Это всё равно не отвечает на вопрос, почему он надел слуховой аппарат в моём присутствии. Почему я? Я смогла придумать два мотива для такого поведения.

Первое: он хочет получить компромат на меня, и он извращённый засранец, готовый получить этот компромат любыми способами. Довольно мрачное впечатление, но всё же вероятное. В конце концов, он же засранец-лесоруб.

Второе: он хочет без помех его глухоты узнать, какая я, и для этого ему нужен инструмент, но он стесняется признаваться, что пытается им пользоваться.

Но с чего бы ему хотеть узнать это?

Я понятия не имею, что Райдер думает обо мне, но я знаю, что он в своей кислой манере не всегда считает меня досадной обузой. Я знаю, что вчера он сделался немного ворчливым и прогнал своих любопытных и флиртующих друзей. Я знаю, что он, может, и взбесил меня до позеленения, когда мы обсуждали детали проекта, но он позаботился о приготовлении ужина, потом заварил травяной чай и подал маленькие шведские печеньки, которые я пожирала в блаженно огромных количествах.

Конечно, он колючий. Если цитировать мою коллегу по диким волосам и в целом крутышку-феминистку Гермиону Грейнджер, он на повседневной основе демонстрирует «эмоциональный диапазон как у чайной ложки». Но в итоге я готова поспорить на свою коллекцию бутсов, что Райдер вбежал бы в горящее здание, чтобы спасти котёнка.

И из двух вариантов его мотивов для тайного ношения слухового аппарата прошлым вечером я выбираю второй. Я думаю, что Райдер Бергман, возможно, не совсем ненавидит меня.

И если честно, пусть он бесит меня половину того времени, что я провожу с ним, я думаю, что тоже не совсем ненавижу Райдера Бергмана. По крайней мере, не настолько, чтобы пререкаться постоянно... а лишь 50% времени. По крайней мере, достаточно, чтобы почаще улыбаться друг другу, сдерживать беспрестанные едкие реплики. Может, достаточно, чтобы разделить экспериментальный поцелуй, если бы он согласился сбрить это дикое животное, что покрывает нижнюю половину его лица.

Конечно же, чисто ради целей эксперимента. Ничего серьёзного. Уж точно ничего эмоционального.

Потому что если бы я действовала на эмоциях, я бы сначала отвесила ему пощёчину. Может, слегка дёрнула за бороду и хорошенько оттаскала за ухо. Напомнила, что шпионить за людьми (даже если ты заинтригован ими) — это непрошеное вторжение в личную жизнь.

Возможно, мой гнев и поистине праведный, но в какой-то момент агрессия надоедает.

Такая тактика куда веселее.

Я в кои-то веки прихожу на лекцию вовремя и опускаюсь на сиденье, которое, как я начинаю подозревать, Райдер охраняет для меня. Место снова справа от него, и когда я сажусь и легонько кашляю, это сразу привлекает его внимание.

Я аккуратно разматываю вязаный шарф, который надела, чтобы никто в кампусе не улюлюкал мне вслед, пока я шла на лекцию. Когда я убираю последний слой ткани, глаза Райдера раскрываются шире, а повыше его бороды появляется ожесточённый румянец. Он часто моргает, стараясь не опускать взгляд как в первый раз. Я едва ли могу его винить. Руни благословила мою тактику расплаты, и я надела один из её топов с запахом — шафраново-жёлтого цвета, от которого мои глаза словно сияют. Важная деталь: грудь Руни на два размера меньше моей. Эта кофточка едва прикрывает мои соски.

Челюсти Райдера сжимаются, затем он вытаскивает телефон и лихорадочно печатает. «Саттер, что на тебе надето, бл*дь?!»

Я открываю переписку. «Одежда, — пишу я. — А почему ты спрашиваешь, Лесоруб?»

Его сердитое фырканье, пока он печатает, вызывает нервную дрожь восторга по моей спине. «Ты знаешь, что я имею в виду».

«Не знаю, правда», — печатаю я в ответ.

Я окидываю его взглядом. Очередная фланелевая рубашка. Очень осенняя. На большинстве знакомых мне парней это смотрелось бы по-идиотски. Это раздражает, но Райдер носит эту одежду как адски сексуальная модель магазина одежды для туризма. Даже не пытайтесь отрицать — вы знаете, что не ищете себе шлёпки, когда открываете такой каталог. Вы тоже пялитесь на этих горячих мужиков в мужской секции каталога. Любая живая женщина это делает.

Сегодня фланелевая рубашка в бордовую и тёмно-синюю клетку, с тоненькими золотистыми линиями, которые сочетаются с моей кофточкой. Я делаю глубокий вдох, беру в узду своё либидо и печатаю: «Эй, смотри! Наша одежда сочетается».

Райдер снова фыркает и пялится на меня. Он раздражён, и это приносит невероятное удовлетворение. У наших маленьких стычек имеется весомое и восхитительное преимущество. Оно всегда было. Каждый раз, когда мы начинаем пререкаться, электричество так и трещит, создавая между нами влекущую тягу. Наше напряжение продолжает усиливаться, и после прошлой ночи мне кажется, что от массивного взрыва нас отделяет всего одна искра.

Глаза Райдера не отрываются от моих губ, но кажется, что они блуждают всюду, впитывая так много меня, а не только мои слова. С ним всегда так. Когда я с Райдером, я никогда не сомневаюсь, присутствует ли он в данном моменте, внимательно ли он слушает. Я никогда не сомневаюсь, что он прикладывает большие усилия, чтобы понять меня, что он наблюдает за всем, что я говорю и делаю, даже если это его бесит. От меня не ускользает ирония — он первый мужчина в моей жизни, с которым я чувствую себя поистине услышанной, но он не слышит ни единого моего слова.

Ну, я так думала... Мистер Внезапный Слуховой Аппарат.

После третьего сердитого фырканья Райдер косится в мою сторону, затем смотрит обратно в телефон. «Твои сиськи в миллиметре от того, чтобы пожелать доброго утра всей аудитории».

Его глаза поднимаются к моим губам, и я улыбаюсь.

— Сиськи не говорят, Бергман.

Он сжимает свою переносицу и делает долгий медленный вдох. Когда его рука опускается, и я снова чувствую на себе его внимание, я смотрю вниз, игриво проводя пальцем по краю кофточки. Райдер сглатывает так шумно, что его наверняка слышно в задней части аудитории.

Я смотрю на него и наблюдаю, как его губы опускаются к моему рту.

— Кроме того, с ними всё хорошо. Специальная клейкая лента удерживает их на месте, — мой палец всё ещё водит по кофточке, недалеко от быстро затвердевающего соска. Это слегка выходит из-под контроля. Дыхание Райдера делается глубоким и хриплым. Я тоже прерывисто вздыхаю, и этот звук такой же искажённый, как у него. Прочистив горло, я напоминаю себе о смысле всего этого.

Помедлив, я отодвигаю край ткани, показывая Райдеру краешек клейкой ленты и, наверняка, часть соска, если честно. Не то чтобы я переживала по этому поводу. Я спортсменка. Проведите десять минут в раздевалке перед игрой, и поймёте... я добровольно раздеваюсь перед другими людьми уже лет десять. Меня это не смущает.

Но, видимо, смущает Райдера. У него отвисает челюсть. Мне приходится отвернуться, чтобы он не заметил гигантскую удовлетворённую улыбку на моем лице. Но это слишком хорошо, чтобы упустить такую возможность, поэтому я открываю чат и печатаю: «Бонус этой клейкой штуковины? Мне даже не нужен лифчик».

Райдер роняет голову, и его кулак с силой приземляется на стол.

Когда Мак начинает лекцию, в кои-то веки это я исправно веду записи. Райдер слева от меня превратился в каменную статую. Я даже не уверена, поднимал ли он ручку. Но когда пара заканчивается, я точно не задерживаюсь, чтобы узнать.

***

Следующие сорок восемь часов оказываются полезными для обеих сторон. Я вспоминаю, когда в последний раз в моей жизни находилось время для искушения мрачных мужчин гор, а Райдер наверняка вспоминает, почему он предпочитает видеть меня в спортивной одежде с головы до пят.

Я толком не знаю, чем я думала, надевая ту откровенную кофточку, вот только мой характер — это самостоятельная живая и дышащая штука в моём мозгу. Он повторял мне, что заставить глаза этого парня вылезти на лоб — это бесконечно лучшая реакция, чем, скажем, добавить слабительное в его огромную флягу из нержавеющей стали, или, не знаю, побрызгать перечным спреем на его боксёры. В сравнении с этим дразнение сиськами в удачный момент считается практически безвредным.