Следует отметить, что Александр Ковшиков относится к числу поэтов, глубоко понимающих, что поэзия – это поле, которое нужно ежедневно перепахивать, удобрять, высаживать на нём свежие семена. И только благодаря кропотливому тяжёлому творческому труду это поле однажды заискрится на солнце зрелыми колосьями поэтических произведений. Приятного прочтения! Владислав Терентьев, поэт, публицист, член Российского союза писателей, член Ассоциации Поэтов и Писателей «Арт», магистр Международного Фонда «ВСМ» Часть первая: «Что мне дано…» Утро в летнем лесу Дремлет лес в предрассветном тумане. Тишина. Не сквозит ветерок. На укрытой от взглядов поляне Чей-то слышится мне говорок. Это листья берёзоньки юной Воспевают встающий рассвет, И охвостье дороженьки лунной, Что в ручье свой оставила след. Шепчут листья, о том, как ласкает Лучик солнца зелёную плоть, И о том, что в ночи ветер бает, И о том, как их любит Господь, Как посыплют пыльцою «серёжки» Через месяц на ранней заре, И какие грибочки в лукошко Я смогу положить в сентябре. Потревожил раскатами смеха Тишину на болоте дергач, И лесное весёлое эхо Полетело меж соснами вскачь, Расплетаясь на разные звуки, Средь рябиновых сонных кустов, Разбудило, быть может, от скуки В хрупких гнёздах кудлатых птенцов. Отойдя ото сна, заскрипели, Поминая недобрым словцом, Пышнотелые томные ели Всех кто буйствует в царстве лесном. А тумана белёсые клочья, На траву опадая росой, Вновь прощаются с тёмною ночью, С еле видимой бледной луной. * * * Бреду тропинкой поутру, Так, словно я в бреду похмельном, А осень властвует в бору, Как будто в княжестве удельном. Хочу я взять у ней взаймы Набор её чудесных красок. Она достанет из сумы, Подарит их и томик сказок. И я приму столь ценный дар В свою плетёную корзину И положу ей на алтарь Свою любовь, свою гордыню. А ту корзинку обниму И под порывом злого ветра Сильней к груди своей прижму В тени размашистого кедра. Синеокая моя Русь Говорят: «Уже рассказали Про Россию всё, до конца…» Неужели стихи слагали Все для красного лишь словца? О бескрайних её просторах, О дремучих седых лесах, О полях, о встающих зорях, Позаброшенных деревнях. Не хочу, не хочу я верить, Что нельзя ничего сказать. Как любовь к ней мою измерить, Если брошу стихи писать?! Нет, не всё рассказал Есенин, Даже Господу не дано, Знать, о чём дождь стучит осенний Частой дробью в моё окно! Пусть Россия теперь другая, (Стало больше в полях репья), Но она нам с тобой родная, Хоть у каждого и «своя». Ты поэта прочти любого, Без сомнения там найдёшь Стих про старого домового, Синь небес, золотую рожь. И теперь, у порога рая, Я в любви к тебе признаюсь, Ненаглядная, дорогая, Синеокая моя Русь! Дышать – не надышаться Деревенька… Ливни скоро. Даль осенняя тиха. Доски старого забора Гладит веточкой ольха. Сапоги свои надену, Помолюсь на образа, И теперь мне хоть в геенну, Грязь дорожную меся. Выйду нынче спозаранку. Дверь в избушку подопру. Осень скатерть-самобранку Расстелила мне в бору. Бездорожье – не проблема. «Нам ли горе горевать? Мы ж крестьяне, не богема…» — Говорила часто мать. Ай да ширь, не хватит слога, Чтобы радость описать. И родник в утробе лога, Словно Господа печать. И дурманит ветер прелью, И фата берёз желта, И звучит виолончелью Песнь прощальная дрозда. Разлилось отдохновенье В сжатом поле по стерне. И заметно удивленье У сороки на сосне. Раскричалась, дескать, охти, Потревожил мой покой. Что ж теперь, кусать мне локти? – Ишь ты, цаца, «рот с дырой». Не спеша бреду, смакую Радость с грустью пополам. Дал же душу Бог большую И любовь к родным краям. Век бы здесь ходил-скитался, Целовал родник взасос, И дышал – не надышался Прелым запахом берёз. Баба Яга А знаешь, Бабушка Яга Совсем не древняя старуха, Не злая, да и не карга — Не верь побáсенкам и слухам! Я как-то раз под Новый Год Домой в деревню возвращался, Шёл прямо лесом, не в обход, Вдруг в самой чаще оказался. А тут ещё, мне на беду, Метель со снегом разыгралась. Темно, как будто бы в аду, В сугробах тропка затерялась. Вдруг вижу: словно светлячок Зовёт к себе сквозь лапы елей, Такой забавный огонёк, Пошёл к нему – я парень смелый! Прошёл валежник, сухостой И оказался средь полянки, Гляжу: избушка предо мной… И тут душа нырнула в пятки! Ведь это Бабушки Яги Избушка на куриных ножках, Теперь хоть стой, а хоть беги, — Здесь на неведомых дорожках От этой злюки не уйти, Поймает, в печку запихает, А после косточки мои На пару с лешим обглодает. Но делать нечего, стучусь, А то уже замёрз безмерно, Зубами клацаю, трясусь, А на душе боязнь и скверно. Открыла женщина в годах, И без клыков, и не старуха, Без костылей, на двух ногах, Улыбка с уха и до уха. Прошу: – Пустите ночевать, У печки до утра погреться. Уйду, лишь будет рассветать. (А сам пытаюсь оглядеться…) – Входи, хороший человек, Снимай тулуп, садись на лавку. Ты первый гость за целый век, Так рада – хоть пляши вприсядку! Не бойся, я хоть и Яга, Но рада гостю дорогому. Молва жестока и резка, — Не верь, всё было по-иному. Свои побáсенки Кощей Наплёл, мол, я людей съедала. Жениться он на мне хотел, А я взяла да отказала. И с той поры идёт молва, Что служит Бабка злую службу, Что, дескать, старая карга С нечистой силой водит дружбу. Тут я, признаться, задремал, В тепле расслабился немного. А Бабка мне: – Милок, устал? Отведай, что-нибудь мясного! Стоит огромный самовар, Большое блюдо с пирогами, Глазунья с салом, валит пар От чугунка с густыми щами. Ну, надо же! Вот так приём! Друзья и то не так встречают. Авось и ночь переживём, А Бабку зря и впрямь ругают! О чём ещё беседу вёл Я с ней – уже и не припомню, А утром, чуть рассвет, ушёл, Но встречу эту долго помню… И сколько лет уже прошло, Ходил я в лес зимой и летом, Но вот ни разу, как назло, Не отыскал избушку эту. |
