В метро ей стало легче. Метро она вообще любила больше, чем любой другой вид транспорта, по крайней мере, в городе: ей нравились трамваи, поезда, электрички – всё то, что передвигалось по рельсам, уезжало куда-то далеко-далеко в неизведанную страну и забирало ее с собой. Почему-то именно тихий стук колёс о рельсы и быстро сменяющийся пейзаж за окном успокаивал её, убаюкивал покачиванием из стороны в сторону и дарил надежду на лучшее.

  К Саваофу Теодоровичу Ева приехала вовремя. Мужчина сразу открыл ей дверь, словно знал о её приходе, хотя девушка даже не успела позвонить.

– Добрый день, Ева, – любезно поздоровался он, приглашая внутрь. – Мы как раз пьём чай. Присоединитесь к нам?

– С удовольствием, – честно ответила Ева, которая ещё не успела поесть.

– Тогда это будет небольшой расплатой за вчерашний день, – шепнул ей Саваоф Теодорович, принимая лёгкое пальто девушки. – Чувствуйте себя как дома.

  За столом сидели Ада и пожилая дама, бывшая коллега Саваофа Теодоровича, и пили чай.

– Прошу, – мужчина отодвинул стул рядом с собой, обозначая таким образом место Евы. Дама не обращала на девушку особого внимания, а если и смотрела, то делала это вполне ласково и дружелюбно. Ада тоже слегка улыбнулась и помахала ей рукой. – Вы где-то учитесь, Ева? – спросил Саваоф Теодорович, наливая чай.

– Да, уже четвёртый курс.

– И на кого?

– Искусствовед.

– Интересно, – хмыкнул он, словно это было что-то действительно необычное. – В религиях, наверное, разбираетесь?

– Есть такое, – Ева робко улыбнулась, не совсем понимая, похвала это или нет.

– И в христианстве? – Саваоф Теодорович лукаво улыбнулся и слегка прищурил глаза.

– Да, конечно.

– И как, по-вашему? Правдоподобно?

– Простите?..

– Видите ли, я тоже неплохо разбираюсь в этой сфере, – Саваоф Теодорович издал странный смешок, вовсе не соответствующий сказанному, – и могу дополнить некоторые Ваши знания. Библия верна, спору нет, но и в неё вместилось… не всё: существуют притчи и легенды, о которых мало кто знает. Могу рассказать потом. Если Вам интересно, разумеется…

– Что Вы, очень интересно! – улыбнулась Ева в ответ на его заинтересованный взгляд. – Я с удовольствием Вас послушаю.

– Приятно слышать… – протянул Саваоф Теодорович и переключился на разговор с женщиной.

  Ева долго вслушивалась в их речь, стараясь понять язык, но попытки оказались тщетны. Это был явно язык не южной или восточной страны, какой-то европейский. Создавалось впечатление, будто Ева его знала, но никак не могла догадаться, какой именно. Заметив настороженность девушки, собеседники тут же замолкли и уставились на неё.

– Я пыталась понять язык, – неловко оправдалась уличённая Ева под строгим взором Саваофа Теодоровича. Тот тихо усмехнулся и отпил из своей кружки.

– Зря стараетесь. Это латынь.

– Латынь?.. – Ева переводила округлившиеся глаза с одного на другую. – Но ведь это…

– Мёртвый язык.

  Дальше они продолжили беседу, словно разговаривать на латыни в современном мире – совершенно обычное дело, а Ева стала задумчиво разглядывать содержимое чашки. Латынь… Почему латынь? Красивый язык, безусловно… Язык медицины… Язык католической церкви… Но всё же мертвый язык. Очнулась она, только когда Саваоф Теодорович и женщина поднялись из-за стола, явно закончив чаепитие.

– Простите, пожалуйста, – тихо обратилась девушка к Саваофу Теодоровичу, когда тот собирал со стола чашки, – как мне лучше к ней обращаться?

  Саваоф Теодорович на пару мгновений задумался.

– Зовите её… М… Как бы лучше перевести, – совсем тихо пробормотал он, однако Ева услышала. – Обращайтесь к ней просто Мария, но, я думаю, Вам это ничего не даст.

– Мария? – почему-то переспросила Ева, посмотрев на женщину. Имя «Мария» подходило ей меньше всего.

  Вдруг послышался треск лопающейся лампы: в доме пропал свет, и всё мгновенно погрузилось в темноту.

– О, простите, пожалуйста! Сейчас я всё исправлю… – послышался откуда-то голос Саваофа Теодоровича.

  Потом наступила тишина.

  «Почему так темно? – подумала Ева, пытаясь нащупать руками мебель. – День же за окном… Опять ты играешь со мной, да, разум? Надеюсь, что нет… Ты молчал четыре года, с чего бы тебе начать говорить? Не думаешь ли ты, что это плохая идея?»

  Казалось, Ева прошла уже четыре гостиных и три кухни, но всё вокруг как будто вдруг куда-то исчезло: не было ни мебели, ни людей, ни стен – ничего.

– Саваоф Теодорович!.. – крикнула она в темноту.

– Да-да, я здесь. Одну секунду, Ева, – ответил ей где-то совсем рядом мужской голос. Ева, вытянув руки, пошла вперёд, но никого не нашла.

– Где Вы? – снова позвала она, но вокруг будто была не красиво обустроенная кухонька, а бескрайний космос. Где-то справа послышался частый цокот копыт о бетонный пол и звук настраиваемого баяна.

– Погодите немного, Ева. Пробки, наверное, выбило. Я сейчас всё сделаю, не волнуйтесь.

  Девушка медленно, слепо вглядываясь в темноту, нашарила руками пол и осторожно опустилась вниз. Под её ногами был голый, холодный, сырой бетон.

  «Пробки выбило, – повторила про себя Ева, обнимая руками колени. – Что это значит? Без понятия. Разве пробки может выбить? Почему пробки, и зачем их выбивать? – её мысли начали путаться, но она этого не замечала. Где-то закапала вода. – А… Наверное, пробки из-под шампанского… Они тоже… Вылетают… Но не выбивают же. Зато с таким же звуком, как лопается лампочка. А ведь, если неудачно открыть бутылку, вылетевшая пробка может разбить лампу. Тогда свет тоже погаснет…»

  Время шло, но ничего не происходило.

– Саваоф Теодорович! – крикнула девушка, и в её голосе послышались нотки страха.

– Буквально минуту, Ева! – снова ответил мужской голос. – Скоро уже дадут электричество…

  Послышался приближающийся цокот копыт. «Цок-цок, цок-цок, цок-цок», – почти бежал к ней кто-то, скрытый темнотой. «Судя по звуку, животное небольшое, – подумала Ева, пытаясь найти во мгле источник звука. – Баран или козёл… Правда, почему-то складывается ощущение, будто он идёт на двух ногах, а не на четырёх».

  В правом ухе вдруг кто-то громко заиграл на баяне, отчего Ева дёрнулась всем телом. Она никого не видела. Музыка, вначале задорная и весёлая, всё ускорялась и ускорялась, пока не превратилась в ужасный набор звуков: кто-то уже не играл, а просто в каком-то странном остервенении раздувал меха. Хотелось, чтобы всё оказалось страшным сном.

  Прошло ещё некоторое время, прежде чем послышался звук чиркающей спички, и зажжённая свеча осветила чьё-то жуткое, чахоточное лицо. В отдалении стоял «человек в окне», и пламя рисовало глубокие чёрные впадины на его и без того худом лице. Он смотрел на Еву пронзительным, немигающим взглядом; казалось, будто в воздухе парила только одна голова, а тела вовсе не существовало, однако, когда глаза немного привыкли к полумраку, Ева разглядела его фигуру.

  Паренёк опирался локтями на стол и рассматривал девушку со спокойным любопытством во взгляде, если так можно было сказать про его смотрящие в разные стороны глаза. Несмотря на жёлтый свет, его лицо было таким же мертвенно-бледным, как в первый раз, а глаза, пусть и не вселяли прежнего страха, жили собственной жизнью.

– Я слушаю Вас.

  Голос глухой, надтреснутый.

– Как Вы здесь оказались?

– Я тут живу.

– Но тут только что были другие люди.

– Это не мешает мне сейчас, в данный момент времени здесь находиться.

  Ева хотела было подняться, но потом передумала.

– Я не слышала, когда Вы пришли.

– А я никуда и не уходил. Я всегда рядом – в ливне, снегопаде, грозе, – даже если Вы этого не видите.

– Где Саваоф Теодорович?

  На лице «человека в окне» отразилось искреннее недоумение.

– Где… кто?

– Саваоф Теодорович. Вряд ли Вы его не знаете, раз тут живёте.

– Отчего же? В нашем доме много жильцов, всех не упомнить.

– Каких жильцов? – теперь уже была очередь Евы удивляться. – Это частный дом.