– Не торопитесь с выводами, Шлинке, – спокойно отреагировал Ольбрихт на взрывную реплику майора. – Вспомните, что говорил русский полководец Суворов: «Не числом, а умением надо воевать». Думайте, Шлинке, думайте. До 12 декабря осталось трое суток. Заброска десанта состоится при любой погоде. Кстати, погода ухудшается, как по заказу.

– У меня своих дел по горло! – взбесился Киселев. Надвинулся на немца. Засопел. Вот-вот схватит за грудки. – Это ваши заботы, Ольбрихт. Поймите вы наконец!

– Спокойнее, Шлинке, – Франц хладнокровно отступил назад, подавляя нарастающий гнев. – Деление на своих и чужих в данном случае неуместно, майор. Насколько я понимаю, продвижение вермахта на территорию Франции и поражение американцев входят в замыслы вашего руководства. Успех операции «Вахта на Рейне» отодвинет американцев от заветной мечты первыми войти в Берлин. Это в ваших, то есть русских интересах, Шлинке.

– Все это так. Но чем я могу помочь? – захрипел Киселев. Он пожалел, что отказался от предложенной перед совещанием кружки пива. Горло раздирал сушняк, жутко хотелось пить после жирной свинины, поданной на обед. – Наша группа получила боевую задачу захватить нефтебазу с горючим у Ставло. Это для меня главное. Этим я и занимаюсь. А здесь?.. – Шлинке бросил удрученный взгляд на неприступный городок с ощетинившимися штыками. – Вот смотрите, – обломком подобранного карандаша он ткнул в Бастонь, – в городе стоит дивизион из 105- и 155-миллиметровых гаубиц. Его надо уничтожить любыми средствами. Это ежу понятно. Сюда надо бросить роту, ну хотя бы человек сто смертников, чтобы взорвать к чертовой матери боеприпасы или артиллерию. Лучше разделить людей на несколько диверсионных групп. Кто-то из них просочится и уничтожит артиллерию. Этим самым американцы лишатся своей главной ударной силы, находясь в обороне. С танками и пехотой Мантойфель разберется самостоятельно. Вы согласны с этими выводами, Ольбрихт?

– Вполне, Шлинке. Рассуждайте дальше. Я вас внимательно слушаю.

– А дальше… – майор почесал затылок и удрученно добавил: – Оставшаяся часть батальона в триста бойцов должна преградить путь десантникам 101-й американской дивизии.

– Я знаю, что нужно делать! – неожиданно подал голос комбат. – Разрешите, господин подполковник, – на Франца устремились горящие, как угли, глаза уральца. Губы раскрылись в улыбке. Напряженность сошла с лица. – Остается триста. Триста спартанцев!

– Какие еще спартанцы, капитан Новосельцев? Что вы надумали? – Ольбрихт оторвал голову от карты и внимательно взглянул на комбата. Поджарый серьезный комбат был похож на оживленного забияку боксера, которому не терпелось попасть на ринг, чтобы нанести сопернику неведомый удар. Отчего враг непременно должен уйти в нокаут. – Говорите, капитан.

– Нам в училище хорошо преподавали древнее военное искусство, господин подполковник, – живо заговорил Новосельцев. – Сражения древних полководцев до сих пор стоят у меня перед глазами. Я вспомнил одно из них, слушая рассуждения майора Шлинке.

– Ну-ну, послушаем новоиспеченного полководца, – ехидно буркнул Киселев, сложив руки крестом на груди.

Комбат и глазом не повел на сердитого немецкого пехотинца, настолько был увлечен своей идеей.

– Около пяти веков до нашей эры, – продолжал Новосельцев, – древнегреческий царь Леонид во главе трехсот спартанцев на два дня задержал продвижение персидской армии. Возможно, остался бы в живых, если бы не предательство соплеменников. Он перехватил единственный Фермопильский проход, через который шла дорога с моря на юг Греции. Десятки тысяч лучших воинов Ксеркса – «бессмертные» – нашли смерть, не пройдя через плотные ряды мужественных спартанцев, расположившихся в узком проходе. Имея высочайшую организацию и управляемость, с большими щитами, длинными копьями, короткими мечами кситос, спартанцы, словно капусту, рубили головы «бессмертных», разрезали надвое тела ненавистного врага. Это был триумф греческого оружия и таланта полководца, – выпалил с запалом разгоряченный офицер. Было видно, что комбат знал тему разговора, она ему нравилась. – Зная, откуда будут двигаться американцы, я найду подобное угольное ушко и пропущу их через свою мясорубку. Для выполнения своего замысла предоставьте мне только подробные карты местности. Я уверен в успехе. Я найду такое место, туда же мы и десантируемся под видом американского подразделения. Тротил и минометы сбросим с десантом. Противотанковую артиллерию добудем в бою. Авиацию враг применить не сможет. На это время прогнозируется устойчивая нелетная погода. Это так, господин подполковник?

В правом полушарии Франца что-то щелкнуло. Немец почувствовал слабый укол. И тут же раздался голос друга. Будто заработал магнитофон, встроенный в мозг.

«О черт! Это может сработать, Франц! Ты был прав, когда сделал ставку на этого комбата. Я сомневался в нем в концлагере. Думал, не жилец. Смотри, какая запредельная жизнеспособность!» – «Привет, Клаус! – мысленно отозвался Франц на зов друга. – Не ожидал услышать твой голос в эту минуту. Последнее время справляюсь один, тебя не беспокою». – «Скоро будешь вызывать, как по команде SOS, – подмигнул друг. – Сегодня верю, что не зазнался. Нет надобности во мне». – «Ты прав, Клаус. Новосельцев – дюжий мужик. Я его приметил еще в апреле 44-го года, когда проводил операцию „Вера“. Жизнестойкости, мужества комбату не занимать. Тогда он попал в лапы Смерша. Ему грозила вышка. Каким-то чудом остался в живых. Прошел через штрафбат, лагерь смерти, а духом не сломлен. Глаза, как у мальчишки, горят. Чудак, вспомнил о Спарте, Фермопилах. Знает, что идет на верную смерть, а глаза горят. По этой причине я сделал ставку на русский батальон, на сталинских соколов». – «Это о летчиках говорится, Франц. Здесь русские чудо-богатыри. Наш спецназ профи до мозга и костей. А русские профи до мозга и костей и плюс еще что-то». – «Что это еще что-то, Клаус?» – «Не знаю, – глубоко вздохнул попаданец. – Но с этим что-то они делаются непобедимыми. Европейцу этого не разгадать. Это для нас загадка и в XXI веке. Возможно, речь идет о загадочной русской душе. Но об этом давай позже поговорим. Отвечай комбату. Пауза затянулась. На связи». – «На связи», – незаметно прошептали губы Франца.

– Что вы мне скажете, господин подполковник? Только на русском языке.

– Скажу, что вас неплохо готовили в пехотном училище, капитан.

– В лучшем училище кремлевских курсантов, господин подполковник, – без смущения произнес комбат. – Выпуск 39-го года. Все выпускники прошли через Халхин-Гол.

– Закалка хорошая, заметил. Выжили на передовой и в Бухенвальде – это исключение из правил. Я не ошибся в своем выборе, поставив вас командиром штрафбата. Рад за вас, капитан Красной армии. Мне нравится ваша идея. Подготовьте список технического обеспечения операции для приказа. Все необходимое будет выделено немедленно. Карты доставят завтра с точкой дислокации 101-й дивизии.

– Господин подполковник, с вашего позволения мы уходим, – вмешался в разговор Киселев. На лице – застывшая ухмылка. Офицеру Смерша надоело слушать пафосную речь комбата и немецкого всезнайки. «Спелись птички, – подумал он. – Ну-ну! Надолго ли. Кто останется в живых – пропустим через систему. Вот тогда предметно и поговорим. Напомним все неприятные случаи. Особенно май 44-го года. Как кость в горле, сидел тогда Ариец. Фронтовой Смерш на уши был поставлен. Говнюк!»

– Вы свободны, майор Шлинке, – сухо произнес Ольбрихт. Он чувствовал негативное отношение русского офицера к себе. Но разбираться в чувствах майора ему было некогда. – Старший лейтенант Клебер в вашем распоряжении. Вам действительно надо готовиться к своей операции. О ходе подготовки доложите завтра.

– Пойдемте, Ганс, нам делать здесь больше нечего, – съязвил Киселев, вспомнив имя Клебера.

– Одну минуту, господин майор. Попрощаюсь с комбатом.

– Давай, только недолго. Я на улице покурю. Изжога замучила, мать твою, свинину подсунули власовцы…

Старший лейтенант Клебер наклонился к комбату. Заговорил тихо на русском языке. Новосельцев вздрогнул, услышав русскую речь из уст немецкого офицера, но сразу успокоился. Глаза потеплели. Капитан уже знал, кем в действительности является Клебер.