Лиза вздохнула.

— Надо же. Спокойно живёт…

— И угрызениями не мучается.

Схватившись руками за края кровати, я села, спустила ноги на пол.

— Лежи, рано вставать. Ты что!

— Жанны нет? — мой вопрос остановил возмущение Лизы.

— Может, к обеду будет? — взглянув на наручные часы, она нахмурилась.

По жизни нас давно вёл страх, заставляя следить и просчитывать всё наперёд. Безопасность стояла на первом месте. Жанны ушла какое-то время назад, обещала быстро вернуться, но до сих пор её не было.

Я встала, сделала несколько шагов по проходу между кроватями, проверяя себя. Головокружени нет. Всё в порядке. Повернулась, подошла к окну. Пейзаж всё тот же: сосны, пара берёз, за ними слева вдалеке корпус. Но мы до него не доходили. Ощущение ирреальности. Если ты там не был, его и нет. И чтобы оно появилось на карте сознания, надо шагнуть дальше известной черты.

— Сходим к мостику, про который Жанна говорила? Туда, где находятся дачи. Осмотримся?

— Вдвоём?

— Боишься?

Лицо Лизы скуксилось, как смятая бумага. Она тревожно складывала все за и против в своей голове.

— Ну-у, днём не так страшно.

Под ноги стелилась натоптанная тропинка в направлении, куда ушла Жанна. В таком большом лагере должно быть довольно много корпусов и мест для развлечения и творчества детей.

Сбоку осталась ещё одна карусель, печально посмотревшая нам вслед. Её круглое дно, усыпанное толстым слоем иголок, означало только одно, на карусели много лет никто не катался. Никто не раскручивал её за проржавевшие бока, не оглашал округу визгом и хохотом, криками девчонок, подначивающих пацанов, возмущёнными воплями и шутками.

Грустно.

Невдалеке замаячил корпус, двойник нашего шестого. Скамейка в зарослях крапивы и пустой железный бак соседствовали рядом. Протоптанная тропинка вела мимо корпуса, но я по высокой траве, мимо маленькой пушистой ёлочки, выросшей почти на пути, пошагала к корпусу.

Перила около входа неряшливо облезли до бурого цвета. Ступени, поросшие мхом, на которые было страшно вставать, скрипели от старости, когда по ним мы пробрались под крышу веранды. Около ограждения на полу ковёр из засохших иголок и листьев. Ветер нанёс их за годы запустения. Яркий солнечный день, а я вдруг ощутила жуткое одиночество этого места. Бедный, старый корпус, который давно не видел людей. Он стал ненужным как тысячи строений за тысячи веков до него. Кряхтя, как старик старыми половицами он в кои-то веки принимал нежданных гостей посетивших его мимоходом, на минуточку…

Стёкла в центральном окне в отличие от нашего корпуса были выбиты, белая краска местами облупилась и пожелтела. Между рамами виднелись спальные места – голые кровати без матрасов, пара стульев на противоположной стене. Надписи на стене — «Лида – седьмой отряд. Маша» Комната девочек. На одной кровати кем-то забытая маска. Сколько, интересно, сейчас лет Лиде и Маше. Наверное, сейчас здесь должны бегать их дети и разукрашивать стены своими надписями.

Рядом ещё комнаты, закрытые двери. По скрипящим половицам подошла к маленькой комнате вожатых. Около неё в углу низенькая коричневая тумбочка, видимо, использованная вместо табуретки. Облезлая закрытая дверь, сохранившееся стекло в окне. В комнате две кровати напротив друг друга, и ещё одна тумбочка между ними.

— Смотри, куда наступаешь, — предупредила Лиза, указывая на проваленную половицу.

Я кивнула.

На стене в разноцветном пятилистнике красовалась цифра четыре.

— Четвёртый отряд, — прокомментировала Лиза.

— Очевидно, что не пятый.

Лиза раздражённо фыркнула и отвернулась. Понятно, что ей не хотелось следовать за мной, но смысл в нашем походе всё-таки имелся, как бы скептически она к нему не относилась.

Еще один широкий дверной проём заколотили коричневой штакетиной. Наверное, здесь была комната мальчиков. Обследовать стало больше нечего, мы аккуратно покинули веранду бывшего четвёртого отряда. Он занял подобающее место в сознании о географической карте лагеря.

Мы покинули корпус, огляделись по сторонам. Вокруг ни души. Светило солнце, воздух скрипел на языке чистотой, пряный запах трав дурманил голову. Единение с природой, наверное, в такие минуты ощущалось как нечто сокровенное, гармоничное и удивительное.

— Наверное, нам прямо.

Лиза своим замечанием мгновенно выкинула меня из зазеркалья.

— Заземлиться! — командовал педагог по актёрскому мастерству и объяснял нам значение. — Если какая-то система, например, электрическая цепь не заземлена, существует риск, что слишком сильный заряд перегрузит ее и выведет из строя. Кажется, в терминах мастера это означало, не переигрывать, держать связь с собой. Странно, что некоторые вещи я так до конца и не поняла.

Изучение корпуса не дало какого-то инсайта, но отвлекло от мыслей об опасности. Продолжать тревожиться было выше моих сил. Лучше зыркать по сторонам в поисках мостика, ведущего к дачам, чем ждать, как из-за угла выскочит злобный монстр.

Слева в глубине леса показалось сооружение. Лиза напряжённо всматривалась в его очертания.

— Похоже там бассейн, где мы прятались. Пойдём к нему?

Было интересно посмотреть на наше ночное убежище и обследовать его при свете дня. Но… это увело бы нас от главной цели. Я знала эту особенность психики: отвлечься от основной задачи, бездарно профукать время и отложить исполнение важного задания на потом. Я делала это не единожды, даже когда горел дедлайн.

— Давай позже. Мы же ищем выход из лагеря.

Лиза кивком головы согласилась со мной.

Тропинка немного расширилась, хотя мы до сих пор словно индейцы пробирались между зарослями малинника ростом чуть ниже нас — шли как в зеленом лабиринте. Через месяц внимательный путник, проходя мимо, будет обрывать сочные плоды, собранные из мелких бусинок в душистую ягодку. Бабульки придут сюда с ведром из-под майонеза для сбора ягод, чтобы зимой побаловать внуков малиновым вареньем. Моя бабушка варила густое, тягучее, говорила, что именно от такого можно хорошенько пропотеть при температуре.

Лиза постоянно оглядывалась, осматривала заросли малины и крапивы, напоминая лазутчицу, заброшенную в стан врага.

— Здесь явно ходили, — сказала Лиза, — вот примятая трава, обломанные стебли.

Вот же следопытка!

Справа и слева на пути не было строений. Возможно, мы приближались к окраине лагеря. Звон мошкары, щебет птиц, пятна солнечного света сквозь деревья, запах нагретой коры и хвои расслабляли натянутые нервы. В таком месте не должно твориться плохое, не должно гнездиться зло, протягивая свои щупальца к человеческим сердцам. Если бы здесь стояли корпуса брошенного завода, над головой пролегали километры ржавых труб, на старом оборудовании лежал толстый слой пыли, то легко можно было представить среди бетонных коробок какие-нибудь злодеяния и ужасы.

Но в детском пионерском лагере, где всё было связанно с ощущением тепла, радости, веселья, счастья, такое не укладывалось в голове. Этот диссонанс вносил разлад в мою душу, как фальшивые ноты певцов в стройное песнопение хора. Красота и умиротворение тихого утра не могли подавить тревогу, которая как захватчица таилась в тёмном углу сознания, чтобы при малейшем шорохе выскочить и поглотить меня, превратив в дрожащее нечто.

Небольшую металлическую калитку в невысоком заборе, созданную, скорее, для обозначения границы, чем препятствия, мы обошли по натоптанной тропинке, даже не пришлось скакать козочками поверху. Начались заросли деревьев и густого кустарника. Они не давали обзора, что нам не очень-то нравилось. Дорожка привела к металлическому сходу из пары десятков ступеней, и мы, наконец, узрели тот самый мостик.

В моём воображении — мостик – это несколько шагов над ручьём или небольшой речушкой. А перед нами был чуть больше метра шириной металлический мост с невысокими перилами, перекинутый через глубокий, заросший деревьями и кустарниками лог. Среди зарослей даже было не видно, где заканчивался мостик. Мы с Лизой взирали на это пугающее чудо, не зная, на что решиться.