Покончив с карасями, большую часть положил в кастрюлю и спустил в подполье, в прохладу. Включил электроплитку, поставил сковородку, плеснул подсолнечного масла из бутылки, очистил пару луковиц, сыпанул мучицы в мелкую тарелку для панировки. Дальнейшее вряд ли стоит описывать. Жарить карасей – занятие известное, это вам не омаров мариновать или там лангустов запекать на барбекю. Тем более процесс поедания жареного карася. Если он доведен до любимой отцом хрустящей кондиции, то на косточки, пронизывающие вкуснейшее мясцо, и внимания обращать не стоит.
На веранду в открытую дверь залетали брызги разошедшегося не на шутку ливня. Монотонность грохотания потоков воды по крытой железом крыше после еды стала клонить в сон. Ставить чайник на плитку не хотелось, Сашка запил карасей квасом, который у бати нынче удался. Не иначе, дрожжей чуток сыпанул для брожения и сахару не пожалел. Вот и пьется славно квасок в родительском доме. Рецепт этот отец и сын изобрели нечаянно в прошлом году в такую же вот июльскую пору, когда Сашка приезжал помогать окучивать огород. Поработав с полчасика, зачастили оба на летнюю кухоньку, где в тенечке стояли две трехлитровые банки с шипучим хлебным напитком, который отец завел на скору руку накануне приезда сына. Вроде и жажды особой уже нет, а выпить шибающего в нос прохладного сусла так и тянуло. Первым догадался повеселевший от кваса батя: «Знаешь, чего мы вместо кваса изобрели?» – «Чего?» – ворохнул потолстевшим языком сын. «А бражку, вот чего». Впору песняка давать мужикам, да в осиротевшем после недавней смерти матери доме не принято было веселиться.
Кинув подушку-думку на вынесенную в веранду раскладушку, Сашка закемарил в пару минут, утомленный дневными хлопотами и убаюканный ливнем, а когда проснулся, то в сумраке радио играло гимн. Первым делом услышал густой стук по крыше. «Как из ведра… Ничего, утро вечера мудренее», – успокоил себя Сашка, повернулся на другой бок и провалился вновь в молодой крепчайший сон.
Под гимн же и проснулся, заставив раскладное дюралевое лежбище заскрипеть всеми пружинками. «Сла-авься, О-оте-ечество на-аше свобо-одное!» – мощно выводил хор под аккомпанемент ливня, который не думал униматься и утром. «Ну дела…» – озабоченно ворохнулась мысль. Ни о какой «утренней мудрености» и речи не могло быть. Выглянул во двор. Ветер швырял пучки сильных струй в стекла дома, превратив утоптанный дворик усадьбы в маленькое озерко. Н-да! Точно, циклон дотянулся в их степновскую материковость и не думал прекращать сброс воды сверх всякой меры, поселяя в душу неспокойствие и тревожное ожидание чего-то, превосходящего обычные неприятности. Правда, облака стали вроде повыше и на востоке кое-где просвечивались полосками. Ясно было только, что надо двигаться в город пораньше. Конечно, за Степновкой до города – асфальтовая по большей части трасса, но мало ли чего мог натворить этот бесконечный потоп.
Почаевничав на скорую руку, Сашка навел порядок в доме, закинул вещички в спортивную сумку, запер дверь и сунул ключ под половицу. Три квартала до автовокзала, преодоленных молодецким галопчиком с прыжками через лужи, вымочили до нитки. Забирать из дому единственный старенький зонтик матери и в голову не пришло. У отца такой галантереи и в помине не бывало, лишь на курорт он обычно уезжал с зонтиком жены. Своим не обзаводился ввиду того, что у районного начальства, к коему принадлежал зампред райисполкома Вихорев, в ходу были прорезиненные, длиной до полу, офицерские плащ-палатки с капюшоном. В такой одевке хоть день-деньской шлепай по лужам под дождем – не промокнешь, только вспотеешь от перегрева. Но свой пот рубашку не рвет. Сталинский полувоенный стиль довершали непременные галифе и гимнастерка под ремень, а также хромовые сапоги по праздникам, а в будни – хорошо нагуталиненные яловые бродни, в которых никакая грязь не страшна. Сашкин же летний наряд состоял из спортивных узких шаровар с резинками на щиколотке, желто-красной распашонки в клетку с шахматными фигурками и замшевых модных сандалет на микропорке. Все это теперь безнадежно утратило праздничность обновки. И модная прическа «канадка» утеряла под дождем свою бравую вздыбленность и пружинистость.
У автовокзала, на удивление, стояло аж три автобуса, и все с табличками направления на Добровольск. В иное время это могло показаться удачей, но сейчас только насторожило. В душном деревянном здании вокзальчика толпился странствующий люд, то и дело брякала железная кружка на цепи, коей она насмерть была прикована к цинковому бачку с колодезной водой. Народ утолял жажду, гудел многоголосо, слышался недовольный детский плач, визгливо тетешкала грудного младенца рыжеволосая молодуха в сарафане, из которого рвались на волю налитые материнским молоком и покрытые конопушками мощные груди.
Выяснилось, что в десятке километров от Степновки, в пойме, у деревни Толстушки, размыло мост и теперь сообщение с городом временно перерезано – до той поры, когда ремонтеры из местного дорожно-строительного участка восстановят движение. А пока там на лодке наладили переправу для наиболее отчаянных голов, благо с той стороны разрушенного моста подходят машины. Идет обмен пассажирами.
Сашка вышел на вокзальное крыльцо под навес, вскинул к глазам кисть правой руки и глянул на часы «Кама» с черным циферблатом, его гордость с седьмого класса, когда он летом заработал их на местном кирпичном заводе. Стрелки равнодушно показывали восемь часов и черт их разберет сколько еще там минут, похоже на четверть – время, с которым ничего нельзя было ни рассчитать, ни просто надеяться. Расклад предельно «илиментарен», как говорил их тренер по волейболу Евгений Михайлович. Отремонтировать мост – на это уйдет как минимум пара дней, да еще надо, чтобы погода наладилась. Впрочем, какие-то просветы в небе стали протаивать, усилившийся ветер начал растягивать водную пряжу на тонкие стропы, а затем уже и нити. Эх, – досадливо махнул рукой Сашка, – и влетел же в историю! Кому скажи, что за полведра карасей подвел команду – не поверят, обхохочутся. Основной нападающий, бьющий с двух рук, каменная стена на блоке – и вот на тебе, пригорюнился, как сестрица Аленушка у озера…
Спасительно всплыли в сознании слова, сказанные вчера при расставании Марковичем о том, что, ежели чего… Вот и настало это самое «чего». Только на бывалого шофера и осталась надежда. В запасе четыре с лишним часа, в обычное время даже на рейсовом «пазике» можно пару раз смотаться туда и обратно в город. Но то именно в обычное…
В гараже автороты Марковича искать долго не пришлось. Завидев Сашку, родич, облаченный в куртку-брезентушку и кепку-восьмиклинку с пуговицей на макушке, закивал головой:
– Говорил тебе, раз не гремит, значит, хреновина надолго разыгралась. Как в воду глядел! – словно бы обрадовался он своей давешней погодной прозорливости.
Выслушав Сашкину информацию, не мешкая пошел к завгару отпрашиваться на пару часов. Начальство перечить не стало, сына зампреда Вихорева надо выручать, дело понятное. Мотоцикл Марковича стоял здесь же, в гараже, хотя на нем бережливый хозяин редко ездил на работу. Но сегодня брести по лужам полсела кому была охота.
– Погоди трошки, я бензинчика плесну в бак, мало ли чего на фронте не бывает, – озаботился Маркович. Налив под горловину, добавил пол-литровую банку автола. Обтер тряпкой бак и пробку и хопнул по сиденью «ижака»:
– Выручай, моя телега! – и натянул на глаза мотоциклетные очки, превратившись в гонщика-аса.
Поначалу они довольно медленно проехали центральную часть села, профессиональная привычка слушаться дорожных знаков не позволяла шоферу разгоняться сверх положенного, да и лужи покрывали в иных местах едва ли всю ширину проезжей части улицы. Лишь на выезде из Степновки Маркович крутнул ручку сектора газа на себя. Мотоцикл реванул поначалу, затем перешел на ровный рокот и с шелестом стал надвое рассекать водную пленку, на миг оставляя за собой черноту следа, который тут же затягивался на асфальтовом полотне, набухшем и потерявшем шершавость.
