- Между нами ничего не было, ты не веришь мне? - бормотала сквозь трансовое состояние, упиваясь контрастном касаний мягких губ и жесткости щетины. Он прокладывал дорожку поцелуев вдоль ключицы и поднимался вверх к ушку. Глубоко вдохнул аромат волос, провёл кончиком носа по плечу, словно пытался уловить чужеродный запах. Запах соперника.

- Верю, - взбудораженно выдыхает он и запускает горячие ладони под мою рубашку. Я вздрагиваю, а Давид крепко стискивает талию, оставляя на коже белые следы от пальцев. Всхлипнув от неожиданного напора, я ухватилась двумя руками за ворот его рубашки в попытке удержать равновесие. Все произошло скорее рефлекторно, чем осознанно. Голова отдаёт отчёт о происходящем. Давид крепко держит меня в раскалённом кольце и уж точно не даст упасть. Но я все равно отчаянно сжала в кулачках дорогущую ткань. Верхние пуговицы расстегнуты, а потому сорочка разъехалась в разные стороны, оголяя грудь. По загорелой коже змейкой плелась золотая цепочка, на которой одиноко висело кольцо. Женское. Тут не перепутать. Раньше он ничего такого не носил.

Мужчина предчувствовал мое следующее действие и за долю секунды перехватил руку, которой я уже тянулась к украшению.

Немой вопрос, долгий взгляд глаза в глаза, во время которого Давид что-то решительно обдумывает. А у меня дыхание перехватывает и сердце частит в груди. Пульс ревет в ушах, но даже у него не выходит заглушить единственную мысль, господствующую в голове: оно помолвочное?

Давид отмирает, тянется к цепочке и дёргает, срывая ее с шеи. Стягивает кольцо и, плотно зафиксировав мою руку, надевает украшение на безымянный палец.

- Своё право на обдумывание ответа ты утратила, когда сбежала. Принимать важные решения - это не твое, - уголок красивого рта дёргается вверх. Голос звучит чертовски уверенно, безапелляционно. Я кое-как сглатываю, смачивая пересохшее горло.

- Это предложение?

- Нет. Я ставлю тебя перед фактом. Ты моя, Аня. Безраздельно и навсегда.

Неожиданность заявления обескуражила. Я молча смотрелась в любимые глаза, отчётливо видя в них своё ошеломлённое отражение. Предложение? Я ведь об этом совсем не думала. Десять минут назад мне казалось, что между нами разлился ледовитый океан, раскидывая нас по не менее студёным берегам. А теперь я в статусе невесты?

Попыталась прислушаться к себе. Что чувствую? Радость? Восторг? Немного растерянности точно есть. И несколько капель страха. Замужество - серьёзный шаг, который должен быть хорошо взвешен, а меня ведь даже не спросили!

Давид хмурил брови, угадывая на моем лице смятение. Понял, что если дать мне ещё немного времени на осмысление, то возможно я испорчу момент своей неуверенностью.

Горячие ладони скользнули к моим ягодицам и рывком приподняли меня над землей.

- Ты, кажется, хотела искупаться? Ну так вперёд, - обольстительно улыбнулся Давид и широким шагом направился к озеру. Как есть, в одежде. Через секунду я крепко хваталась за напряжённые плечи и шипела от контраста смены температур. Водичка прохладная, в отличие от знойной итальянской ночи. Рубашка тут же напиталась водой и прилипла к телу. Тоже самое случилось и с его сорочкой, ставшей от влаги полупрозрачной. Наблюдать за тем, как она облегает рельефную грудь и живот можно бесконечно долго. Но Давид, дабы искоренить лишние мысли из моей головы, прижал к себе сильнее и впился в мой рот поцелуем. Настоящим. Жарким. Требовательным. Подчиняющим. Таким, что если бы я стояла на ногах, то точно бы рухнула от внезапной слабости в коленях.

В очередной раз восторгаясь тем, как головокружительно он умеет целовать, я сгорала в его огне.

Самозабвенно.

Добровольно.

С прилежностью отличницы.

Растворялась в нем, тонула в глубинах его океана, забывая обо всем. Мир вокруг кружился детской каруселью, а мне только и было нужно пить его горячее дыхание. И касаться, касаться, касаться... Как безумной, одичавшей, в край оголодавшей.

Мне не хватало его! Как же мне его не хватало!

Эта взаимная одержимость друг другом вылилась в знойную ночь. Давид, словно сорвался с цепи. Словно слетели все внутренние предохранители, являя его истинное лицо. Без фальши и масок. Оставляя его настоящего: внимательного и чуткого, страстного и неудержимого...

Мужские губы высекали из меня искры, вынуждали замирать в трепетном ожидании, выгибаться навстречу его ласкам, горячо шептать о своих чувствах и впитывать его любовь. Он не говорил о ней, но каждая ласка, каждое поглаживание и касание, каждый собственнический поцелуй буквально кричали об этом. Давид умел объясняться в любви, не обронив, при этом, ни слова. Объясняться так доходчиво и пылко, что не оставалось и грамма сомнений.

А ещё казалось, что он усердно помечает меня, как свою территорию. Иначе не объяснить, почему на моем теле не осталось и кусочка, обделённого его вниманием. Давид проникал под кожу, просачивался в кровь, заполнял собой все внутри меня. Он сводил с ума и делал до безобразия счастливой.

До постели добрались обессиленными, уставшими, но довольными. Я проваливалась в блаженство, вдыхая его особенный аромат, ощущая твёрдость тела и жар ладони, обнимающей талию. С ним уютно и безопасно. С ним я ощущаю себя слабой, в хорошем смысле этого слова, женственной. С ним мне хочется иметь семью.

Перед тем, как уснуть под мерное мужское дыхание, я взглянула на бриллиант, переливающийся на безымянном пальце.

Стану его женой... Он сам так захотел... сам решил...

- Я согласна, - тихонько шепнула, разглядывая расслабленное лицо Давида. Пусть ему и не нужно мое согласие, это я так, для себя.

Давид

Ольховский оказался упёртым. Столь нездоровая настырность его обязательно погубит, в этом я не сомневаюсь. Амбиций прибавили и документы, предоставленные ему Анной. Подтасованные, разумеется. То, что жадный до бабок полковник, заглотил наживку никто не сомневался: ни я, ни Моретти. Даниил Альбертович уже трижды звонил Амадео, назначая встречу. Ровно столько же в аудиенции было отказано. Спровоцировать его на импульсивное решение труда не составило. Видимо, Анна в своей подавленности была весьма убедительна, да и бумаги показались настоящими.

Словом, раз гора не идёт к Магомету, то вы понимаете чем дело кончится. Тем более, если в кипе документов затерялось расписание отбытия кораблей и перечень груза, подлежащего разгрузке. Разве может Ольховский упустить шанс застать Амадео с поличным? Конечно, нет! Даже если не в его полномочиях арестовать преступника, гражданина другой страны, он соберёт компромат на Моретти, а потом ещё и разбогатеет на шантаже.

Сделал глубокую затяжку и прищурился от едкого дыма. На соседнем сидении коротко зажужжал телефон, я бросил взгляд на экран и зажал сигарету зубами. Прокатил ее, немного, пожёвывав фильтр.

- Слушаю.

- Я на месте. Заходить? - неуверенное.

- Придержи коней, Викторыч, машины Ольховского ещё нет. Ждём.

- Понял. Принял. Жду команды.

Скинул вызов, приобнял руль и взглянул на небо. Пасмурное. По-осеннему тяжёлое. Алексей Викторович, бывший начальник полиции, которого Ольховский так бессовестно сверг, с должным вдохновением воспринял идею устранить соперника и вернуть себе место. А, быть может, ещё и с повышением. Поэтому сегодня он здесь, с нами. Готовый, как говорится, избавлять наше общество от коррумпированных элементов.

На территорию порта медленно въезжает служебный автомобиль с синими номерами, проползает мимо контейнеров с грузом и останавливается. Из него вышло несколько бойцов в форме и сам Ольховский. Свеж и выбрит, рожа победно сияет. Видно, как он глубоко вдохнул, предчувствуя, что на полученные откупные будет греть бочка где-нибудь на Бали. Провожаю его взглядом до входа и открываю дверь. Пора.

Проходя мимо неприметного автомобиля Викторыча, несколько раз хлопнул ладонью по капоту. Он тоже не один. Группа задержания с ним.

- Зайдём с чёрного входа, чтобы раньше времени не спалили, - кивком указываю в нужную сторону. - Примочки свои не забыли? Звук, камера?