Я зажмуриваюсь, пытаясь прогнать этот образ из мозга, стереть желание, завладевающее организмом.

Я чувствую движение и распахиваю глаза. Взгляд Уиллы так и сияет, когда она опускается на корточки и ползёт в мою сторону. Моё сердце стучит в ушах, жар переполняет живот и струится ниже. Я взвинчен, загнан в угол и понятия не имею, что собирается делать Уилла.

Она седлает мои ноги, и я невольно задерживаю дыхание. Потянувшись за меня, она срывает стебелёк растения, затем садится на свои пятки прямо поверх моих бёдер. Мои ногти тщетно царапают камень под моими ладонями. Мой пульс грохочет, пока я наблюдаю, как она отрывает листочек и подносит к моим губам.

— Мята.

Я принюхиваюсь и подозрительно кошусь, что заставляет её улыбнуться.

— Я не отравлю тебя, Лесоруб, видишь? — она кладёт листик себе в рот и довольно жуёт. — Уж ты-то точно должен знать, что это такое. Мята.

Я открываю рот, чувствуя, как тепло между её ног скользит по моему бедру. Она наклоняется, кладёт листик на мой язык, и воздух наконец-то вырывается из моих лёгких.

Терпкая мята взрывается у меня на языке. Листочек щекочется, пока я жую и наблюдаю, как Уилла зеркально вторит моим движениям. Её горло движется, когда она проглатывает, и голод крепко скручивает мои внутренности. Ладони Уиллы сжимают мои ладони, затем поднимаются вверх по рукам. Я не слышу своего дыхания, но чувствую его. Я чувствую каждое ожесточённое втягивание воздуха, грохот пульса в моей длине. Нужда заполняет всю грудь, встаёт комом в горле.

Я смотрю на её губы. Мне требуется приложить немало усилий, чтобы не куснуть их.

— Чего ты хочешь, Райдер? — спрашивает её рот.

Чего я хочу? Это неправильный вопрос. Правильный вопрос — что я получу? Хочу ли я Уиллу? Да, чёрт возьми. Могу ли я её получить?

Она наклоняется ближе.

— Чего ты хочешь?

Я неделями сдерживался. Неделями пытался не представлять её каждый раз, когда закрываю глаза ночью, прохожу мимо футбольного поля, чувствую вкус апельсинов или улавливаю аромат роз. Я ни разу не дотрагивался до себя с мыслями о ней. Я блокировал это на каждом шагу.

Я мог бы соврать ей, написать какой-то едкий подкол в сообщении, вежливо ссадить её со своих коленей. Но я не хочу. А чего я хочу? Я хочу её. Чертовски. Сильно. Хочу.

Её глаза сияют, бледные как свет солнца, широко раскрытые, и взгляд опускается к моим губам. Мои плечи напрягаются, когда их обхватывают пальцы Уиллы.

Она выгибается вперёд, отчего её груди скользят по моей голой груди. Мои пальцы погружаются в её волосы и сжимают, в моём прикосновении нет ничего галантного. Я чувствую себя первобытным. Отчаянным. Я крепко сжимаю её волосы в кулаке и вижу, как приоткрывается её рот. Эти губы. Я месяцами наблюдал за ними, терзаясь тем, какими пухлыми и мягкими они выглядят, умирая от желания узнать их вкус. Я сажусь прямее и обхватываю ладонью её шею. Мой рот опускается к её губам, сдержанно, медленно. В одно мгновение мы раздельны, в следующее сливаемся воедино.

Бум.

Роскошная бархатная мягкость. Ощущение её сладкого ротика в разы лучше, чем я себе представлял. Я хватаю ртом воздух и краду её дыхание. У неё вкус мятных листьев и чего-то сладкого, что, должно быть, является просто Уиллой. Я дёргаю её ближе к себе, обнимаю обеими руками, пока мои ладони ощущают всё, что я даже не воображал потрогать. Изгибы и округлость её попки, выступающие бёдра, линию талии. Каждое ребро.

Когда я раскрываю её губы и дразню её язык, она стонет. Я хочу повалить её на землю, сорвать купальник и ворваться в неё как животное, но если я чему и научился в этой жизни, так это терпению, игре на перспективу. Так что я нежно изучаю. Наши языки сплетаются вместе, этот ищущий поцелуй начинается мягким шёпотом и заканчивается открытой мольбой о большем. Поцелуй становится всё голоднее, влажный и горячий, медленный и ленивый. Дышать — это досадная обязанность, и я негодую из-за того, что это прерывает лучший поцелуй в моей жизни.

Руки Уиллы обвивают мою шею. Она вжимается в меня, её тепло устроилось на моих коленях, где я твёрд для неё как бл*дский камень. Она ахает, ощущая это, и её пальцы проходятся по моим волосам. Я невольно стону и чувствую, как мой голос переполняет её рот. Чувствовать её звуки, отдавать ей мои — это так невероятно сексуально.

Губы Уиллы ещё шире раскрываются на моих, её язык дразнит, задевая мой, побуждая снова найти её и поиграть. Скользнуть, куснуть, поцелуй притворяется деликатным, затем нарастает ритмом как волна, вздымающаяся до точки крушения. Уилла ёрзает на мне, её движения такие естественные, такие идеально совпадающие, будто мы рождены для этого. Её бёдра смыкаются вокруг моей талии, локти опираются на мои плечи, пока она скользит пальцами по моим волосам, и мой мир сужается до этой крошечной точки пространства, в которой мы прикасаемся, целуемся и чувствуем.

Она трётся о меня, и я двигаю бёдрами под ней, тяжело дышу ей в рот, зная, что если продолжу, то пути назад не будет.

Мои ладони находят её плечи и сжимают. Оторвавшись, тяжело дыша, я прислоняюсь лбом к её лбу. Уилла наклоняется для большего, но я отстраняюсь ровно настолько, чтобы наши глаза встретились.

Я невероятно ошеломлён. Мой мозг в полном раздрае, все чувства спутались.

Когда Уилла отстраняется, её глаза ищут мои. Должно быть, она считывает моё терзаемое выражение лица, мой шок. Я смотрю, как её глаза холодеют, её защитные стены поднимаются обратно. Сжав её ладонь, я пытаюсь найти правильные слова, мечтая, чтобы я мыслил достаточно ясно и был достаточно храбрым, чтобы заставить её сказать мне, почему она спросила, чего я хочу, почему мы целуемся, хотя поездка сюда прошла в могильной тишине.

Месяцами мы только и делали, что пререкались и подкалывали, разыгрывали и подзуживали, пока эта игра не дошла до опасного уровня сексуального дразнения. Та чёртова жёлтая кофточка начала это всё, и с тех пор мы безжалостно взвинчивали либидо друг друга, дразнили тела друг друга.

Это лишь финальный ход? Шах и мат в нашем соперничестве, и осталось лишь сбить все фигурки с доски, стереть историю всех побед и поражений теперь, когда она вышла победительницей? Если так, я проиграл. Она добилась, чтобы я её поцеловал. Она меня прикончила. Я был безвольным слабаком в её руках. Уилла, бл*дь, победила.

Наши взгляды встречаются на одну маленькую вечность, и её глаза холодеют всё сильнее. Протяжно вздохнув, Уилла одаривает меня слабой улыбкой, затем подхватывает телефон.

— Пошли, Мужчина Гор. Пора возвращаться к реальности.

На другие обязательные вопросы даны поверхностные ответы, затем наше задание выполнено, и сожаление булыжником давит на мою грудь. Я знаю её любимую еду, её план на следующие двадцать лет, её самое раннее воспоминание и последний штат, в котором она жила, но я до сих пор не знаю, почему она спросила, чего я хочу, почему мы только что поцеловались и прикасались друг к другу так, будто вот-вот наступит конец света. Я до сих пор не знаю, чего Уилла Саттер хочет от меня.

Наш спуск проходит в молчании, солнце всё ещё высоко в небе, пока мы идём к моей машине. Наша одежда нагрелась от солнца, наша кожа липкая от пота и водяного тумана. Уилла прислоняется виском к окну и смотрит на Тихоокеанское шоссе, пока я веду машину и пытаюсь придумать, как можно добиться какой-то ясности, какого-то понимания, что, чёрт возьми, происходит.

Как раз когда я проезжаю мимо плаката с изображением отца, рукой обнимающего сына, до меня доходит. Папа.

Я нечасто пользуюсь тем фактом, что мой отец — врач, работающий в считанных минутах ходьбы от кампуса и моей квартиры. Более того, я никогда этого не делаю. Может, потому что я приучен не нуждаться в нём слишком сильно. На протяжении всей моей жизни потребность других людей в нём была более срочной, и я не хочу выставлять себя жертвой, просто это правда. Папа — онколог, отец семерых детей, муж, который любит свою жену и делает приоритетом время, проводимое с ней. Он состоит в куче разных советов, он даже работает с коллегами-ветеранами в своё несуществующее свободное время.