Когда все закончилось, я заметила, что двое других ученых теперь наблюдают за мной.

— Говори, — требует Болди, отбросив любезности.

— Он знал, — прошептала я. — Я не знала, пока он не назвал меня своей парой. Сказал, что узнал с первого взгляда.

— Значит, дело может быть в биологии, зрении или запахе, а может быть просто в выборе - наиболее привлекательной пары с нужными им качествами. Как интересно. Пока вы были за стеной, вы видели кого-нибудь, у кого было больше одной пары, или кого-нибудь, кто потерял пару и нашел другую?

— Я не знаю, — процедила сквозь зубы я, не давая им ничего, что не относится ко мне. Я не буду помогать им причинять боль этим людям, даже если в процессе сама пострадаю. Я напоминаю себе, что я нужна им живой, а боль…она временно, даже когда вольт бьет по моему телу, вырывая крик из горла. Когда все закончилось, я на мгновение закрыла глаза, обессиленная.

— Сэр, она нам нужна...

— Она ответит на мой вопрос! — кричит он, и мужчина на мгновение замолкает.

— Сэр, она может не знать ответов, но она единственная успешная спаренная пара, которая у нас здесь есть. Она нужна нам живой. — Его голос мягче, неувереннее, но на мгновение мне хочется заплакать и поблагодарить его, пока я не понимаю, что он делает это не из доброты.

— Хорошо, мы допросим ее в другой день. Возьмите необходимые мне образцы и показания. Я думаю, что спаривание уже изменило ее тело...

— Меняет мое тело? — требую я, открывая глаза.

Он хмуро смотрит на меня.

— Ты не знала?

— Что не знала? — спрашиваю я.

— Спаривание между монстром и человеком, похоже, изменяет тело человека, чтобы сделать их более совместимыми для выживания в процессе родов.

— Как изменяет? — спрашиваю я. Удивительно, что он отвечает мне, потому что, похоже, его интересует моя неосведомленность.

— Пока что мы заметили небольшие изменения в вашей крови и в слизистой оболочке матки. Другие обсуждают, изменит ли это твою скорость, силу и зрение - все характеристики, которые достались тебе от твоей пары. Мы не знаем, что произойдет и будет ли это постоянным, но я не могу дождаться, когда ты забеременеешь. Я могу задокументировать каждый аспект... — Учёный прерывается, его глаза горят от возбуждения, и мне становится плохо.

Я меняюсь?

Я все еще человек?

Не все ли мне равно?

Нет, если это мой народ. Я сделала свой выбор. Я выбрала своих монстров, я выбрала Акуджи и все остальное, что с этим связано. Пока я не покраснею - не думаю, что смогу это сделать - я в порядке. Я молчу до конца осмотра. На руках у меня множество уколов после тестов, и я выгляжу как наркоман, которого можно увидеть в трущобах в отключке, в синяках, но присмотревшись, я замечаю, что они не такие страшные, как должны быть. Они также не так сильно болят.

Они правы?

Я меняюсь?

Я закрываю глаза от нежелательного гинекологического осмотра, напоминая себе, что это клиническая процедура, даже если от этого меня тошнит не меньше, чем от вторжения. Вместо этого я сосредоточилась на своем теле, пытаясь уловить любые изменения, но либо они настолько малы, что я не могу их почувствовать, либо он прав, и все только начинается.

Закончив анализы, они оставляют меня на столе, одетую только в халат. Я заставляю себя не обращать внимания на смущение и гнев. Это мелочь, за которую приходится расплачиваться ценой выживания. Откидываю голову, чтобы посмотреть на малыша.

— Все в порядке, теперь ты можешь смотреть, — тихонько воркую я. Он крепче обхватывает себя руками, и я гадаю, что, черт возьми, видел этот бедный ребенок. — Я обещаю.

— Обещаешь? —  спрашивает он, глядя на меня.

— Это как клятва. Способ сказать, что я не лгу, но более серьезный, — объясняю я.

— Ты обещаешь? — Он придвигается к краю клетки. — Обещаешь помочь мамочке и мне?

— Обещаю. — Я киваю. — Даже если это будет последнее, что я сделаю.

— Почему? Почему ты хочешь нам помочь? Мама говорит, что люди нас ненавидят.

— Не все люди. Я не ненавижу вас. Я собираюсь помочь вам, потому что это правильно. Ваш вид заслуживает существования больше, чем мы, и вы заслуживаете свободы и счастья. Вы заслуживаете тех же прав, что и все, включая людей.

— Ты любишь нас. — Он серьезно кивает.

Это заставляет меня усмехнуться.

— Да, я люблю ваш мир и ваш народ.

Он снова кивает.

— Хорошо. Они возвращаются. Надеюсь, мы еще увидимся. Обещаю. — Это так очаровательно, что я стараюсь не заплакать, когда отворачиваюсь. В комнату заходят охранники. Мою одежду оставляют в лаборатории, а меня быстро торопят обратно в камеру и запихивают внутрь, где рычит и машет руками вышагивающий Акуджи.

Он поворачивается и бросается ко мне, заключая меня в свои объятия. Он говорит так быстро, что я не могу его понять, но я ничего не могу с собой поделать, я разрыдалась. За ребенка. За его мать. За его отца. За всех детей и людей, которым причинили боль. За то, что он сделал со мной. За то, как они прикасались ко мне и обращались со мной. За наше прошлое и наше будущее.

Я плачу обо всем, а Акуджи обнимает меня, гладит по спине и воркует, а потом садится и укачивает меня на коленях. Я чувствую, как гнев охватывает его тело, чем дольше я плачу, но я не могу его остановить. Каждая капля, каждая слезинка только усиливает решимость, которую я чувствую в его теле и сердце.

Когда я, наконец, заканчиваю, я изнемогаю и устало поднимаю голову. Мой монстр утирает мои слезы, очищая для меня лицо. Его глаза полностью красные, но они меня не пугают.

— Никто и никогда больше не заставит тебя плакать, пара, — рычит он. — Они все умрут за каждую твою пролитую слезинку.

Я не могу не улыбнуться.

— Ты всегда говоришь самые приятные слова. — Он целует меня так нежно, что слезы грозят пролиться. — Но ты не можешь убить всех на свете за то, что я плачу.

— Хочешь поспорить, моя малышка? — урчит он.

В этот момент я полностью, на сто процентов влюбляюсь в монстра, который держит меня на руках.

▪ 36 ▪

АРИЯ

Откусывая от сладкого хлеба, я шепотом объясняю план своему монстру. Он сидит спиной к двери, чтобы не дать им войти снова, его ноги по обе стороны от меня, а его хвост прижимает меня к себе. Я смотрю, как Аку вгрызается в сырое мясо, не обращая внимания на струйку крови, стекающую по его подбородку, пока я сосредоточена на плане.

— Нам нужно сделать так, чтобы они увидели меня первой, чтобы охранники не смогли вырубить тебя, как в прошлый раз. — Он рычит на это напоминание, и его глаза вспыхивают красным, поэтому я похлопываю Акуджи по ноге, прежде чем вернуться к еде.

— Хороший план, человечек, — соглашается он, вытирая рот и слизывая кровь с подбородка своим длинным раздвоенным языком. Я не могу не наблюдать за этим движением. По какой-то причине мне становится жарко, и чем дольше я смотрю, тем больше разговоров вылетает у меня из головы. — Ария? — спрашивает он. Моргнув, я виновато перевожу взгляд на него, но он только ухмыляется, обнажая клыки. — Ты чего-то хочешь, малышка? — мурлычет Акуджи, опускаясь на колени и переползая через меня.

Я падаю назад со смехом и сжимаю его плечи, когда он делает жим и нежно целует меня. Аку проводит языком по губам, лаская и потирая их, словно вылизывает мою киску.

— Нам нужно бежать, — пискнула я, но закончила со стоном, когда наши языки переплелись.

Целоваться с монстром с клыками - это искусство, и самое сексуальное, что я когда-либо чувствовала, особенно когда он обвивает хвостом мою ногу и широко раздвигает их, заставляя меня ахнуть. Рубашка задирается вверх, и он с лукавым взглядом скользит по моему телу.

Я должна остановить его. Нам нужно сбежать, сосредоточиться...

Черт!

Акуджи скользит языком по моей киске, и все протесты угасают на устах, когда наслаждение взрывается во мне. Я часто и прерывисто дышу, когда он одной когтистой рукой впивается мне в бедро, а хвостом обхватывает другую, заставляя меня шире раздвинуть ноги.