Историческая драма в трёх действиях с прологом и эпилогом

«Deux Élisabeths, ou Le sonate en la mineur»

Drame historique en trois actes avec un prologue et un epilogue

Памяти моей супруги Ирины

Екатерина, российская самодержица, 45 лет от роду на начало 1775 года

Августа, дочь императрицы Елисаветы, 21 год

Самозванка, безродная авантюрьера, 22 лет

Евдокия, фрейлина Екатерины, 19 лет

Панин, граф, канцлер, 56 лет

Орлов, граф, адмирал, 34 лет

Шувалов, обер-камергер, меценат, 47 лет

Рибас, испанец, русский лейтенант, 25 лет

Войнович, серб, русский капитан-лейтенант, 24 лет

Радзивилл, польский князь, воевода виленский, 40 лет

Демарен, маркиз, гофмаршал Самозванки, 50 лет

Иезуит, поляк, секретарь Самозванки, 35 лет

Паисиелло, неаполитанский композитор музыки, 33 лет

Чимарозо, неаполитанский композитор музыки, 25 лет

Иван, внебрачный сын Шувалова, тенор петербургских театров, 30 лет

Игуменья, настоятельница Иоанновского монастыря, неизвестного возраста

Иоанна, итальянка, старая прислуга Августы, неизвестного возраста

Салтычиха, узница Иоанновского монастыря, 45 лет

Сторож, глухонемой инвалид при Иоанновском монастыре

Вахтенный, матрос охраны Августы

Синьора и Синьор, неаполитанская знать

Розина и Фигаро, неаполитанские артисты

Крестьянка и её дети, крепостные Орлова

Офицеры и нижние чины средиземноморской эскадры, авантюристы свиты Самозванки, жители Неаполя, русская придворная знать и гвардия, неаполитанские и петербургские артисты, московские монахи, монахини, богомольцы и нищие, домочадцы, крепостные и домашний оркестр Орлова, цыгане.

Действие происходит в Неаполе, на Капри и в Москве в 1775 и 1785 годах.

Набережная. Слева вдали в туманной дымке виден курящийся Везувий, справа нависают зубчатые башни святого Эльма. Звучит лёгкая музыка, за белой мраморной балюстрадой синеет море и виднеются мачты и паруса. Отдыхающая публика фланирует по виа Ривьера. Несколько цветочниц танцуют, предлагая корзинки с цветами. Элегантная пара господ взмахами рук отгоняет цветочниц.

Синьора: Русская эскадра вошла в Кратер, словно бы на параде. Корабли раскрашены флагами, а экипажи, словно ангелы, в белоснежной форме. Ах, как это красиво. Мы, неаполитанцы, столь чувствительны к красоте, что город взбудоражен необыкновенными предчувствиями. Как вы думаете, синьор, будут ли русские угощать нас, как год назад?

Синьор: Я не знаю этого, синьора. При дворе ходят слухи, что русские прибыли неспроста, и английский посол Гамильтон вручил нашему королю ноту протеста.

Синьора: Святая мадонна, к чему бы это? Ведь русские всегда такие вежливые, учтивые и щедрые. Вы помните, как после победы над турками адмирал Орлов повелел, чтобы из фонтанов на набережной било вино? Признайтесь, синьор, сколько вы тогда изволили выпить?

Синьор: О да, синьора, это был грандиозная феста! Мы столь весело отметили великую победу русских, что половина города попадало в воду. Вы знаете, синьора, какой я прекрасный пловец, но в тот день чуть не утонул.

Синьора: Я всегда твержу вам, что вино, табак и женщины до добра не доведут.

Синьор: Но вы уж вспомните о собственных безумствах, синьора.

Синьора: Вы о русском адмирале? Это красавчик. Никогда не видала такого героя, как адмирал Орлов. Какой у него шрам на лице! Этот шрам украшает воина-победителя и влечёт к нему всех дам. И его манеры… Перед ним невозможно устоять. Он словно античный император! Вы помните салют и фейерверк русской эскадры? Корабли палили по мановению его рук, а дирижировал он огненной потехой великолепно. Да-да, то было великолепно!

Синьор: Признаться, меня очень впечатлил морской бой, который русские устроили для нашей потехи. Ведь каким же надо быть могущественным вельможей, чтобы вот просто так, ради забавы, сжечь и потопить часть своей эскадры.

Синьора: От пушечного жара, синьор, вспыхнули кружева моего платья. Слава богу, слуги опрокинули на меня ведро вина из фонтана.

Синьор: А британский посол лорд Гамильтон, недовольный тем, как сердечно наш город принимал русских, бегал по набережной, и он выглядел, как дьявол из преисподней – весь в саже, с обгорелыми манжетами и кружевами, с опалённым париком.

Синьора: Да-да, синьор, я помню, как город следил за судебной тяжбой англичан, пытавшихся взыскать с русских за урон, нанесённый кораблям английской эскадры…

Синьор: И русский посланник синьор Шувалов под стать адмиралу Орлову. Он тогда сказал, что лающая собака не кусается, и совершенно проигнорировал маневры англичан. Ходили слухи, что русский стопушечный корабль нарочно протаранил британского флагмана. Вы помните, с каким треском рухнули мачты и как англичане вылавливали из воды свой флаг?

Синьора: О, да-да-да, то было презабавно. Как только английские моряки достали флаг и с гордостью подняли над своими головами, русские отсалютовали им всеми бортами, и английский ялик перевернулся, снова утопив флаг.

Синьор: И как раз в том лорд Гамильтон нашёл злонамеренное бесчестье для британской короны. Сейчас он снова подозревает русских в худых для своей империи намерениях. Как у нас говорят, кто в воду упал – будет мокрый.

Синьора: Да, лорда Гамильтона русские и в воде искупали, и на огне поджарили. Это международная политика, которая нас, простых неаполитанцев, не касается. Пусть англичане ищут козни в действиях русских, мы же будем рады, коль адмирал Орлов нанесёт визит наследной принчипессе и устроит в её честь великолепный бал.

Синьор: О да, синьора, и тогда снова набережные фонтаны забьют искрящимися струями красного вина. Не выпить ли нам за это, синьора?

Синьора: Не будьте расточительным, синьор. Ведь русские сегодня же закатят пир. Потерпите до вечера, вот тогда мы повеселимся от души.

Подбегает цветочница, но Синьор отсылает её небрежным жестом. Пара проходит.

Выходит Паисиелло и изящно раскланивается с отдыхающими. Они с почтением приглашают его выпить бокал вина. Паисиелло садится за столик, пьёт вино и закусывает.

Выбегает Розина в платье с небесно-голубым лифом и с корзинкой цветов в руках и поёт каватину, обратив лицо к Паисиелло и прижимая к груди письмо возлюбленного.

Розина: Ах! Я его поздно прочла; Он меня просит иметь явную ссору с опекуном; Я её теперь лишь имела, Но по несчастию помирилась. Мучитель мой столь несправедлив, Что не только имения моего, Но и вольности меня лишает. О небо! Сжалься надо мною. Праведное небо! Ты, которое знаешь, Когда у кого сердце невинно: Ах! Подай душе моей сие спокойство, Которое оно не имеет…

Розина кланяется Паисиелло, ставит у его ног корзинку и исчезает. Выбегает баритон в голубой жилетке и алом неаполитанском колпаке, с бритвой в руках, и поёт арию Фигаро, обратив лицо к Паисиелло.

Фигаро: Пробежав многия города Прибыл в Мадрид, Где испытал театральныя Свои дарования, Сочинил Оперу, Но упал. И так перекинув опять Свой скарбишко за плечо Пошёл далее; был в Кастилии, В Манхе, в Астурии; Перешёл Андалузию, Естремадуру, Сьерру-Морену и Галицию; В ином месте принят хорошо, В другом угощён тюрьмою, Везде без наличных денег, Но со всем тем весел, Всегда превыше всех перемен счастия, Питаясь бритвой, Брея бороды кому ни попало, Продолжал мой путь И наконец в Севилии поселился, Готов служить Вашему Сиятельству, Если могу удостоиться Сея чести…