Я не вижу, но буквально чувствую, как Аврея с Фликой переглядываются, а в следующую секунду слышу голос младшей авгуры:
– Правила Фрактала несложные, – рассказывает она, словно впервые, – уважать и любить ближних, заботиться благе ближних, участвовать в Истинной молитве, заниматься той деятельностью, которую ты выбрал. – Она делает паузу, а я так и не решаюсь поднять взгляд. – Запреты тоже нетрудно запомнить. Нельзя играть со своей тенью. Мы почитаем Солнце, а в тени прячутся лишь призраки прошлого. – Вновь пауза. – Нельзя заплывать в океане дальше камней –хорошо известного всем нам места, где под водой находится небольшая платформа. – Аврея снова непродолжительное время молчит, прежде чем продолжить: – Нельзя выходить за пределы Фрактала без особого разрешения, ведь там, как и в океане, можно повстречать корриганов.
Последнее слово женщина едва ли не выплёвывает, и я невольно поднимаю взгляд, но сразу же поспешно отвожу его: авгура напоминает костёр, из которого вылетают искры пламени, и я словно боюсь обжечься.
– Время идёт, но твоё поведение, Нона, остаётся неизменным, – как только Аврея обращается к девушке, её голос становится намеренно мягче, но при этом таит с трудом сдерживаемую злость. – Даже дружба с внучкой верховной авгуры не помогла стремиться к честности и благодарности, быть откровенной с ближними.
Нона даже не поворачивается в мою сторону, равно как и авгура, ведь они увлечены лишь друг другом, но мне хочется провалиться под землю, когда Аврея продолжает:
– Рядом с тобой находится такая эдемка, которая служит примером молодым девушкам. Любая другая хотела бы иметь такую подругу, а ты этого не ценишь.
По моему телу как будто ползут змеи: похвала Авреи пугает меня больше, чем её гнев. Я внимательно разглядываю свои запястья: фиолетовые вены, что просвечиваются сквозь кожу.
Авгура понижает голос, когда говорит:
– Родителям Габи было бы стыдно, что у их дочери такая подруга, как ты.
Как я не люблю, когда напоминают, чья я внучка, а тем более, говорят о моих родителях!
Я поднимаю голову и ошеломлённо смотрю на авгуров. Флика и Гилар недовольно качают головой, намекая, что это было слишком. Аврея как будто даже не замечает этого, но продолжает сдержаннее:
– Мы ждали, когда же твоя совесть проснётся ото сна и даст о себе знать, однако планета совершает обороты вокруг Солнца, но ничего не происходит. Твои флюиды создают трещины в энергетическом поле, ты разрушаешь идеальный мир, в котором всем уютно и счастливо живётся. Ты, как и прежде, смеешь не являться на молитвы…
– Сегодня я была! – вдруг перебивает Нона, и мне хочется дёрнуть подругу за руку, чтобы она замолчала. – И на Истинные всегда прихожу!
– … а если даже их не пропускаешь, – продолжает Аврея, словно и не слышала возражения Ноны, – то молишься вполсилы, с таким видом, будто это вообще не важно и тебе почти неприятно находиться рядом с другими эдемами. Когда ближние молятся вместе, то так выражают своё доверие и убеждённость в чистоте друг друга. Общие молитвы не по душе только тем, кому есть, что скрывать.
В моей голове мелькает мысль, что это не честно, ведь Нона действительно молилась утром вместе со всеми, а если уже кто и пропустил молитву, так это я. Нужно заступиться за подругу, просто ради справедливости, однако дерзость сворачивается в груди клубочком, стоит представить, как грозный взгляд Авреи обратится ко мне.
Пока я, склонив голову, пытаюсь собраться с силами, авгура уже называет другой аргумент, и с ним, в отличие от первого, спорить гораздо труднее:
– Ты грубишь ближним. Сегодня утром на Главной поляне я стала свидетелем того, как ты разговаривала с Шейлой.
Я почти различаю смешок Ноны, и мне ещё сильнее хочется дёрнуть её за руку, чтобы предупредить, какие последствия могут её ждать, ведь авгурам ничего не стоит вернуть ближних обратно и всё-таки устроить Народный суд.
– Шейла призывала хвастаться друг перед другом инсигниями, но вы учили нас, что это неправильно. Я лишь напомнила ближней о хороших манерах.
Нона права. На этот раз я всё-таки заставляю себя открыть рот и произнести, пускай и слабым голосом:
– Шейла начала говорить о своём будущем защитнике и комплементарных инсигниях, – взгляды всех авгуров сосредотачиваются на мне, но ярче всех я чувствую взгляд Авреи, опаляющий кожу, как Солнце в полдень. – Но Шейла говорила непозволительно сердито.
От Ноны расходятся волны благодарности и почти физически касаются моих плеч, но она слишком гордая, чтобы обменяться со мной хоть взглядом – сейчас, когда авгуры внимательно на нас смотрят.
– Это не оправдание, – отрезает Аврея, хоть мне кажется, что Шейлу всё-таки ждёт серьёзный разговор со старейшинами. – Нона, ты старше. Вы стояли в опасной близости друг от друга, так, будто собирались… подраться.
Столь жёсткое слово разрезает воздух, заставляя всех разом удивлённо выдохнуть.
– Это было бы недопустимо, – нарушает Гилар внезапно воцарившееся неловкое молчание. – Совершенно невозможно.
Его усмиряющий голос не выражает сколько-нибудь сильных эмоций – только призыв к благоразумию. Его замечание – это слова авгура, который всегда остаётся голосом совести и нравственным наставником.
– Это было бы преступно, – распаляется Аврея, и её голос после спокойного тона Гилара звучит ещё более страстно. – К тому же, все мы знаем, почему Нона так болезненно реагирует на разговоры об инсигниях.
Мы все замираем.
Теперь голос авгуры сочится иронией и даже сарказмом.
Женщине это позволено, ведь она должна защищать наши устои, но я всё равно столбенею, слыша неприкрытую издёвку.
– Аврея, – тихо окликает Флика, лишь этим напоминая о грани, которую не стоит пересекать.
Моя подруга заметно напрягается. Даже дёрни я её сейчас за руку, это не поможет. Внутри всё сжимается, когда она открывает рот, и я с ужасом жду, что из него вырвется, но на удивление Нона держит себя в руках и говорит как можно учтивее:
– В чём ещё меня обвиняют?
– Ты часто не даёшь своё согласие на галоклин, – Аврея приводит третий аргумент с готовностью: ход этого разговора она явно продумывала заранее.
Почему-то от такой мысли меня начинает мутить. Но, к моему удивлению, Нона облегчённо выдыхает:
– Вашим фантомам моё согласие не требовалось, – она говорит резко, но что-то в её тоне наталкивает на мысль, что дерзость наигранная. – Разве это не является нашим священным правом – отказаться от встречи с фантомом? Или авгура защищает лишь некоторые устои?
Ирония и сарказм в отношении старейшин недопустимы, тем более, когда их использует юная эдемка, тем более, когда у этой девушки история такая, как у Ноны…
На лице Авреи застывает удивление, а затем оно сменяется возмущением, словно старейшина стала свидетелем того, как во время молитвы какой-то болван начал громко бить в барабаны.
– Нона, – тихо предостерегает Гилар, его голос звучит напряжённо, – выбирай, пожалуйста, выражения, когда разговариваешь с авгурой.
– Ты не оставила нам выбора, – Аврея буквально шипит, когда изо всех сил старается сдержаться, но слова срываются с языка без осознанной на то воли. – Пропуск молитв, особенно Истинных, отказ от галоклина, грубое общение со своими ближними. Ты считаешь, этого мало для того, чтобы мы были в праве… – авгура вдруг замолкает, подыскивая правильное слово под внимательным взглядом двух других старейшин, чье лица вдруг мрачнеют на глазах.
Аврея не успевает договорить. Нона щетинится, как обиженная химера, и говорит невероятно быстро:
– Что сделать?! Нарочно всё подстроить, обмануть меня, проигнорировать моё нежелание принимать фантома и в итоге преследовать меня, как какого-то тальпа?!
– Нона! – восклицают одновременно все трое авгуров, а мы с Фортунатом потрясённо переглядываемся.
– Вы считаете, этого достаточно, – произносит Нона гораздо тише, но её голос словно трескается, и девушке приходится сглотнуть, чтобы продолжить: – Как можно оправдать то, как вы со мной поступили.