− Прекрасно! Таиров, до утра ждать не будем. Идите на постоялый двор, приведите Пятницкого. Проведите осмотр вещей, тогда и решим что делать.

− Иван Иваныч, − Таиров нахмурился и покосился на Никитку, − так ночь уже, метель содит как оглашенная! Можа погодим сегодня, а завтра утречком, спрохвала…

− Никаких спрохвала! Решим сейчас и дело с концом.

Стенька, не привыкший долго отпираться от приказа, глубоко вздохнул, и неспешно направился к сеням, на ходу помахивая палкой словно примеряясь, ударит какого-то невидимого врага.

Митрофан и его старший брат Николай, учитель Новоусманской земской школы, расположились в меблированной комнате Затекинского постоялого двора.

За стеной, изредка вспыхивая азартным спором, тлела карточная игра. Нетрезвый голос в коридоре, трагически соскакивая на фальцет, нещадно ругал какую-то Зинку. Пришедший на шум управляющий, безуспешно грозил буяну городовым. Из трактира на первом этаже долетал урывками хлипкий, срывающийся рык дырявой гармони. Жизнь в постоялых текла привычным манером.

Николай попросил человека принести кипятку и баранок.

− Ну что братец, вырвался на свободу? − посмеивался через четверть часа старший, с удовольствием наблюдая как Митрофан жуёт мягкие баранки, запивая чаем со сладким запахом чабреца…

Николай помнил, какое это несравненное счастье, ехать на каникулы домой.

− Ты ешь, не отвлекайся, знаю, что скажешь. И добром завидую тебе.

− Почему завидуешь? − Митрофан приподнял брови, то ли от удивления, то ли жадно хлебнув горячего чая. − Разве тебе не радостно как мне?

− Радостно конечно. Но по-другому. Человек так устроен − сам растёт, а чувства высыхают.

− Как картошка? Она же к осени делается ядрёная, а лучёвья усыхают в труху, − пояснил Митрофан, удивившемуся брату.

Николай склонил голову чуть на бок и улыбнулся сравнению.

− Да, Митрош, именно так, как картошка. Вроде и есть в тебе чувства, только не поймёшь уже, это и правда сердце заходится, или только голова велит тебе: это хорошо – радуйся. Или плачь, смотря, что по случаю выпадет.

− А это хорошо, ай плохо? − Митрофан секунду приостановил уничтожение баранок.

− Бог знает, братец. Может и хорошо. Кто бы вынес, кабы сердце за всё болело.

Николай полез в сумку, за табаком, и, закуривая папиросу, перевёл разговор на другое:

− Как твоё учение. Всё ли гладко?

− Да кубыть не тяжело даётся. И за голос отец Илья хвалил. Только как придёшь с классов, тоска берет.… Сколько раз думал, подберусь, и до дому бежать.

− Митрош, да сколько ты в училище? Неужто не обвыкся? − удивился брат.

Мальчик пожал плечами и уставился в пол. Чай остывал в блестящей глиняной кружке. Николай сделал глубокую затяжку крепким усманским самосадом.

− Ну, хорошо, а думал, что дома будешь делать? Гусей пасти? Сам братец понимаешь, к этому ремеслу ты всегда поспеешь. Как жизнь свою видишь?

Митрофан взял кружку, отпил немного. Задумавшись лишь чуть, решил поделиться:

− Сон мне приснился: стою я во дворце, и всё так кругом сверкает, что я чуть не ослеп. И голоса вокруг ангельские поют. Но не из Евангелия, а по-другому. Наши песни, как бабы играют. Кругом веселье, а мне вроде как боязно. Схоронился за занавеху и стою. А голоса зовут: «Подойди». Я выглянул а там мира, видимо не видимо. И свет везде белый. Ангелы мне говорят: «Пой с нами». Набираю я воздуха, и запеть не успел, проснулся.

− И как же свой сон толкуешь? − Николай глядя на брата чуть улыбнулся и прищурил глаз.

В этот момент раздался стук в дверь.

− Поди кто нумером ошибся,− предположил Николай и пошёл открывать.

− Вечер добрый господин учитель, − начал говорить, появившейся в дверном проёме, Таиров, хитро мешая служебный, строгий тон с извиняющимися интонациями. − Извещаю вас, инспектор училища требует прибыть немедля Митрофана Пятницкого.

− Соблаговолите объяснить что происходит, − Николая неожиданное появление надзирателя неприятно удивило.

− Приказ инспектора Путилина. Найдена запрещённая книжка. Непорядок имеется…. А также требуется осмотреть вещи.

− Да вы с ума сошли? Обыск желаете учинить? Какая ещё книжка?

− Господин Пятницкий, моё дело малое. Приказ есть приказ. А что к чему, может сразу и спросить у вашего брата? Чтоб не делать лишнего скандала.

Митрофан вскочил, чуть не опрокинув кружку с чаем. Николай обернулся.

− Митрофан, ты знаешь, про что он говорит?

− Да, это про песенник. Дал Никитке песни переписать.

− И что, − Николай опять обернулся к Таирову, − это запрещено?

Тот, глянув со вздохом куда-то в потолок, пожал плечами.

− Не могу знать. Велено досмотреть вещи и доставить в училище.

Николай понял, что быстрее будет окончить это дело без споров.

Он подошёл вплотную к Митрофану и тихо спросил:

− У тебя есть что-то запрещённое?

Митрофан не зная, что ответить всхлипнул.

− Доставай чемоданчик, − решил брат. − Что там у тебя в конце концов может быть?

Митрофан, дорожа руками начал открывать чемоданчик. Среди белья было несколько тетрадей и книг.

Таиров полистал первую попавшуюся книгу. Рассказы, картинки с мельницами и крестьянами, несколько песен.

− Песни опять, надо проверить. Заберём для осмотра инспектору.

− Это книга этнографа Максимова «Куль хлеба и его похождения». Я подарил её брату, там нет ничего крамольного, − тщетно пытался объяснить Николай.

− И вот ещё, − надзиратель обнаружил книгу с витиеватой надписью «Песенник». − Это что?