Может, он сказал это, как и всё остальное — дразня, просто желая задеть меня за живое. Но он не знает, какая я чувствительная, какой хрупкой я постоянно чувствую себя.

Медленно встав, Райдер берёт со стола телефон, убирает в карман, затем проходит от обеденного стола к кухне. Он медлит и проводит кулаком по кругу поверх своего сердца, совсем как я ранее. «Прости».

Я сердито смотрю на него. Мне больно, я сердита и раздражена, ибо на каждую его хорошую реплику находится вдвое больше обидных уколов. Я устала и готова лечь в постель после выматывающего дня.

— Как скажешь, Райдер. Придумай идею, и давай встретимся на следующей неделе.

На его подбородке дёргается мускул, и на его лицо опускается та холодная маска, за которой он прячется на занятиях. Я получаю лишь внушительное пожатие плечами, после чего он разворачивается, хватает ноутбук и заталкивает его в сумку. Я прекрасно натренирована ожидать разочарования от мужчин. Я уверена, что он выйдет за дверь, даже не поблагодарив. Вместо этого он возвращается на кухню и отпихивает меня от раковины.

Я пытаюсь не пустить его, но его ладонь сжимает мой локоть. С очень небольшими усилиями со своей стороны Райдер отводит меня на другой конец комнаты. Поднимает ладонь. «Стой».

Я хмурюсь, скрещивая руки на груди и смотря на него. Прежде чем я успеваю что-то сказать, он отворачивается, быстро ополаскивает тарелки, дочиста соскребает с них остатки еды и включает встроенный в раковину измельчитель пищевых отходов. Далее Райдер наклоняется, чтобы открыть посудомойку, кладёт туда наши тарелки и столовые приборы и закрывает дверцу обратно. Я смотрю, как он собирает в раковину сковородки, лопатки и миски, которые я использовала, наливает туда средство для мытья посуды, моет и ополаскивает каждый предмет. Расставив всё сушиться на подставке, он протирает рабочую поверхность шкафчиков, с армейской аккуратностью складывает полотенце и кладёт его на столешницу идеально параллельно краю.

— Чистюля, — бормочу я.

Райдер поворачивается в мою сторону, не услышав это замечание, и вытирает мокрые руки о джинсы.

Наши глаза встречаются, когда он подходит ко мне, снова заставляя очень остро осознавать, что он очень высокий, мускулистый, зеленоглазый засранец-лесоруб. Который, как я теперь знаю, испытывает невротическую потребность отмыть кухню и сложить полотенца строго под углом 90 градусов.

«Спасибо», — показывает он на языке жестов.

Затем обходит и оставляет меня одну на кухне, если не считать призрачного отголоска его запаха — чистое мыло и сосновый бор.

Одеколон «Засранец-лесоруб», не смейте забывать.

Как будто мне бы это удалось. Господи, этот семестр будет долгим.

Глава 5. Райдер

Плейлист: Andrew Bird — Roma Fade

Я слишком резко говорил с ней. Временами я бываю таким. Я честен и прямолинеен до неприличия. Я говорю то, что думаю, когда веду аналитическую беседу, требующую практических заключений. Но с Уиллой это не кажется самой мудрой тактикой. Я взбесил её сказал, что надо реалистично смотреть на бюджет бизнес-плана, но окончательно спровоцировал её, когда намекнул, что успех её футбольной карьеры опирается не только на её навыки на поле, но во многом и на прагматизм.

Я чувствую себя не слишком виноватым, поскольку она незамедлительно отомстила мне за поддразнивание насчёт её волос. Я знал, что паста немножко острая, но я хорошо переношу остроту, во всяком случае, во рту. А вот моя задница такая же чувствительная, как и у всех остальных, так что я стараюсь не есть слишком острую еду. Судя по тому, что я только сегодня утром перестал вздрагивать, присаживаясь куда-либо, Уилла вывалила в мою пасту столько кайенского перца, что и любитель острого соуса рыдал бы крокодильими слезами.

Поначалу я испытывал желание отыграться, но, похоже, мои невозмутимые ответы и так бесконечно её раздражают. Надо лишь держать рот на замке и позволить ей думать, будто перец на меня не повлиял — это уже достаточная месть.

— Ты тихий.

Эйден находится с моего «хорошего» бока и имеет достаточно практики, чтобы понимать, насколько громко, бегло и в каком окружении надо говорить, чтобы я смутно его расслышал. Мы бежим по тропе, скрытой в тени, вокруг ни души, так что это хорошее место, чтобы он надоедал мне в то ухо, что всё же немножко слышит. Второе ухо — безнадёжный случай.

Я ценю непреклонную веру Эйдена в то, что со мной надо обращаться как с «нормальным», но иногда мне кажется, что он слишком переоценивает мою «нормальность». Мне хотелось бы сказать, что я тот же парень, каким был до болезни, но это не так. Я другой, и пусть я не хочу жалости или особого отношения, но я бы не возражал, чтоб мне попросту разрешили измениться. Ибо я изменился. Глухота изменила меня, и я никогда не сумею вернуть ему того беззаботного девятнадцатилетнего парня, который дурачился, играя в видеоигры, самоуверенно дразнил его и надирал его зад в футбол на заднем дворе.

Я знаю, он пытается развеселить меня, называя «тихим», но сегодня это не кажется мне смешным. Я весь на взводе из-за ситуации с Уиллой; меня сбивает с толку то, как быстро она срывается, с какой готовностью она песочит всех подряд, но не может выслушивать подобное в свой адрес. Я хочу поделиться с Эйденом, потому что обычно он даёт хорошие советы. Но в данной ситуации Эйден последний, с кем бы я захотел говорить об Уилле. Он уже слишком заинтересован нами.

Я чувствую на себе взгляд Эйдена, так что пожимаю плечами и смотрю на тропу. После этого Эйден какое-то время ничего не говорит, пока мы преодолеваем вторую половину дистанции.

Я наслаждаюсь мирной тишиной нашей пробежки, что может прозвучать странно, но когда ты глухой, как я, ты всё равно слышишь звуки, просто этого недостаточно. Всё безумно тихое, как будто металлическое, искажённое. Иногда мне хочется вообще ничего не слышать, чтобы не сталкиваться с постоянным напоминанием о том, что мне недоступно.

Хотя я всегда был тихим, я никогда не думал, что буду наслаждаться тишиной так, как сейчас. Тишина — это облегчение, передышка от постоянных пыток, где ты напрягаешься и пытаешься уловить хоть кусочек различимых звуков.

Эта тишина не длится долго.

— Вы с Саттер продвинулись с планом своего проекта? — спрашивает Эйден, как только мы плюхаемся на траву в конце тропы и начинаем делать растяжку для ног.

Я качаю головой, затем достаю и печатаю: «Я только-только снова начал разговаривать с тобой после того, как ты поставил нас в пару. Ты реально хочешь опять поднимать эту тему?»

Эйден смеётся, и его светло-голубые глаза блестят от извращённого веселья. Мне пришлось очень сильно сдерживаться, чтобы не придушить его на первом семейном ужине после того, как он назначил нас напарниками.

— Она чинит тебе проблемы из-за невозможности нормально общаться?

Я медлю, стиснув зубы и разблокировав телефон. «Нет. Она немного знает язык жестов, — печатаю я. — Говорит медленно и отчётливо. Не ведёт себя так, будто я рушу всю её жизнь тем, что она оказалась в паре с глухим чуваком».

— Ну, с моей точки зрения это большой плюс в её пользу. Она ведёт себя так, как должны вести себя все люди, но многие так не делают.

Его посыл угождает прямо в цель, прямо в центр моей грудной клетки. Я понимаю, что он хочет сказать. «Видишь? Она не презирает тебя и не отказывается от тебя из-за того, каким ты теперь стал».

Эйден выпрямляется, затем принимается за растяжку другой ноги.

— Ты мог бы надеть слуховой аппарат. Поговорить с ней немножко...

Я закатываю глаза и убираю телефон. Разговор окончен.

Хлопок по земле привлекает моё внимание. Когда я поднимаю взгляд, лицо Эйдена напряжено.

— Райдер, почему ты до сих пор делаешь это? Почему ты отказался от слухового аппарата, бросил ходить к логопеду...

Я рассекаю рукой воздух. «Довольно».

— Ты такой упёртый!

Я хватаю телефон, и от злости моё дыхание превращается в отрывистое болезненное пыхтение, пока я печатаю. «Ты понятия не имеешь, каково это. Слуховой аппарат делает всё только хуже. Громкое становится ещё громче, а тихое всё равно не разобрать. И я до сих пор не могу найти звучание своего голоса».