Конечно, в моменты больших кризисов внезапно может стать влиятельным новый набор мотивов и может резко увеличиться или уменьшиться установившаяся социальная дистанция между командами. Пример этого возьмем из исследования одной больничной палаты, где проводилось экспериментальное лечение добровольцев, страдавших расстройствами обмена веществ, о которых мало что было известно и с которыми мало что можно было сделать[215]. Ввиду особых исследовательских требований к пациентам и общего чувства безнадежности в связи с прогнозом лечения болезни, обычная резкая разделительная линия между врачом и пациентом смазалась. Доктора так уважительно и подробно обсуждали со своими пациентами симптомы болезни, что пациенты начали думать о себе отчасти как о научных сотрудниках. Но в общем, когда кризис заканчивается, прежний рабочий консенсус, чаще всего, восстанавливается, без лишних слов. Аналогично, во время внезапных перерывов в исполнении, особенно, когда вдруг открывается какая-нибудь ошибка в опознании личности, изображаемый характер может моментально рассыпаться, если исполнитель «забудется» и у него непроизвольно вырвется не предусмотренное ролью восклицание. Например, жена американского генерала рассказывает о таком инциденте, случившемся, когда они с мужем, одетым в гражданское, ехали летним вечером в открытом армейском джипе:
Мы услыхали скрежет тормозов, когда джип военной полиции оттеснил нас к краю дороги. Полицейские вышли и зашагали к нам.
— Вы едете в правительственной машине и везете даму, — набросился на мужа самый крутой из солдат. — Ваш путевой лист!
В армии, конечно, никому не положено водить военный транспорт без проездных документов, где указано, кто дал разрешение на использование джипа. Этот солдат был очень пунктуальным и стал требовать еще и водительское удостоверение Уэйна — другой военный документ, который он должен был иметь при себе.
Уэйн, конечно, не имел ни того, ни другого. Но при нем была его четырехзвездная форменная пилотка, лежавшая на заднем сидении. Он спокойно, но быстро надел ее на голову, в то время как полицейские копались в своем джипе, отыскивая нужные пункты, на основании которых они собирались предъявить мужу обвинение за каждое нарушение инструкций. Наконец, они нашли их, повернулись к нам и замерли на полпути с разинутыми ртами.
Четыре звезды!
Прежде чем он смог обдумать что-либо, первый солдат, который вел весь разговор, воскликнул: «О, Господи!» И, по-настоящему испуганный, хлопнул себя ладонью по губам. Потом он сделал отважную попытку с честью выпутаться из скверного положения, добавив: «Я не узнал Вас, сэр»[216].
Можно отметить, что в англо-американском обществе восклицания типа «Бог мой!», «О, Господи!» или их разукрашенные эквиваленты часто служат признанием исполнителя, что он на мгновение оказался по собственной вине в положении, в котором заведомо нельзя сохранить никакой представляемый характер. Такие выражения — это крайняя форма межличностной коммуникации с выходом исполнителя из представляемого им характера или роли, и все же они стали столь общепринятыми, что выступают чуть ли не как официальное прошение о снисходительности на том основании, что в этой жизни все мы бываем неудачными исполнителями.
Подобные кризисы, однако, составляют исключения. Правилом же являются некий рабочий консенсус и знание своего места на людях. Но под поверхностью этого типичного джентльменского соглашения проходят более обыкновенные, но менее очевидные потоки коммуникации между людьми. Если бы эти потоки были не подводными, если бы содержащиеся в них мысли вместо скрытой передачи сообщались бы официальными путями, то передаваемая информация противоречила и подрывала бы определение ситуации, официально изображаемое участниками взаимодействия. При изучении какого-либо социального образования, почти всегда обнаруживаются такие противоречивые настроения. Они показывают, что хотя исполнитель может действовать так, словно его реакция на некоторую ситуацию была скоропалительной, бездумной и спонтанной, и хотя он сам может думать об этом именно так, все же всегда есть вероятность возникновения ситуаций, в которых он даст понять одному или нескольким присутствующим, что его представление — это всего лишь спектакль и больше ничего. В таком случае наличие коммуникации с выходом из представляемого характера — это еще один аргумент в пользу уместности изучения феномена исполнений в категориях командных действий и их потенциальных нарушений. Можно повторить, что при этом нет никаких оснований считать, будто скрытые коммуникации отражают реальную действительность лучше, чем официальные коммуникации, с которыми они несовместимы: как правило, исполнитель участвует в обоих родах коммуникации, и этим двуединым участием надо тщательно управлять, чтобы не ставить под сомнение официальные определения ситуаций взаимодействия. Из многих типов коммуникации, в которых участвует исполнитель, и которые передают информацию, несовместимую с официально поддерживаемым во время взаимодействия впечатлением, в настоящей главе будут рассмотрены четыре: обсуждение отсутствующих, сценические разговоры, командный сговор и перестроения по ходу исполнения.
Обсуждение отсутствующих.
Когда члены какой-либо команды уходят за кулисы, где аудитория не может видеть и слышать их, они довольно регулярно высмеивают ее так, что это несовместимо с трактовкой аудитории при встречах с нею лицом к лицу. К примеру, в сфере обслуживания клиентов, с которыми уважительно обращаются во время исполнения, их часто осмеивают, о них сплетничают, их окарикатуривают, проклинают и критикуют, когда исполнители оказываются за кулисами. Там же могут разрабатываться планы «надувательства» клиентов, «подходов» к ним, или их умиротворения[217]. Так, на кухне Шетланд-отеля едва слуги оказывались в зоне, не доступной для зрения и слуха клиентов, постояльцев регулярно называли уменьшительными кличками, их речь, интонацию и манеру старательно передразнивали для забавы и для критики, их причуды, слабости и общественное положение обсуждались с академической и клинической обстоятельностью, их просьбы о маленьких услугах встречались преувеличенными комическими гримасами и проклятьями. Эти невидимые оскорбления вполне уравновешивались поведением гостей в их собственном кругу, когда персонал отеля заглазно обзывали ленивыми свиньями, примитивными типами с растительным образом жизни, алчными до денег скотами и т. п. И все-таки, разговаривая друг с другом напрямую, персонал и гости проявляли взаимное уважение и некоторую доброжелательность. Точно так же, немного найдется случаев дружеских отношений, когда мнения о друге, высказанные за его спиной, хоть раз не противоречили бы тому, что высказывалось ему в лицо.
Иногда, конечно, происходит нечто противоположное поношению, и исполнители превозносят свою аудиторию так, как они не стали бы этого делать в присутствии аудитории. Но тайное поношение, по-видимому, гораздо более обычное явление, чем тайное превозношение, возможно, потому что такое поношение служит поддержанию солидарности команды, демонстрируя взаимную приязнь за счет отсутствующих и, вероятно, компенсируя ту потерю самовыражения, которая может случиться, если приходится ублажать аудиторию услужливым обращением с нею в личном общении.
Можно выделить два обычных способа принижения отсутствующей аудитории. Первый, когда исполнители находятся в зоне, где они появляются перед аудиторией, и когда аудитория уже отбыла или еще не прибыла, эти исполнители иногда разыгрывают что-то вроде сатиры на свое взаимодействие с этой аудиторией, причем некоторые члены команды принимают роль аудитории. Франсис Донован, например, так описывал источники веселья, доступные продавщицам:
