Августа: Маэстро, соната прекрасна, и грехом было бы сжечь её. Я её оставляю, и прошу вас сочинить ещё, и не обязательно безгрешную. Всё же, ваши сочинения скрасят моё одиночество.

Чимарозо: О, ваше высочество, я с радостью напишу цикл сонат.

Августа: Прекрасная мысль, маэстро. Всё, полученное мною в дар, попадает в руки ея величества императрицы Екатерины Алексеевны, и, может быть однажды, очарованная вашей музыкой, она пригласит вас в Петербург, чтобы заменить маэстро Паисиелло, чьё назначение на место придворного композитора дело решённое.

Чимарозо: Ваше высочество, это будут четыре времени года, или четыре времени дня. Либо, лучше, страстная неделя…

Августа: Нет-нет!.. Мне больше понравится дневной цикл: восходящая заря, знойный полдень, весёлый вечер и благоухающая ночь. Пожалуйста, опишите летний неаполитанский день под сенью курящегося Везувия.

Чимарозо: Грациозо, каприччиозо, джокозо, аморозо… Гм… Снова, ваше высочество, проклятое аморозо.

Августа: Аморозо это любовь, а любовь – волшебная сказка! Маэстро, вы читали сказку «Королева голкондская» кавалера де Буффлера?

Чимарозо: О нет, не имел такого удовольствия, ваше высочество. Зато я читал партитуру оперы по этой легенде на музыку парижского маэстро Монсиньи.

Августа: Оперы «Алина»? О, как я хотела бы услышать её! Ведь сказка мне так сильно понравилась, что читаю ей вновь и вновь, находя в этом много утешения. Бедная героиня! Лишь благородный характер и глубокое благочестие помогли ей возвыситься. Став королевой, она упразднила серали, повелев подданным жениться только по любви и жить парами, как то устроил наш господь.

Чимарозо: И опера маэстро Монсиньи также прекрасна, ваше высочество. Вы хотите, чтобы я исполнил арии из неё?

Августа: Сделайте одолжение, маэстро, если то возможно. Но мне также хотелось бы, чтобы в вашей новой сонате была зримой тяжёлая и счастливая судьба Алины, королевы голкондской.

Чимарозо: Извольте, ваше высочество. Только извините меня, я могу повторить лишь ноты, но никак не текст арии.

Чимарозо играет, бубня текст под нос. Августа, затаив дыхание, слушает.

Чимарозо: Это ария королевы первого акта, романс, из сцены, в которой она вспоминает свою далёкую любовь. Ещё раз нижайше прошу вас простить меня за то, что не способен был запомнить текст арии.

Августа: Маэстро, огромное спасибо и, пожалуйста, перестаньте называть меня высочеством. Зовите меня Елисаветой, ибо мы с вами равны в понимании божественной красоты. Как ваше имя?

Чимарозо: Доменико.

Августа: По-русски Дементий, посвящённый господу.

Чимарозо: Почему же, ваше сия… Почему же, благородная Елисавета, русские господа вас именуют Августой, сиречь царственной?

Августа: Потому что я дочь императрицы Елисаветы Петровны. Но объявление вслух этого имени может повлечь страшную кару дерзнувшему услышать это. Для всех я Августа, немка, воспитанница российского посланника в Неаполе. И лучше держите при себе своё знакомство со мною.

Чимарозо: Пусть отсохнет мой язык, благороднейшая Елисавета, но не далее, как вчера вечером я был представлен другой принчипессе Елисавете, в открытую объявляющей себя дочерью покойной императрицы и единственной законной наследницей русского престола.

Августа: Вот как, Дементий? Второй раз я слышу о ней. Расскажите же мне об этой наследнице.

Чимарозо: Стоит ли занимать ваше внимание, благороднейшая Елисавета, описанием безнравственных излишеств, свидетелем которых я стал в её салоне? Я чувствую себя неловко, упомянув её недостойное имя рядом с вашим. Уж лучше пусть господь отрежет мне язык.

Августа: Вы считаете её недостойной? Почему же, Дементий? Расскажите мне о той, что осмелилась присвоить моё имя. Красива ли она? Умна ли?

Чимарозо: Если вспомнить рафаэлевых мадонн, благородная Елисавета, то ваши черты я нахожу в чистом, ясном и спокойном образе мадонны Литты, а изображение интересуемой вами особы можно найти в портрете донны Велаты.

Августа: Ах, Дементий, портрет донны Велаты является образцом истинного искусства!

Чимарозо: Форнарина, с которой Рафаэль списал Велату, была дочерью римского пекаря и, согласно легенде, девицей весьма благочестивой и всецело преданной своему хозяину. Самоявленная Елисавета тоже, по некоторым слухам, является дочерью немецкого булочника, но благочестие её далеко от рафаэлевого образца. В чертах её, по-восточному выразительных, скрываются некие излишество и пресыщенность. Я переступил порог её салона по рекомендации маэстро Паисиелло, желающего найти для меня источник надёжного дохода, чтобы мои труды по написанию музыки не испытывали материальных забот, обычных в жизни начинающего композитора.

Августа: Дементий, пожалуйста, не извиняйтесь, а изложите свой визит.

Чимарозо: Приглашение, по которому мы явились к донне Велате, было на гербовой бумаге с двуглавым орлом и подписано Елисаветой Второй, русской принчипессой и наследницей престола.

Августа: Ах, какая низость. Продолжайте, прошу вас.

Чимарозо: Мы явились в назначенное время в гостиницу «Ривьера»…

Августа: В «Ривьеру»? На набережной? Неужели она остановилась там? Значит, донна Велата видела вчерашний утренний спектакль, устроенный графом Орловым?

Чимарозо: Конечно, милостивая Елисавета. Ведь даже мертвец вскочил бы из гроба от пушечного грохота русской эскадры. А уж в её покоях, выходящих окнами на Кратер, всё было затянуто пороховым дымом, и разбилась половина хрустального сервиза.

Августа: Это значит, что она была свидетельницей того, как граф Орлов сопровождал меня, и знает о том, что его оглушительное появление было демонстрацией того, что я, настоящая дочь покойной императрицы, нахожусь под защитой российского флота?

Чимарозо: Да, сиятельная Елисавета, она видела всё это.

Августа: Хорошо, Дементий, пожалуйста, продолжайте дальше.

Чимарозо: Её салон полон разношёрстной толпы, привлечённой дикой красотой донны Велаты и расчётами на дармовую наживу. Все разговоры, услышанные мною, касались только двух тем: слепого обожания хозяйки и мстительной ненависти к России.

Августа: Дементий, пожалуйста, поведайте только о ней.

Чимарозо: Маэстро Паисиелло представил меня донне Велате, она взяла меня за руку и, со словами: «Маэстро, я рада видеть вас своим наставником», взглянула мне в глаза… Глаза её, ярко-зелёные, большие, миндалевидного разреза, производят ошеломляющее впечатление соприкосновения с неким невиданным сказочным существом, а небольшая неправильность, или, вернее сказать, чуть заметное косоглазие, делают её взгляд трогательным, захватывающим чувства. Признаться, меня, человека богобоязненного и глубоко верующего, взгляд её не столько поразил, сколько напугал и отвратил от неё. Мне кажется, люди порочные и неправедные должны намертво, навсегда подпасть под её дьявольские чары. Она несёт в себе нечто фатальное, порочное, нечистое.

Августа: Но как же ей верят все, встреченные ею? Ведь не все люди порочны.

Чимарозо: Честных праведных людей много, но они не попадают в её круг, ибо господь во имя спасения невинных душ бдительно следит, чтобы их пути не пересекались.

Августа: Вы сейчас так решили, Дементий?

Чимарозо: Нет! Я сразу же решил про себя, что больше не появлюсь на её пороге, и, как бы почувствовав это, донна Велата попросила меня написать для неё сонату. Я пообещал и вскоре откланялся, кляня себя в душе за то, что побывал у неё.

Августа: Значит, вы больше не появитесь у своей новой ученицы?

Чимарозо: Боже упаси меня от такого неблагочестивого поступка.

Августа: Дементий, мне хотелось бы, чтобы вы продолжили посещать её и затем сообщали о том, что происходит в её салоне.

Чимарозо: Скрепя сердцем, я не могу отказать вам в этой просьбе, но… Мне придётся написать в честь неё сонату, а я ни за что не смогу этого сделать. Или же выйдет из-под моей руки апокалипсистичная пиеса, за которую церковь предаст меня анафеме, а честные люди отвернутся и никогда не подадут руку.