Пойду смотреть на глухарей Воспевая утреннюю зорьку, На делянке плачут глухари. И, внимая птичьему восторгу, Всё ликует у меня внутри. Рвётся сердце из груди в просторы Под парами дремлющих полей, И навстречу пушкинской Авроре Выхожу из стареньких сеней. И её, красавицу босую, Повстречаю на дороге грёз, Направляясь в рощу молодую Пить прохладный сок родных берёз. Там в берёзках ветерок ершистый, Пролетая по своим делам, Сносит к речке клочья дымки мглистой И меня ласкает по вихрам. Я, испив живительную влагу, И моложе стану, и добрей, Соберу ещё чуть-чуть во флягу И пойду смотреть на глухарей. Отодвину ветку, словно шторку, Засмотрюсь – красивы и храбры, Воспевая утреннюю зорьку, На делянке плачут глухари. На лесном кордоне (Трилогия) Часть первая: Встреча Стоит изба, венцы прогнили, Дымок из треснутой трубы. Живут! И печку протопили. А я промок, искал грибы. Сколь до деревни? – Леший знает… Зайду, обсохнуть попрошусь. Темнеет. В небе громыхает. Я на крыльце и в дверь стучусь… За нею старый, хриплый голос: – Кого там чёрт ещё принёс? Со лба зачёсывая волос, Кричу: – Пустите, я замёрз! – Входи. Мы дверь не запираем. Что ж… отворяю, захожу. В сенях щенок залился лаем. – Не бойся, я его держу. Не трусь, не цапнет, лишь гундосит. Я так устал, что не боюсь. – Пустите на ночь. – А кто просит? – С Кунилова. Рябков зовусь. – Постой. Не внук ли деда Саши? – Ну да, Петровича, как есть. – Как много мы с ним «съели каши»! О, Боже! Лет прошло – не счесть! Так, что, Виталий, заблудился? Ну, заходи, на печку лезь. Я вижу, знатно находился. Согреешься – спустись поесть. Как хорошо на тёплой печке! На мне футболка и трико. Просфорой пахнет. Тают свечки… – А где же свет? – А нет его! У нас, как встарь: лишь керосинка, Да свечи, да лампады свет. Ну, что опять скулишь ты, псинка? — Боится грома – спасу нет. Мой старый пёс недавно помер, Я взял другого на замен. А он, ну просто «дохлый номер», Боится даже в доме стен. Смотрю на стол, а там картошка, Грибы, капуста и блины. Урчит живот (совсем немножко). Вот, правда, полон рот слюны. – Ну, что, согрелся, бедолага? Спускайся, ужинать пора. Есть у меня в заначке брага, Испьёшь – спать будешь до утра! Слезаю. Всё уже просохло, Но одеваться «не с руки». Пью бражку – в горле пересохло, В глазах же – яркие круги. – Ничё-ничё, тебе полезно. Давай, закусывай скорей. Грибки, капустка, ах – чудесно! Что может быть сейчас важней?! Наелся. Чувствую, дремота Совсем взяла меня в «полон». На сеновал нашёл ворота И провалился в крепкий сон… Проснулся утром протрезвевший, Зашёл в светёлку в теплоту. Сказал, здоровый, посвежевший: – Спасибо вам за доброту! Старик: – Ну, коли заплутаешь, То заходи, я буду рад. Ну, а сейчас ты вот что, знаешь, — Позавтракай, и сходим в сад. Я там гостинцев другу Сашке В корзинку чуточку собрал: Немножко сала, спирт в баклажке… Снеси ему… Ну, что ж… я взял. И, уходя домой, божился Вернуться. Слушал птичий свист, А пóд ноги ко мне ложился Осенний пожелтелый лист. Часть вторая: Год спустя В сторожке у деда Матвея Сидим за накрытым столом. От браги тихонько пьянея, Старинные песни поём. Радушная выдалась встреча. Туманится ясный мой взор. Осенний спускается вечер. Душевный ведём разговор. – Я честно сказать, уж не чаял, Что ты ко мне снова зайдёшь, Вдруг слышу, Руслан мой залаял, Гляжу – по тропинке бредёшь. А что маловата корзинка? Хоть дождик, но осень тепла. Вчера по грибы моя жинка Ходила, груздей набрала! Сегодня с утра укатила Проведывать в городе дочь. Подольше бы там погостила, Вдруг надобно чем-то помочь. Чего говоришь? Как житуха? Да, Боженьке слава, живём. И доится наша Пеструха, И хлебушек сами печём. Вот только ходить стало трудно, Но я на печи не лежу. Мне дома сидеть как-то нудно, Так я всё в лесхозе служу. А дед Александр, слышал, умер… Помянем. Давай наливай. Он весел был и остроумен. Все будем там. Не унывай. Смахнув набежавшие слёзы, С трудом допиваю стакан. И слышу, как плачут берёзы, Качает их ветер-буян. Назойливый дождик закапал, По крыше стучит и в окно. Мы медленно, чуть косолапя, Идём покурить за гумно. Любуюсь палитрой осенней, Стих новый невнятно бурчу, И нежною зорькой вечерней Я душу больную лечу. – Прекрасно, ни с чем несравнимо, У вас здесь, как будто в раю! Мне кажется, ангел незримо Над вами простёр длань свою! – Что есть, то уж есть, не отнимешь. Давно я «кукую» в лесу И знаю: увидев, застынешь, Полюбишь всю эту красу! А дочка давно зовёт в город, Но я не хочу уезжать. Вот если бы был ещё молод… А то ведь пора умирать. Пойдём-ка, подоим Пеструху, Парного попьём молочка. Она, правда, только старуху Подпустит, а вот старичка… Не очень-то и привечает, Но надо кому-то доить. На ласку она отвечает. Да надо и свинку кормить. Часы пролетели в заботе. Стемнело. Спустился туман. Горят небеса в позолоте. Скулит еле слышно Руслан. В печи дотлевают полешки. Пузатый кипит самовар. В стакан наливаю без спешки Пахучий с душицею взвар. Допил. Залезаю на печку. Вокруг тишина разлитá. Матвей погасил тихо свечку. Сгустилась в избе темнота. Как заново утром родился, На завтрак испил молока. Казалось, что я породнился С простою душой старика. – Спасибо за вашу заботу, За русской души глубину! Мне завтра уже на работу, Быть может, потом загляну. – Прощай. Может больше не встречу. Ведь я уже немолодой. А коль доживу, то привечу. Ну, ладно, пока. Бог с тобой! |
