Глава 18. Уилла

Плейлист: Rihanna, Mikky Ekko — Stay

В ушах звенит. Я ошеломлённо смотрю на поле. Мы проиграли. Мы проиграли. Люди пытаются меня утешить. Дурацкие банальности и пустые заверения.

«Ну, ты всего лишь на третьем курсе».

«Всегда есть следующий год».

«Ты приложила чертовски много усилий, Саттер».

«Ты сделала всё, что могла».

Ни от чего не становится лучше. Ничто не приглушает острую боль разочарования. Мы не просто проиграли, мы не выполнили свой план на игру. Наша защита развалилась, бедная Сэм приняла столько попыток забить гол, что наверняка побила свой личный рекорд по количеству отражённых атак за один матч.

Мы с Руни как всегда работали синхронно, но такое чувство, будто все остальные бежали в десяти метрах позади меня или справа от моей защитницы. Наш единственный гол — это тот слабый шанс, которым я воспользовалась. Руни подбежала сбоку, послала мне великолепный пас внешней стороной ноги. Я отбила с первого касания и поблагодарила Бога за свою относительную способность играть обеими ногами, поскольку я отбила этот пас левой ногой и смотрела, как он улетает поверх рук вратаря и прямиком в сетку.

А потом я смотрела, как за остаток игры Стенфорд забивает нам четыре гола. Я смотрела, как Сэм обороняет ворота будто женщина, стоящая перед расстрельным отрядом. И я была беспомощна. Я застряла в верхней части, не в силах сделать ничего, кроме как пытаться ещё раз забить мимо вратаря Стенфорда. Мне едва удавалось завладеть мячом, а когда всё же удавалось, мне противостояло сразу три противника. Мои товарищи по команде тоже пробовали забивать, но ничего не пролетело мимо их вратаря.

То чувство беспомощности гложет меня изнутри. Оно не унимается после утешительной речи тренера. Не унимается, пока я собираю вещи и иду к автобусу, повесив голову. Не унимается за четырёхчасовую поездку до дома. Не унимается во время звонка маме в ту же минуту, как только мы с Руни вваливаемся домой.

— Ты сделала всё, что могла, Уилла Роуз. Ты должна гордиться.

Я шмыгаю носом, пока по щекам текут слёзы.

— Всего, что я могла, оказалось недостаточно.

— Всё, что ты можешь — этого всегда достаточно, — говорит мама. — Просто исход не всегда бывает таким, как тебе хотелось бы.

Вытирая щёки, я прерывисто выдыхаю.

— Я знаю. Просто мне это не нравится.

Мамин смешок хриплый, но знакомый.

— Ну, хотя бы ты можешь это признать.

На линии воцаряется тишина. На фоне что-то попискивает, и я слышу бормотание тихих голосов.

— Могу я прийти к тебе утром?

— Уилла, тебе вообще не нужно спрашивать о таком.

— Ладно, — шепчу я, прикусывая губу, подавляя слёзы, глотая слова. Слова, которые сказали бы, как мне хотелось видеть её там, свистящей на трибунах, кричащей и подбадривающей своим сильным голосом, подгоняющей меня. Как мне хотелось бы, чтобы она была в нашей квартире, чтобы я могла забраться в её кровать и ощутить её объятия, чувствовать запах её ванильного парфюма и выплакать всё своё расстройство.

Но я не могу. Потому что она недостаточно здорова, чтобы покинуть больницу, вопреки истерике, которую она закатила доктору Би. Потому что у нас больше нет дома, раз рак сожрал все мамины деньги, заработанные тяжёлым трудом.

— Уилла?

Я дёргаюсь.

— Прости, мама. Задумалась.

— Уилла, прими горячий душ, съешь что-нибудь сытное и иди спать. Завтра будет новый день, скоро ты начнёшь тренироваться перед новым сезоном и окажешься на шаг ближе к твоим мечтам. Твои мечты всё ещё где-то там, ждут, когда ты их воплотишь. Может, сегодня твоя команда и проиграла, Уилла, и тебе разрешается грустить, но сегодня ты сияла, моя маленькая звёздочка. Ты их очаровала. Не забывай, куда ты направляешься, ладно?

Мои губы изгибаются в лёгкой улыбке.

— Спасибо, мама. Увидимся утром. Люблю тебя.

— Доброй ночи, Уилла Роуз. Я тебя тоже люблю.

Я нажимаю кнопку сброса на телефоне. Глядя на него, я вижу, как слёзы капают на поверхность.

Стук в дверь ошарашивает меня. Кто это может быть? Уже поздно. Типа, очень-очень поздно. Я подхожу к двери, шаркая ногами, и смотрю в глазок.

— Срань Господня.

Распахнув её, я делаю шаг назад. Райдер стоит на прохладном ночном воздухе, в низко надвинутой бейсболке и предательской рубашке в сине-зелёную клетку.

— Этому засранцу обязательно надо было надеть мою любимую фланель, — бурчу я.

Райдер приподнимает голову и жестом спрашивает: «Что?»

— Ничего, — я взмахом приглашаю его войти. Зайдя внутрь, Райдер поворачивается ко мне лицом. Я закрываю дверь, затем смотрю на него, после чего мой взгляд медленно опускается по его телу. В одной руке пакетик конфеток с арахисовой пастой, в другой — бутылка виски.

Я морщу нос, сдерживая пугающее жжение новых слёз, и накрываю глаза ладонью. Раздаётся тихий шорох, звук, с которым конфеты и алкоголь оказываются положены на стол. Затем меня обнимают тёплые руки, притягивающие в объятия.

Уродливые рыдания вырываются из моего горла, когда я падаю на грудь Райдера. Я погружаюсь в его объятия и реву так сильно, что моя грудь ноет. Хватка Райдера становится крепче, поношенная ткань его рукава задевает мою щёку. Я утыкаюсь в неё носом, глубоко вдыхая тот успокаивающий запах хвои и свежего воздуха, нечто насыщенное, чистое и исключительно райдерское.

Я крепче обхватываю его за талию и стискиваю. Руки Райдера проходятся по всей моей спине, ладонь крепко сжимает плечо, после чего осторожно зарывается в мои волосы. Совсем как мама, он запускает пальцы в мои спутанные кудри и аккуратно перебирает их. Это заставляет меня плакать ещё сильнее.

— Я старалась изо всех сил, — рыдаю я у него на груди.

Он кивает, и его руки скользят в моих волосах. «Я знаю». Вот что говорит его касание. Вот что он говорит мне тем, что опускает голову и прижимает щёку к моей макушке.

Я не могу сказать, как долго он покачивает меня в своих объятиях, как много времени требуется, чтобы надрывные рыдания превратились в тихую икоту. Когда Райдер, похоже, убеждается, что я не разревусь снова, он отстраняется ровно настолько, чтобы вытереть слёзы с моих щёк и достать из кармана один из своих извечных носовых платков.

Высморкавшись, я поднимаю на него взгляд, затем убираю платочек в свою толстовку. Пытаясь сделать глубокий вдох и улыбнуться, хотя получается не очень, я смотрю ему в глаза.

— Почему ты здесь?

Он склоняет голову набок, всматриваясь в мои глаза. Наши взгляды встречаются на несколько долгих секунд. Мне страшно увидеть в этом нечто большее. Мне страшно признаться, что я чувствую, когда Райдер приходит с моим любимым лакомством, распростёртыми объятиями и этим своим негласным умением понимать меня.

Когда он делает шаг вперёд, я делаю шаг назад. Моя задница вжимается в край стола, когда Райдер наклоняется ближе, и мои бёдра сами раздвигаются. Он поднимает руку, и мои глаза закрываются. Я жду, когда он швырнёт меня на стол и сдерёт с меня одежду, но тут шорох и шуршание полиэтилена заставляют меня распахнуть глаза.

Райдер усмехается, разворачивая фольговую обёртку с конфетки и поднося шоколад с арахисовой начинкой к моим поджатым губам.

Тык. Тык.

Он пару раз прижимает конфетку к моему рту, после чего тот открывается, и он кладёт шоколад внутрь. Я жую, стараясь сохранять раздражение из-за его дразнящих игр. Это сложно. Он принёс мне арахисовые конфетки, а теперь зубами откупоривает виски и выплёвывает пробку себе на ладонь. Волоски на моих руках и на шее сзади встают дыбом. Он пахнет как секс в лесу, стоит между моих раздвинутых ног и кормит меня с рук шоколадными конфетами.

— Ты пришёл, чтобы я почувствовала себя лучше, — шепчу я.

Он кивает, вручая мне бутылку. Свободной рукой он показывает «немножко».

— Ага, — я запрокидываю голову и делаю большой глоток, не вздрагивая от жжения. — Ну, «немножко» это лучше, чем «ничего».