– В таком случае, – подхватил Йоссе, – предлагаю основать наше Братство Арифметиков и торжественно принять в него нас самих и вот эту жабу!

И они устроили небольшое празднество по этому поводу прямо на поляне, в присутствии старого пня и родника, что пробивался из-под холма.

Судьба Петера Схейве, как и полагается судьбе всякого, кто находится под несчастливым знаком Деления, вела его по жизни таким образом, чтобы тщательно обходить даже намек на возможную удачу, не говоря уж о том, чтобы вляпать своего подопечного прямо в ее мягкое брюшко.

Он родился младшим сыном в семье небедного суконщика, но к ремеслу у него руки не лежали, а братьев у него было ни много ни мало еще пятеро, и все старшие, поэтому, когда настало время делить наследство, Петера взяли за руку и отвели в учение к сапожному мастеру, а там пришлось делить кровать с еще тремя учениками и с ними же делить завтрак, обед и ужин. Работу они, правда, тоже делили между собой, но ее было так много, что казалось, будто ее и не делили вовсе, а всю свалили на Петера.

Потом и вовсе его постигло бедствие, а случилось это в тот день, когда в Маастрихт по какому-то делу прибыл глава пятой камеры редерейкеров из Хертогенбоса и с ним, на несчастье, юная его дочь по имени Аалт ван дер Вин. Аалт была скромна и немного любопытна, поэтому обошла все самые дорогие лавки на центральной площади Маастрихта, перетрогала множество дверных ручек, пощекотала носы всем львам на дверных молотках, а рослая, как солдат, служанка ходила за ней широким шагом, путаясь коленями в юбке, и то и дело возглашала:

– Аалт ван дер Вин! Посмотримте лучше на полотно для белья. Аалт ван дер Вин! Негоже вкушать эту булку на ходу! Аалт ван дер Вин! Эта лавка вообще не для девиц!

И все такое прочее.

И тут, как на грех, Аалт ван дер Вин вошла в обувную мастерскую, потому что внезапно ей страсть как захотелось посмотреть, какие же башмаки шьют башмачники города Маастрихта и не отличаются ли они чем-нибудь от тех, что шьют в городе Хертогенбосе, и если да, то в чем тонкости различия.

Итак, она вошла и остановилась, моргая после яркого дневного света в полутемном помещении. И при каждом взмахе ресниц все отчетливее различала она стоящего перед ней Петера – в фартуке, с растерянным лицом и башмаком в одной руке. Руку эту он прижал к сердцу, как бы приветствуя башмаком прекрасную гостью.

– Замечательно! – вскричала Аалт ван дер Вин. – Сколько тут красивой обуви!

Она повернулась вокруг и едва не столкнулась с Петером нос к носу. – Почему вы стоите и ничего не делаете? – вопросила она. – Есть ли в этом хоть какой-то смысл?

– Нет, – сказал Петер и пошевелил башмаком.

Аалт уселась на скамью, чуть-чуть приподняла подол и выставила вперед ножку.

– Вы должны примерить мне самый красивый башмак, – распорядилась она. – Иначе проклятье падет на вашу голову и будет там лежать ровно семь поколений, покуда не облысеет последний ваш потомок и не сойдет он лысым в могилу.

– Это слишком жестоко, – возразил Петер.

– Что ж, есть возможность избежать плачевной участи. – Аалт притопнула ногой. – Давайте же, скорее спасайте все свое потомство, любезный патриарх.

– Но я еще даже не женат, – пробормотал Петер. – И вряд ли когда-нибудь…

– Что за глупости! – возмутилась Аалт. – Вы непременно женитесь и наплодите кучу детей, половина из которых будет неудачниками, а половина…

Тут лицо Петера исказилось от страдания, ибо Аалт, того не ведая, попала своими словами в самую суть его судьбы: даже в потомках ему предстоит деление – до тех пор, пока итоговое число не станет бесконечно малым, настолько малым, что его можно будет счесть полностью исчезнувшим.

С глубоким вздохом он вынул из сундука самые красивые башмачки из светло-желтой кожи, украшенные небольшой вышивкой. Они стоили целую кучу денег, и вряд ли у легкомысленной девушки эта куча найдется, но больно уж Петеру захотелось увидеть, как они сидят на этих ладных ножках.

Он встал на колени и обул Аалт ван дер Вин в ярко-желтые башмачки. Из благодарности она подняла подол чуть-чуть повыше, чтобы Петер тоже мог полюбоваться. Башмачки сидели на ней так, словно для нее и были сшиты. И тут Петер понял, что ни для кого другого они и не предназначались, а лежали и ждали, пока в лавку вместе с солнечным днем войдет Аалт ван дер Вин и приподнимет подол.

У Петера закружилась голова: таким ясным было это озарение. А истинные озарения по самой своей природе таковы, что сразу бьют по голове и могут привести к потере сознания и даже апоплексическому удару, о чем немало вдохновенных страниц можно прочесть у Герберта Аптекаря в его Secreta creationis[3], а также в других трудах по медицине.

Тут в лавку ворвалась служанка и принялась причитать, что башмачки слишком дорогие и что барышня нарочно заманила ее в зеленные ряды и там бросила, а сама сбежала, ловко нырнув между прилавками с репой и прилавками с брюквой.

– И как я только могла поверить, что вы интересуетесь брюквой, Аалт ван дер Вин! – возмущенно говорила она, размахивая руками. – У меня, должно быть, чепчик перегрелся на солнце.

– Меня и в самом деле занимала брюква, – сказала Аалт, смеясь, – но очень недолго. Посмотри, разве не прекрасны эти башмачки? Право, не хочется мне с ними расставаться.

– Ваш батюшка не одобрит такой покупки, – возразила служанка. – У вас еще старые башмачки не развалились.

– Так может, мне развалить их? – спросила Аалт.

– Если вы сделаете это, то будете прокляты, – отвечала служанка. – И попадете в тот раздел ада, где злые черти мучают тех, кто без должного уважения относятся к человеческому труду.

– В таком случае все мы должны избегнуть проклятия, – сказала Аалт, подмигивая Петеру, который ухватился рукой за стену, чтобы не упасть, поскольку постигшее его озарение вот-вот готово было сбить его с ног.

– И как же мы избегнем проклятия? – вопросила служанка. – Мне известен лишь один способ – нужно бежать, и бежать немедля!

– Я знаю другой способ, – отвечала Аалт, – мы должны купить эти башмачки, и купить их немедля!

Служанка заскрипела зубами, как старое дерево на косогоре, и вложила в руку Петера кошель, а Аалт прошептала ему, уходя в новых башмачках:

– Я живу в Хертогенбосе и выйду замуж только за тебя. Жду тебя через год и один день, и если ты не появишься, меня выдадут за аптекаря Спелле Смитса, а у него вот такое пузо, и в этом пузе он носит все свои пороки!

С этим она поцеловала Петера прямо в ухо и, оставив ему на память свои старые башмачки, убежала.

– Стало быть, – подытожил Йоссе, внимательно выслушав всю эту историю, – для того чтоб привлечь в наше Братство ее милость Сложение, нам нужно попасть в Хертогенбос и разыскать там Аалт ван дер Вин.

– Да, иначе мы попадем в ад, ведь я должен на ней жениться, – объяснил Петер. – Вот почему я украл кое-какие секреты моего хозяина и, не дождавшись даже производства в подмастерье, подхватил ноги в руки и покатился по этой дороге.

Йоссе задумался. Потом спросил:

– А зачем ты украл его секреты?

– Чтобы на что-то жить. Ведь если я не смогу хорошенько кормить Аалт ван дер Вин, то попаду в ад.

– У тебя все дороги ведут в ад, – огорчился Йоссе. – Хоть бы одна вела если не в рай, то по крайней мере в трактир.

– Я смотрю на вещи так, как они мне видятся, а видятся они мне разделенными, – отвечал Петер. – Ведь Истинная Любовь состоит в том, что предметы притягиваются друг к другу, и это не зависит от размеров или степени одушевленности предметов. Луна притягивается к Солнцу, золото – к золоту, крот – к иволге, Сложение – к Вычитанию, а Умножение – к Делению.

– Если все так, как ты говоришь, то Аалт ван дер Вин должна достаться мне, а не тебе, – указал Йоссе. – Что крайне нежелательно, поскольку я не желаю содержать эту прекрасную девицу с ее большими запросами и непостижимым интересом к брюкве.