Вспоминаю горячий шёпот Генриха на коже и его обещания. Вот лучше бы на корабль спокойно вернулся и уплыл уже куда-нибудь, ей-богу! Но нет, всё ему неймётся… сумасшедший! С трудом давлю улыбку и заставляю себя вспомнить, где нахожусь. А заодно кое-какие напутствия, которые получила от Его властного высочества.
И тут в опустевший кабинет врывается запыхавшаяся Жаба. Представляю, как она будет локти кусать, что пропустила всё веселье! Чешу за ухом Подарка, который уже перебрался мне на плечо. На душе опустошённость и щемящая грусть. Он, притихший, поддаётся моему настроению и тычется носом в шею, чтобы подбодрить.
- Бетти! Девочка моя!
Жаба бросается поднимать из угла свою дочурку, которая всё ещё, оказывается, сидит там и смотрит насупленно и обиженно. Подводит её в соседнее кресло, бросая на меня такие взгляды, что если бы ими можно было убивать, меня б тут уже не было. Дочь начинает торопливо пересказывать матери всё, что произошло, захлёбываясь в рыданиях. По счастью, из этой мешанины слов и слёз почти ничего не понятно, и как-то незамеченным проходит та подозрительная деталь, что злоумышленник и заложница в самом начале первой сцены первого акта этой трагикомедии вообще-то обнимались и даже почти...
У меня начинает снова болеть голова. Я же собиралась что-то сделать… Ах да! Встаю, приседаю в книксене, едва не теряю равновесие.
- Мадам, я сочувствую, что вашей дочери довелось пережить столько волнений, но поверьте, мне тоже досталось. С вашего позволения, я удалюсь в свои покои и лягу спать. Доброй ночи!
Она выпрямляется и то, что я вижу в её взгляде, так не вяжется с улыбкой, что меня чуть не передёргивает от омерзения.
- Что же вы так быстро, милочка! Долг хозяйки велит мне убедиться, что с моей драгоценной гостьей всё в порядке.
Маркиза подходит к одному из шкафов, выуживает откуда-то из недр своего обширного декольте ключик и отпирает небольшую дверцу закрытого отделения. На письменный стол передо мной с громким стуком ставятся глиняная бутылка, оплетённая сетью потемневших от времени верёвок, и доверху наполненная рубиново-алой жидкостью фарфоровая рюмка.
- Вот, выпейте моей фирменной травяной настойки! Великолепно успокаивает нервы.
- Мам, я тоже хочу!
- Тебе нельзя! – зыркает на дочь Жаба. – Она на алкоголе! Вот исполнится двадцать один, тогда и поговорим. Пейте, душенька! Сразу полегчает.
Застываю и не могу поверить тому, что слышу. Той чёрной бездне, которую вижу в её глазах. Той едва заметной дрожи в её пальцах. Капле пота, стекающей по лицу с поплывшим гримом.
Нет, мне и правда нужно поскорее выбираться из этого ужасного места.
- Простите… после алкоголя меня мучают кошмары… Я пойду.
Прижимаю к груди беспокойно ворочающегося лиса и почти выбегаю из кабинета, чувствуя, что перед глазами всё качается.
Скорее, скорее!
Наверх, в комнату, где под провалами зеркал всё ещё лежит блюдо с раздавленными пирожными и стоит графин с «лимонадом».
Дверь не запереть, на ней нету замка. Временами выглядываю в коридор через узкую щёлку и очень скоро замечаю, что в дальнем его конце появляются стражники и остаются там со скучающим видом. Караулят подходы. Наверняка Богомол, вернувшись ни с чем и сопоставив кое-какие моменты, сообразил, что за моей комнатой лучше следить на всякий случай. На предмет неурочных гостей.
В нервном беспокойстве выхожу на балкон и вижу, что в притихшем ночном парке тут и там мелькают жёлтые пятна, едва скрытые тёмной листвой. Значит, окна тоже сторожат…
Минуты текут за минутами. Брожу по комнате туда и сюда, меряю шагами. Подарок молчит, только настороженно поводит ушами, прислушивается.
Такое чувство, будто проходит уже половина ночи, когда я вздрагиваю в испуге и застываю, услышав металлический лязг. Бросаю перепуганный взгляд в сторону выхода на балкон, который выглядит сейчас как портрет ночи в белой раме вздымаемых ветром белых занавесей.
За кромку баллюстрады цепляется странная железная штука с изогнутыми зубьями, которая по виду больше всего напоминает мне… абордажный крюк с тех картинок из приключенческих романов о пиратах, которыми я втайне давно уже зачитываюсь.
Через мгновение там же появляются руки, в несколько быстрых движений человек в тёмной одежде подтягивается и переваливается на балкон. Не успеваю испугаться, едва-едва в голове пробегает мысль о том, что ещё Красной Маски мне сейчас бы не хватало для полного и окончательного счастья… но уже понимаю, что это не то.
Я знаю только одного сумасшедшего, который будет брать на абордаж балкон девушки посреди ночи во дворце, полном вооружённых людей.
Да ещё и с розой в зубах.
Роза невероятно рыжего, почти янтарного оттенка немедленно выплёвывается и всовывается мне в руки вместо лиса, который небрежно берётся за шкирку и, обалдевший не меньше меня, отсаживается на трюмо.
- Значит, так! Упрямый Птенец - вот теперь времени и правда в обрез, так что буду краток. И на этот раз я подготовил непрошибаемые аргументы. Ответ на твой вопрос – «в качестве жены».
- К-какой вопрос?
- Который ты задавала в нашу прошлую встречу. В качестве кого я тебя забираю с собой. В качестве жены. И к твоему сведению, капитаны кораблей имеют право совершать брачные обряды. Сам всё что надо проведу, так что к утру будем уже женаты. Ну что – такой вариант устроит?
Глава 14. Обретённые ключи
Нежные лепестки в брызгах ночной росы – рыжие с розовыми краями, как небесная палитра на закате. Странный сорт, я таких не встречала.
Стою, молчу, пялюсь на розу и хлопаю ресницами. Но кажется, не я одна испытываю неловкость и не знаю, что сказать дальше. Почему-то подозреваю, что Генрих тоже предложения не каждый день делает. Если вообще хоть одна девушка в Королевстве удостаивалась от него такой великой чести.
- Так, давай сюда – не то уколешься.
Осторожно вынимает цветок из моих судорожно сжатых пальцев и осматривается в комнате. Уверенно направляется прямиком к трюмо, берёт в руки кувшин… принюхивается, ставит обратно. Розу просто кладёт рядом.
Возвращается ко мне, останавливается в шаге и смотрит на меня… с волнением?
А я продолжаю молчать. Совершенно сбита с толку. Почему-то никогда не думала о нас в таком ключе. Или потому, что тема помолвок для меня с определённых пор была слишком болезненной, или потому, что мне казалось – такие хронические повесы, как Генрих, идут к алтарю не иначе как на привязи... так что слова «Ужасный Принц» и «жених» в принципе плохо сочетаются в одном предложении. А тут, оказывается, и на привязи не надо, и даже алтарь, как выяснилось, не обязателен… да и помолвка на много лет тоже. Собственно, судя по нетерпению жениха, счёт скорее идёт на минуты.
От неловкой паузы нас неожиданно избавили.
Я что-то не понял… это вот по нему ты столько времени вздыхала?
Подарок упрямо вскакивает обратно мне на плечо.
- Ну… да, ты прав.
- В смысле, ты согласна? Что-то не уловил мысль, - удивляется Генрих, и я смущаюсь.
- Погоди. Я… это я разговаривала с ним.
Протягиваю ладонь, лисёнок вприпрыжку проносится по моей руке и замирает напротив лица Принца. Балансирует на кончиках пальцев и начинает принюхиваться.
А Генрих смотрит на него во все глаза… с выражением зоолога, который всю жизнь изучал вымерших зверей по картинкам в книжках, и вдруг увидел одного такого воочию. И теперь боится спугнуть это чудо, а ещё больше боится, что это всего-навсего обман зрения, наваждение.
Знакомый запах.
Я вздохнула.
- Ещё бы не знакомый. Это из его шлема я сделала горшок для фиалок, в котором ты спал.
В глазах Генриха появилось трудноописуемое выражение. Если бы я и правда была птичкой, уже куда-нибудь улетела бы подальше. На всякий случай.
- Ты… сделала из моего шлема… горшок для фиалок?
- Это долгая история… - пробормотала я.
Подарок дёрнул ухом. Ещё раз.
Сейча-ас! Сейчас мой вредный лис чего-нибудь выкинет…
