Кроме множества наци, которые считают своим долгом быть тайными агентами нацистской партии, в каждой деревне, в каждой дачной местности, в каждом городе раскинута целая сеть платных агентов гестапо; все они где-нибудь служат и выступают в роли тайных врагов фашизма. В маленьком фабричном городке один служащий муниципалитета распустил среди рабочих слух, будто бы он сочувствует испанскому народу. Через какую-нибудь неделю, завоевав симпатии рабочих и проникнув в их дома, он составил секретное воззвание для сбора денег в пользу испанского правительства. Он успел собрать около пятидесяти, подписей, прежде чем его разоблачили и предостерегли рабочих. Но эти пятьдесят фамилий исчезли из фабричных списков и появились в списках одного концентрационного лагеря.
Число агентов гестапо, конечно, возрастает там, где имеется активное сопротивление. Например, у них особенно много провокаторов среди рабочих крупных заводов, в больших городах и среди докеров в приморских портах. Эти люди не только постоянно пристают к рабочим с разговорами о политике, но и стараются вызвать разногласия между ними. Если на заводе есть руководители рабочего движения, они прилагают все усилия, чтобы обнаружить их и их товарищей. Провокатор является, быть может, самым злостным орудием шпионажа. Например, рядовой служащий на заводе естественно недоволен долгим рабочим днем, низкой оплатой труда, все растущей дороговизной жизни, -- а все это неизбежно в условиях фашистской экономики, сколько бы наци ни занимали территорий, изобилующих сырьем и природными богатствами. И если кто-нибудь делает вид, что сочувствует ему и соглашается с ним, то он невольно делится своими мыслями и даже планами на будущее. Со временем он узнаёт, что такие сочувствующие -- опасный народ. Но самое главное заключается в том, что таким путем создается напряженная атмосфера страха и подозрений, в которой невозможны ни нормальное человеческое общение, ни доверие, ни лойяльность. Вся страна объята психозом террора.
Агенты гестапо бывают особенно активны в дни выборов. Им известно, кто в таком-то округе, городе или поселке совсем не подает голоса или подает неохотно. Агент подслушивает разговоры около урн во время выборов, а после выборов -- в ресторанах и пивных. Он вызывает людей на откровенный разговор и, если это ему удается, принимает меры, чтобы виновные как можно скорее понесли наказание. Иногда "преступников" вызывают в местный штаб наци, иногда тут же арестовывают и отправляют в лагерь, иногда хватают ночью на квартире.
Во время моего пребывания в Германии мне не раз приходилось слышать от очевидцев об одном приеме наци: агент гестапо приезжает в деревню, узнает, кто из жителей больше всего нуждается и запаздывает с уплатой налогов и партийных взносов, потом является к одному из таких бедняков и обещает ему, что с него не будут взыскивать налоги и освободят от других долговых обязательств, если он в течение двух-трех недель будет доносить о поведении своего соседа. Доведен-ный до отчаяния человек соглашается, думая, что можно будет сообщать какие-нибудь пустяки, которые не повредят его соседу, и гестапо поверит, что больше ему ничего неизвестно. Через две-три недели агент является к нему, выслушивает донесение, говорит, что вое налоги за него внесены, и опять дает поручение в том же роде. Бедняга отказывается, говоря,
что это не входило в условия, и что он и раньше согласился только потому, что у него были не уплачены налоги.
Если он отказывается наотрез, агент угрожает, что выдаст его односельчанам, разоблачит как шпиона гестапо и погубит его. Это, разумеется, только один из тех трюков, которые гестапо пускает в ход, чтобы запутать невинных людей. Если целый департамент занят обнаружением мелких признаков недовольства, а нацистская партия тратит на это большие средства и содержит огромный аппарат, то не удивительно, что в результате сотни тысяч людей попадают в концентрационные лагери. Наблюдатель может только удивляться, что недовольство и оппозиция, и в организованных формах и стихийно, все еще существуют во всех слоях населения.
Среди высших классов гестапо ведет такую же упорную и беспощадную слежку, как и среди рабочих, хотя это делается, быть может, в более утонченных формах. Но следует сказать напрямик, что где бы ни обнаружилась настоящая оппозиция, у гестапо всегда один и тот же способ для расправы с ней: ликвидация: Среди так называемых обеспеченных классов провокаторов даже больше. Профессора, художники, ученые, интеллигенты не могут уже свободно обмениваться мнениями. Мелкие торговцы и буржуазия вообще должны постоянно остерегаться подозрений и ложных доносов, опасаться продавать свои товары евреям и общаться с лицами, которые не преданы Гитлеру безраздельно. Даже члены семейства Гогенцоллернов не доверяют старым и надежным слугам и следят за каждым шагом новых.
Опыт нашей семьи с телефонами и диктафонами может послужить примером утонченной слежки, которая ведется всегда и всюду, даже среди дипломатического корпуса. В числе наших слуг не было ни одного, при ком мы могли бы говорить свободно. В течение целого года после нашего приезда в Германию, мы считали слухи о работе тайной полиции сильно преувеличенными. Но со временем мы убедились в том, что сведения о нашей частной жизни могут итти только из нашего дома. Наши письма без церемонии вскрывались на границе под предлогом, что в них могли быть вложены деньги. Даже письма со штампом посольства вскрывалась и задерживались. Когда мой отец заявил протест, немецкое министерство иностранных дал ответило, что это было чистой случайностью и пообещало наказать виновника. Впоследствии мы и сами увидели, что это было "чистой случайностью" -- письма вскрывались гораздо аккуратней, почти незаметно. Во всяком случае, нам даже не приходило в голову посылать сколько-нибудь откровенные письма не с дипломатическим курьером, хотя бы на них и был штамп посольства. Но, как я уже говорила, даже этот путь был не совсем надежен. Скорости ради наши письма отправлялись с немецким пароходом. Отец несколько раз намекал американскому министерству иностранных дел на то, что дипломатическую почту перлюстрируют и что он советует посылать ее с более надежным пароходом. Насколько мне известно, его совета не послушали. Мой знакомый, служивший в иностранном посольстве, рассказывал мне случай с двумя дипломатическими курьерами. Один из них был немец, другой -- иностранец, оба они ехали в одном направлении и везли очень важную почту. Дожидаясь поезда на вокзале, немец предложил иностранцу пойти пообедать, а он постережет в это время обе сумки! Одна немка спросила мою мать, не знает ли она, как лучше переправить секретное письмо дочери в Америку. Мать предложила ей отправить письмо через какое-нибудь иностранное посольство. Та засмеялась и сказала, что это не годится, ей нужен более надежный путь.
Тиргартен, этот красивый старинный парк в центре Берлина, использовался не только для катания верхом, демонстрации туалетов, воскресных пикников и прогулок с собачками, но и для тайных переговоров между дипломатами и чиновниками, которые не считали удобным вести эти переговоры у себя дома или на службе. Мой отец прогуливался там с другими послами, пока у них не явилось подозрение, что за ними следят и в этой чудесной романтической обстановке.
Разумеется, за русским и французским посольствами следили не менее тщательно, чем за американским и английским. Мне говорили, что шпионы расставлены и на улице перед посольским особняком, и в самом доме, для того, чтобы доносить обо всех посетителях, о количестве машин, о продолжительности визитов, наравне с более важными делами. Несколько раз следили и за мной, когда я выходила из посольства, и я с большим удовольствием заводила мою "тень" в самые неинтересные и нелепые места.
