Крапа усадил Спаску в кресло и придвинул его поближе к постели, чтобы она не выворачивала шею, стараясь взглянуть на Желтого Линя, – тот дремал, и дыхание его было спокойным.

– Я хотел спросить тебя, – начал Крапа вполголоса.

– Да? – Она повернула к нему голову.

– Как ты догадалась, что вместо ветра можно превращать энергию в… «невидимый камень»?

– Это Волче придумал называть удар чудотвора невидимым камнем… – Она улыбнулась и с нежностью посмотрела на постель.

– Откуда ты знаешь? – удивился Красен.

– Мне рассказал Славуш. Это он научил меня кидать «невидимые камни». – Спаска вдруг взглянула на Красена с недоверием. – Вы ведь не выдадите его, правда? В замке никто не знает, что он… чудотвор, только я. Еще Свитко знал, но он умер.

Крапа сначала не понял ни ее вопроса, ни ее недоверия, предполагая, что Сребряну все равно, выдаст его Крапа или нет. И только подумав немного, догадался…

– Еще татка знает, – добавила Спаска. – Давно уже. Ему Волче рассказал про невидимый камень, и татка догадался.

– Он… жив? Славуш жив?

– Да. Но он не может ходить, у него позвоночник перебит… Милуш ничего не смог сделать.

– Вот как? – Крапа опустил голову, не зная, радоваться ли этому известию. – Я этого не знал.

И когда же это Желтый Линь рассказал Живущему в двух мирах о «невидимом камне» Праты Сребряна? Неужели они знакомы так давно?

Экономка вскоре увела Спаску купаться, и Крапа пересел в кресло возле кровати. Он вдруг почувствовал себя беспомощным и испугался этой беспомощности: если сейчас парню станет хуже, он, Крапа, ничего не сможет сделать!

Словно в ответ на его беспокойство, Желтый Линь приоткрыл глаз. Взгляд его был мутным, отрешенным, полным опиумного дурмана. Если бы не уверенность в том, что парень ничего потом не вспомнит, Крапа промолчал бы.

– Скажи, ты ведь не веришь теперь, что я злой дух, отнимающий у людей сердца? – спросил он тихо, глядя в затуманенный опием зрачок.

Желтый Линь опустил веко – как будто кивнул.

Первое слово, которое произнес Желтый Линь, было «мамонька» – еле слышным шепотом. Крапа подумал было, что на его месте любой звал бы маму. Но к «мамоньке» парень добавил еще что-то, и Крапа этого слова не разобрал. Между тем Желтый Линь смотрел на него вполне осмысленно. Белая повязка через левый глаз выглядела не так страшно, как ожог, но Крапу в который раз передернуло – приди он на пять минут раньше, и Желтый Линь смотрел бы на него обоими глазами…

Спаска, которая вопреки протестам экономки задремала на перинах, опустив лоб на край постели, тут же вскинула голову.

– Все хорошо с ними, не переживайте, – тут же уверенно сказала она. – Они ушли. И мамонька, и Зорич. Милуш им голубя послал, и они ушли.

«Зорич». Второе слово было «Зорич». И тут Крапа вспомнил, что мамонькой Желтый Линь называл хозяйку, у которой снимал комнату. А Зорич, наверное, человек Милуша в городе. Девочка, очевидно, солгала – она не могла знать этого наверняка. Но если бы Крапа был на месте Чернокнижника, то непременно предупредил бы тех людей, которых знала Спаска.

Скорей всего, Желтый Линь выдал людей Чернокнижника, и это было неудивительно, но всегда можно сказать, что он оговорил и себя, и знакомых. Если они в самом деле ушли. А если нет? Тогда надо искать другие отговорки. Крапа решил немедленно послать нарочного к трактирщице и Зоричу, узнать, не арестованы ли они тоже. Было около восьми утра, к обеду из Волгорода возвращался Явлен.

Желтый Линь сглотнул и посмотрел на Крапу, словно прочитал его мысли о скором приезде Явлена.

– Я сказал, вы мне заплатите… – выдавил он, – если я… не дам покалечить девочку…

– Не говори так много, – оборвал Крапа. – Я и сам это понял. Ты сознался, что ты шпион Чернокнижника?

– Нет. – Он сглотнул снова и помолчал, собираясь с силами. – Шрам. Огненный Сокол нашел шрам…

Крапа взглянул на Спаску:

– Ты знаешь, о каком шраме речь?

– От сабельного удара. В апреле Волче ранили на болоте, когда он меня охранял. Там два шрама, один под другим, – большой и поменьше, – четко ответила она.

– О мамоньке и Зориче ты Огненному Соколу говорил?

– Он… не спрашивал. – Угол рта парня дрогнул – он собирался усмехнуться.

Вряд ли третий легат оценил бы раскрытую Огненным Соколом шпионскую сеть после того, как тот упустил колдунью… Возможно, капитан Знатуш и сам не был уверен в том, что Желтый Линь шпион, просто мстил ему и Крапе.

– Придумаем что-нибудь, – сказал Красен, легко похлопав одеяло вместо плеча Желтого Линя. – Предположим, мой человек из замка познакомил тебя со Спаской еще год назад…

– У меня в комнате письма… книги… капитанская кокарда…

– Я пошлю за твоими вещами. Если, конечно, Знатуш меня не опередил. А что за кокарда?

– Армейская. Государь… За скорпиона…

– Все. Хватит говорить, и так еле дышишь.

– Дышу же… – ответил Желтый Линь со странной затаенной горечью, будто жалел о том, что приходится дышать.

– Я вам сейчас еще маковых слез дам, – тут же сказала Спаска. – Вы не бойтесь ничего. Вот сейчас воды принесу и дам.

Экономка еще не вышла из своей комнаты, и Спаска сама пошла на кухню за водой с медом. Желтый Линь проводил ее взглядом и, дождавшись, когда за ней закроется дверь, спросил:

– Мне ведь кости не вправили?

Голос его, и без того слабый, дрогнул.

– Не бойся, – ответил Крапа. – Ты будешь спать и ничего не почувствуешь. Есть такой усыпляющий газ, называется хлороформ. Я пробовал его на себе, можешь не сомневаться в моих словах.

Желтый Линь отвел взгляд – не поверил, конечно.

Крапа снова осторожно похлопал по одеялу: волнение и страх парню ни к чему.

– Верь мне. Назван в самом деле волшебник, раз сумел вытащить тебя вчера. Самое страшное позади, больше с тобой ничего не случится, и хуже, чем сейчас, тебе уже не будет, я даю слово. Конечно, поправишься ты не скоро, очень не скоро, но поправишься обязательно.

– Зачем? Все равно… урод и калека… – выдохнул он и прикрыл глаз.

– Брось. Назван тебя соберет, как новенький будешь. – Крапа постарался говорить искренне. – А повязка через глаз тебе к лицу. Я еще надеюсь посмотреть на человека, который поднимется на самый верх и не растеряет своих убеждений… А ты поднимешься, я не сомневаюсь. Так что живи, слышишь? Не думай ни о чем, не бойся ничего.

Крапа подумал вдруг: может быть, Желтый Линь выживет, и тогда его дети станут внуками Живущего в двух мирах… И если в первом он серьезно сомневался, то во втором был почему-то совершенно уверен.

Лучшим доказательством правоты Крапы было солнце, которым Хстов встретил всех возвращавшихся со свадьбы Волгородского князя. Что еще нужно храмовникам? Невидимые камни, летящие в стены замка Сизого Нетопыря? С них будет довольно и бездымного пороха. Что еще нужно Хладану? Теперь он может грозить Живущему в двух мирах, а если тот не поведется на угрозы, то это уже проблемы Хладана. В конце концов, он ведь не Огненный Сокол и не станет калечить ребенка только из мести своему противнику – в Обитаемом мире иные представления о ценности человеческой жизни. У него у самого есть дети, как бы ему понравилось, если бы Живущий в двух мирах взял их в заложники?

Уходя на встречу с Явленом, Крапа хотел позаботиться об охране своего дома, но вдруг понял: никто из гвардейцев не посмеет переступить его порог. Не из уважения к чудотвору, а в страхе перед Спаской.

Явлена не было дома, прислуга доложила Крапе, что хозяин сразу направился в штаб-квартиру чудотворов, в особняк на Дворцовой площади. И там, в чопорной огромной гостиной, Крапа нашел и третьего легата, и, как ни странно, Огненного Сокола – тот покашливал время от времени, придерживая руками ребра: Крапа, как всегда, забыл об уязвимости людей Исподнего мира перед ударом чудотвора. Впрочем, никакого сожаления он не чувствовал.

Третий легат поглядел на Крапу с откровенной враждебностью, Огненный Сокол с досадой, Явлен с удивлением.