Существуют также формы обмана, производные от возможности взаимозамены открывающих и закрывающих скобок. Стандартный прием в сеансах чтения мыслей в закрытых конвертах — нарушение последовательности, в какой «телепат» читает запечатанные послания из аудитории, начиная с записки, которую его сообщник в зале признает как действительно запечатанную в первом конверте. Вскрытие этого конверта на глазах публики, и чтение вслух этой записки, естественно, укрепляет веру в телепатию. Но конверт сообщника изначально помещается в конце стопки, и отгадчик мыслей видит в первом конверте то, о чем он потом будет вещать как о содержимом второго конверта; вскрывая его для подтверждения своей проницательности, он прочтет записку, содержание которой он «отгадывает» как якобы запечатанное в следующем конверте и т. д. Таким образом то, что публика принимает за чтение мыслей, в действительности есть «чтение мыслей» после вскрытия конверта[891].
Последние замечания о скобках. Когда человек выходит из напряженной ситуации, которая не соответствует его понятию о нормальном или справедливом, он может адресоваться к людям, непосредственно не связанным с источником напряженности и имеющим возможность определить фрейм событий таким образом, что это обеспечит поддержку его позиции. В числе таких людей — друзья и любовники. Сюда относятся также представители правосудия, в определенной степени врачи и священники. По всей вероятности, все они символизируют общественную поддержку истины и справедливости. Их суждения независимы, по крайней мере, эти люди не должны идти на поводу у тех, кто преследует свои собственные интересы. Отсюда следует, что, если носители правды, избранные в значительной степени именно за их гарантированную непричастность к отклонениям от нормы, оказываются в союзе со злом, человек остро почувствует свою уязвимость и беззащитность. Такое положение возникает, когда полицейский оказывается в сговоре с преступниками, на которых жалуется гражданин. Очень часто такие ситуации складываются в работе агентов спецслужб. Кажется, случай, произошедший с шефом австрийской разведки полковником Альфредом Редлем перед Первой мировой войной, наиболее полно иллюстрирует последствия нарушения независимости. Редль был завербован русской разведкой после того, как она получила информацию о специфических сексуальных пристрастиях полковника и использовала их для своих целей.
В течение десяти лет Редль был основным агентом России в Австрии. Он не только передавал русским известные ему государственные тайны в обмен на молчание о его личной тайне и за деньги, уходившие на то, чтобы предаваться пороку, но и фактически предавал своих агентов, действовавших под его руководством на территории России. Закрученный до гротеска поворот сюжета произошел тогда, когда русский изменник, ничего не знавший о предательстве Редля, предложил ему особой важности план военной кампании России против Германии и Австро-Венгрии. Редль изготовил фальшивые документы, в которых содержались прозрачные намеки на русское вероломство, и представил их своему правительству, а настоящие оперативные разработки вернул России и выдал предателя. За это он получил от благодарных русских достойное вознаграждение[892].
Возможно, в деле незадачливого осведомителя не содержится моральных уроков, сравнимых по масштабу, скажем, с уроками поражения, которое несколько позже сербская армия нанесла австриякам благодаря доскональному знанию австрийских планов Балканской кампании в начале Первой мировой войны (этим преимуществом сербы были также обязаны измене Редля). Тем не менее, сама двусмысленность положения изменника являет собой весьма поучительный пример. Один из высших руководителей разведки государства — это высшая инстанция, выступающая в известном смысле гарантом реальности. И этот гарант говорит с иностранным акцентом. Если лицо, облеченное высшими властными полномочиями, продает вас врагам своего народа и, следовательно, являет собой противоположность тому, чем кажется, тогда чему и кому вообще можно доверять? К этому можно добавить, что высший политический пост в государстве, по-видимому, ставит своего обладателя в особое отношение к реальности. Он воспринимается как представитель реальности. Будучи обманутым или обманывая сам, он наносит ущерб не только собственной репутации — страдает «репутация» самой реальности.
3. Обманные ходы. Если учесть, что человеческое внимание сосредоточено на главном направлении деятельности, основной сюжетной линии, а события, происходящие на периферии, воспринимаются совершенно иначе, становится очевидным, что намеренная манипуляция основной линией поведения может эффективно повлиять на степень определенности фрейма. В данном случае все, что можно сказать о порождении негативного опыта, относится и к двусмысленностям (vulnerabilities), возникающим в различных жизненных мирах.
Второстепенные фоновые (background) характеристики поведения обычно не бросаются в глаза, поэтому те, кто хочет скрыть какую-либо информацию, сорвать дело или совершить что-то неблаговидное, могут успешно использовать это обстоятельство в своих целях. Например, экскременты животных использовались в качестве «мин» против персонала, так как их замечают те, кто хорошо осведомлен о такой возможности, а другие не замечают[893]. Нечто похожее на эксплуатацию физического фрейма описывается в литературе о лагерях военнопленных.
Мы наладили сообщение с лагерем и между собой. В полых карандашах, разбросанных во дворике для прогулок, мы оставляли записки на клочках туалетной бумаги для представителей Красного Креста. Как раз через Красный Крест начали поступать первые посылки. Мы просили еду и скоро стали получать шоколад, сахар, яичный порошок, сыр!
Мы регулярно выходили во двор, захватив с собой наши полотенца — якобы для вытирания пота. Обычно после одного-двух кругов мы замечали где-нибудь в углу малоприметную кучку мусора. Под мусором в небольшом плотном свертке была еда. Тогда на этот сор небрежно набрасывалось полотенце и оставлялось там до конца получасовой прогулки. Затем полотенце вместе с посылкой подхватывалось одним движением и как ни в чем не бывало приносилось в камеру, где посылку делили[894].
Как уже было показано, самое обыкновенное и не привлекающее внимания представляет собой хорошее прикрытие (cover) для тайных сообщений. Пример опять же связан с опытом военнопленных. Они делают подкоп для побега.
Схема нашего поведения была достаточно простой: один человек работал у выходящей наружу стены, другой сидел на ящике в камере, прильнув к замочной скважине, и следил за движением в коридоре, третий читал книгу или находил себе иные невинные занятия, устроившись на каменных ступеньках единственного входа в наше строение, всего в нескольких ярдах от прохода в коридор, четвертый просто слонялся или делал упражнения в отдаленной части внутреннего двора. Через пару часов двое мужчин снаружи и двое внутри менялись местами. Предупреждение о приближении немца подавалось естественными нейтральными сигналами, например высмаркиванием соплей в том направлении, откуда появлялся немец. Человек у наружной стены, получив сигнал, немедленно прекращал работу[895].
Следующий пример смещений (vulnerabilities) в распознавании поведения связан со слежением (tracking) за развертыванием действия: здесь мы наблюдаем наивность информанта. Я имею в виду следующую ситуацию. Бывает, человек убежден, что, хотя его слова или действия открыты для наблюдения и обсуждения, никто не замечает того, что лежит «вне фрейма» и осуществляется на заднем плане, как бы исподволь. На самом деле, люди способны примечать и это последнее. Подобная наивность вытекает из того факта, что, хотя информант, может быть, со страхом догадывается о столь глубокой осведомленности в его действиях и даже пытается соответствующим образом контролировать поведение, он вряд ли преуспеет в своих намерениях[896]. Если человек вообще действует, он обязательно создает магистральную линию своего поведения (main track), где все открыто внешнему наблюдателю, и одновременно подчиненные, вспомогательные линии, назначение которых состоит в том, чтобы управлять основным действием (и одновременно быть управляемыми), при этом вспомогательные линии не смешиваются с основными. Возьмем, например, работу интервьюеров. Они всегда могут записать такие детали поведения респондента, которые тот считал не подлежащими обсуждениям особенностями своего поведения. Так, в журнальной заметке о качестве обслуживания в бывшем нью-йоркском ресторане «Павильон» автор записывает следующие наблюдения о преемнике знаменитого Анри Суле[897].
