Я стону в знак согласия и достаю телефон из чехла, закреплённого на предплечье. Обычно я использую его для пробежек и других случаев, когда надо освободить руки, а карманов нет. Уилла вздыхает, скрещивает ноги в лодыжках и пролистывает список.

— Начнём с начала. Полное имя.

«Райдер Стеллан Бергман», — печатаю я.

Её телефон издаёт сигнал, и она открывает сообщение. Её лицо озаряется улыбкой, и она поднимает на меня взгляд.

— Ты не мог иметь ещё более скандинавское имя, Лесоруб?

Я пожимаю плечами, печатая. «Моя мама — шведка. В первом поколении».

Она хмурится.

— Но твоя фамилия тоже кажется шведской. Твой папа разве не швед?

У меня вырывается улыбка, потому что я знаю, что Уилла это оценит. «Мой папа взял фамилию мамы. Ну, формально он присоединил её фамилию к своей через дефис, потому что его учёная степень привязана к его фамилии, но он представляется как Бергман. Об его фамилию язык сломаешь, и "Бергман" ему нравится больше. Она сказала, что это меньшее, что он мог сделать за такое количество детей, которое ей пришлось родить».

Уилла издает хрюкающий смешок.

— Круто.

Воцаряется пауза, и рёв воды создаёт завесу между нами и внешним миром. «Саттер — хорошая фамилия. Думаю, ты сможешь найти парня, который возьмёт её себе», — пишу я.

Она читает и барабанит пальцем по телефону, раздумывая. «Может быть. Однако у меня не будет такого количества детей, чтобы оправдать подобные меры. Как минимум какое-то время, а может и никогда».

Вопрос улетает с моих пальцев в её телефон прежде, чем я успеваю себя остановить.

«Почему?»

Она поднимает голову, чтобы я мог читать по её губам.

— Нельзя же играть в профессиональном спорте с пузом наперевес.

Я киваю. Само собой. У Уиллы будет жизнь профессиональной спортсменки. Она будет путешествовать по миру с национальной сборной. Она попадёт в олимпийскую сборную на следующих состязаниях. Её жизнь будет так сильно отличаться от моей.

Признаю, я был просто в ярости на Эйдена, бл*дь, когда он выкинул это дерьмо в духе семейной психотерапии. Я знаю своего зятя. Я понимаю, что именно он творит, и я презирал его весь этот семестр за то, что он снова и снова сталкивает нас вместе. Я безумно бешу Уиллу своими прямолинейными репликами, прагматичным подходом, сухим и раздражающим поддразниванием. А Уилла — темпераментная заноза в моей заднице. Она подшучивает над моими фланелевыми рубашками, почти постоянно провоцирует меня. Она донимает меня из-за моей ворчливости, но потом больно ранит в тот же момент, когда я показываю ей свою мягкую сторону.

Вопреки всему этому она важна для меня, и я начинаю понимать, что она нуждается в мягком обращении, хоть и не признаётся. Под всей этой крутой наружностью и вспыльчивым характером живёт та, кто просто старается защитить себя от боли. Эта ясность впервые снизошла на меня, когда я забирал её из клуба. Она так доверчиво смотрела на меня, опиралась так, будто могла на меня рассчитывать, будто я был достаточно силён, чтобы принять её человечность и лёгкую приставучесть. Это была редкая возможность увидеть её уязвимость. И это было сродни дару.

Но она также напилась в хлам и совершенно вымоталась, а следующим утром проснулась как всегда дерзкой и игриво боевой, дразнила моё тело своим, вызывала какую угодно реакцию просто ради самого факта реакции. И помоги мне Господь, буквально на мгновение я клюнул на наживку.

Как только она ушла, а потом написала мне сообщение из своей квартиры, мы вернулись к прежнему состоянию. Враги, которые могут терпеть друг друга, друзья, которые доводят друг друга до сумасшествия. Одно из двух. И то, и другое.

Кто знает, бл*дь. Боже, у меня голова сейчас разболится.

Смысл вот в чём: её поведение той ночью и следующим утром было аномалией, а не нормой. Видеть в этой ночи что-то большее было бы заблуждением, и это напоминание, отрезвляющее напоминание, что в жизни спортсменки мирового класса, следующей великой звезды женского футбола в Америке, а то и в мире, нет места для кого-то вроде меня — именно то, что мне было нужно. Потому что даже если Уилла Саттер чувствует ко мне что-то помимо презренного веселья, я наименее подходящий партнёр для кого-то вроде неё. Я парень, которому хочется вести тихую жизнь в лесах, гулять среди деревьев и разводить костры, может, учить глухих детей и взрослых тому, что они могут быть независимыми, активными и быть в безопасности на природе.

— Бергман.

По крайней мере, мне кажется, что она говорит это. Я вскидываю голову. «Что?» — спрашиваю я одними губами.

— Ты куда-то потерялся, — говорит она.

Качая головой, я выпрямляюсь. «Прости. Твоя очередь. Полное имя. Выкладывай, Солнце».

Мой телефон вибрирует в моих руках. «Уилла Роуз Саттер. Даже не смей шутить про миленькое имя для такой задиры как я. Это имя моей бабушки, и я врежу тебе кулаком в кадык»

Я смотрю на эти слова, произнося их в своей голове. Уилла. Роуз. Саттер.

«Очень красиво», — печатаю я.

Уилла опешивает. Похоже, я застаю её врасплох комплиментами. Неужели я настолько ужасен к ней? Я же говорю ей хорошее, ведь так?

«Нет, жопа ты этакая, не говоришь. Потому что это опасная территория. Мы туда не забираемся».

«Верно, подсознание. Чрезвычайно, чрезвычайно верно».

Уилла наконец-то перестаёт озадаченно таращиться на меня и опускает глаза к телефону. «Любимая еда».

«Шпинат», — печатаю я.

Она морщит нос.

— С тебя станется, Мужчина Гор.

Я закатываю глаза. «Уж полезнее твоей. Двойной чизбургер и рутбир. Вы с Руни берёте это после двух тренировок в день и после сложных матчей. Ты втайне беспокоишься, что Руни расскажет тренеру о вашем нарушении строгой диеты, потому что у неё комплекс чувства вины, который обычно вообще лишает её возможности лгать».

У Уиллы отвисает челюсть, глаза прищуриваются и сверлят меня взглядом.

— Ты шпионишь за мной, Бергман?

Мои губы изгибаются в медленной улыбке. «Нет, — печатаю я. — Но ты болтаешь, Уилла, а я слушаю. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь».

Её лицо скисает, пока она печатает. «Тогда почему я почти ничего не знаю о тебе? — моё тело напрягается, пока я читаю её слова. — Почему я не знаю, что ты крутой футболист? Почему ты знаешь мою любимую игру и ритуал после матчей, а я даже не знаю, как ты проводишь выходные или чем занимаешься для удовольствия? В каком месте это справедливо?»

Я прищуриваюсь, затем печатаю: «Справедливо?»

Она взмахивает руками, затем снова хватает телефон и свирепо строчит: «Да, справедливо! Почему я треплю языком в твоём присутствии, почему я рассказываю тебе что-либо о своей жизни, а ты только используешь это против меня, бросаешь мне в лицо, дразнишь меня направо и налево? И посмотри на себя. С чем мне приходится работать? Замкнутый, холодный, сдержанный Снеговик Йети».

«Так, сдай-ка назад, — печатаю я. — Я рассказываю тебе кое-что. Ты знакома с моими друзьями, с моими соседями по комнате, я приводил тебя к себе домой... я никогда этого не делаю. Ты знаешь моё расписание дня. Ты знаешь, что я ненавижу конфетки с арахисовой пастой».

Она кидает в меня маленькую гальку, так что я поднимаю взгляд.

— Потому что ненавидеть конфетки с арахисовой пастой — это странно. Потому что ты заслуживаешь позора за ненависть к конфеткам с арахисовой пастой. И я приходила к тебе домой и познакомилась с Такером и Бексом только потому, что нам приходится делать проект вместе.

«Потому что это единственное, что вообще свело нас вместе, Уилла! Твой мир — это не мой мир!»

Я жму отправить и наблюдаю, как изменяется её лицо, пока она читает.

Внезапно Уилла смотрит на меня, и её глаза напряжены. Она не моргает, и я не могу выдержать её взгляд. По глупости, не сумев сдержаться, мои глаза опускаются по её телу. Вокруг нас шумит вода, водяной туман заставляет скудную одежду льнуть к её телу, делает её кудряшки ещё более крепкими. Боже, она идеальна. Мускулистая и подтянутая, но всё же не лишённая женских изгибов. Я чувствовал эти сильные бёдра в своих руках, её грудь прижималась к моей спине.