Так и чижик… Нынче пел он.
Завтра умер… Так и мы…
Так уж свет нелепо сделан.
Чтоб сменяться мраком тьмы.
Так и чижик…
Игорь СЕВЕРЯНИН
Интуитивные краски
Вонзите штопор в упругость пробки —
И взоры женщин не будут робки!..
Да, взоры женщин не будут робки,
И к знойной страсти завьются тройки.
Плесните в чаши янтарь муската
И созерцайте цветы заката…
Раскрасьте мысли в цветы заката
И ждите, ждите любви раската!
Ловите женщин, теряйте мысли…
Счет поцелуям поди исчисли!
А к поцелуям финал причисли —
И будет счастье в удобном смысле!..
* * *
Стихи певучи, как баранина.
Как мыло «Ландыш» от Ралле.
Ах!.. Кто пошлее Северянина
На эгоснеговой земле?
Никто! Люблю восторг я всяческий
И удивленья общий гул.
Живу на Средней на Подьяческой,
Но к славе лезу точно мул.
Люблю пройтиться я с горняшкою,
Как господа, вдоль по Морской,
В «Торжке» сидеть за чайной чашкою,
Стихи писамши день-деньской;
Люблю сниматься в черной блузе я
А lа Бодлер и Поль Верлен;
Люблю читать, как рати русские
Берут трусливых немцев в плен.
Люблю пропеть в бульварной прессе я,
Что предо мной Берлин падет…
Своя у каждого профессия,
И всяк по-свойски…
Максим ГОРЬКИЙ
* * *
Море хихикало и ухмылялось в кулак. Под лодкой на берегу лежали два свободных и гордых человека, с высшей точки зрения плюнувших на мещанство и ржавчину города: Спирька под Шестое Ребро, босяк, и Манька-Плюй-не-Проплюешь, шмара. Играл ветер и сдувал с их душ всяческую городскую пыль.
— Тоска! — сказал, сплюнув на три сажени в сторону по-английски, Спирька под Шестое Ребро. — Пойду на Кубань. Слободно там, мова совершенно нет и, главное, дифференциация босяков, как в аптеке. Тоска!
Спирька размахнулся и звезданул Маньку по румяному мурлу. Она стояла несколько минут молча, вопросительно глядя на Спирьку, и потом прошептала:
— Спирька! Неужели ты меня любишь? По морде смазал. А я думала, ты просто волынку гнешь…
От нее пахло морем, соленой треской и просмоленным канатом. Спирька издавал запах выгребной ямы. В. Буренина и интеллигента.
— Слышь! — нежно заговорила Манька. — Вон идет по берегу какой-то студент с удочкой. Пристрельни у него на сороковку. Что-то скучно мне с тобой, черт лиловый…
— Эх! Собрал бы я остатки моей истерзанной души и вместе с кровью сердца плюнул бы ей в рыло, черт ее подери! Много их! Склеп д ля них тесен. Я в саваны рифм их одел. И много над ними я песен печальных и горьких пропел. Где смысл моей жисти? Если ты стерва, иди к бандырше, студент — лови рыбу, пилот — лезь, сукин сын, на Венеру.
— Брось философию, — сказала Манька. — Кто философствует, тот проигрывает. Главное, достань на сороковку, а то жена твоя приехала — так в волость хочет…
Спирька опять сплюнул и пошел к студенту.
— Пермете муа, — гордо произнес он, и от всего его тела несло свободой и степью. — Жеррртва правительственного произвола, и при этом — герой Максима ГЬрыюго.
Интеллигент трусливо замигал подслеповатыми глазками, задрожал всем телом и инстинктивно схватился за карман.
— Эх ты, гарь моей жизни! — презрительно бросил Спирька. — Вы, отнявшие лучший сок моей страны! Жабы!
Студент испуганно протянул ему мелочь и весь съежился.
Спирька под Шестое Ребро пренебрежительно взял деньги и хотел швырнуть их в морду буржуазии, но посмотрел на жалкого городского человека и плюнул.
Студент жалостно запросил его:
— Голубчик! Отдай мне мои деньги. Понимаешь, жена вдова, детей семеро, хозяйство. А ты все одно пропьешь. Право, голубчик.
Спирька с отвращением посмотрел на него и бросил ему в лицо десять копеек… И зашагал к Маньке.
Вдруг камень, пущенный мстительным интеллигентом, угодил ему в голову, и Спирька под Шестое Ребро как подкошенный упал на желтый песок.
Над ним склонился студент и отнимал у него свои деньги.
Очнулся Спирька в каком-то сарае, и первый, кого он увидел, был жиденок Каин. Это отребье человечества обмывал ему раны, кормил его, поил и рассказывал портовые новости.
Через три дня Спирька под Шестое Ребро побил до полусмерти Каина, слабого и беспомощного, как убежденный ницшеанец и босяк, и пошел на пристань.
Манька купалась уже с Челкашом и звонко хохотала, обгоняясь с дельфинами посередине моря.
Мы, я и Спирька под Шестое Ребро, решили идти на Кубань или совершенно в противоположную сторону — к Кавказу.
А вы на земле проживете, как черви слепые живут: ни сказок про вас не расскажут, ни песен про вас не споют.
Борис ЗАЙЦЕВ
Аграфена
Озеро стеклянело.
Аграфена слилась духом своим с общим, и заалела душа ее тихим розовым светом.
И упала она на землю, и в святом экстазе розово-голубой радости начала молиться овсам, и начала молиться Небу и Богоматери.
Молчание золотело. Солнце корчило рожи. И молилась Аграфена зеленой просеке, и грече, и. телеге, и Ваняткину сапогу, и Марьиному чулку, чтоб исцелилась ее душа, окрашенная любовью.
И говорила Аграфена Ванятке, возлагая на него венок из роз:
— Ты мой прекрасный рыцарь!.. Идеал тоскующей души моей, ты синтез моих мечтаний и стремлений… Мой прекрасный пажик, Ричард Львиное Сердце… Евгений Онегин. Владимир Ленский…
И целовала Аграфена ту землю, по которой ходил Ванятка, и, целовала телегу, на которой он ездил, и целовала корову, которую он купил.
И гордо смотрела Аграфена на других баб, не имевших интересного положения, высоко подняв голову ходила между них.
И говорила на вечеринках подругам, и седым старикам, и пожилым бабам, и молодым ребятам:
— Умерли все боги: теперь я хочу, чтоб жил сверхчеловек. Такова должна быть в великий полдень наша последняя воля.
— Некогда говорили: Бог! — когда смотрели на дальние моря. Но теперь учу я вас говорить: сверхчеловек.
— Могли бы мы создать Бога? Так не говорите мне о богах вообще. Но и вы, как я, несомненно, могли бы создать сверхчеловека.