– Люди не станут платить тебе лишь за то, что ты уникальный. Лошадь с тремя ногами, вместо четырёх, тоже не похожа на остальных, но это не делает её лучшей на скачках, или для работы в поле. Мир нуждается в понятных и знакомых вещах, покупатели желают иметь представление о том, за что они платят. Не спорю, возможно твои талант и неординарность, которые сейчас никто не замечает, станут причиной того, что через сотню лет твоё имя будут изучать в начальных классах школы, а твои работы займут почётные места в лучших галереях Европы и самых дорогих частных коллекциях. Вот только будет ли в этом смысл, если самого тебя к тому времени не станет? Ты живешь здесь и сейчас, заботиться о себе, о жилье, о возможной семье, которую в будущем придётся содержать – всё это бремя действительности, в которой мы живём, свалено на тебя уже сегодня. И тебе не удастся сбежать от этого.

Сколько уже прошло времени? Десять, пятнадцать минут? Мы говорим лицом к лицу, но я как будто бы не здесь. В теплом воздухе под жёлтым светом лампы плавают слова отца, но меня нет в этой комнате, чтобы услышать их. И всё же он подходит к тому месту, где я только что стоял, заглядывает туда, где были мои глаза. Теперь он ближе к моим ушам, но голос его при этом стал только тише и нежней.

– Послушай, я знаю – ты отличный художник. И говорю всё это не потому, что хочу обрезать тебе крылья, я лишь хочу убедиться, что ты твёрдо стоишь на ногах, и сможешь достойно жить, когда меня не станет. Я ещё не так стар, чтобы думать о смерти, но мама обоим нам преподала ценный урок о том, как хрупка и непредсказуема человеческая жизнь. Прости, что снова вспомнил о ней, для меня эта тема так же болезненна, но всё же…

Похоже, ему опять стало грустно и он отвернулся. Как давно мама покинула нас? Не помню. Но когда я думаю, что её не стало, мне как будто становится легче. Теперь мною будет разочарован только один человек, а не два. И если я не стану полноценной частью, а лишь половиной или даже нулём – в моей формуле будет больше смысла, если одно из слагаемых отсутствует.

– Я понял тебя. Так… Так что же ты предлагаешь?

Его лицо забавно морщится, когда он так почёсывает свой нос. Сомневается ли отец в ответе? Или в том, как он мне понравится?

– Не знаю… Как насчёт того, чтобы нарисовать несколько нормальных картин, например?

– «Нормальных»?

– Именно. Пускай в них не будет твоей индивидуальности, но если они станут коммерчески успешными, ты сможешь обеспечить себе необходимые условия, чтобы работать над теми, которые тебе хочется создавать.

В голове почему-то всплыли сцены того, как в детстве меня ругали за «неправильные» рисунки. И память о том, до чего это было обидно.

– Что если, пока создаю себе эти условия, я начну забывать, кем хотел стать изначально, и какая цель была передо мной? Я не хотел бы растратить всего себя, лишь в погоне за благополучием.

– Растратить? Так ты считаешь свой дар лишь конечным ресурсом, который можно исчерпать? А я было думал, что ты настроен серьёзно…

Так он всё-таки верит в меня?

– Я… Да, сэр, так и есть. Я настроен серьёзно.

Папина рука опустилась мне на плечо. Её тяжёлое похлопывание едва не вывело меня из равновесия.

– Хорошо. Рад это слышать, парень. Подумай-ка на досуге над тем, о чем мы говорили сейчас, идёт?

Забавно, как движение, задуманное, чтобы толкать и ронять, порою может наоборот – поставить человека на ноги. Хотя бы в мыслях и не надолго. Всё-таки отец – хороший человек. И хороший родитель. Можно ли стать плохим сыном хорошего отца?

– Когда ты снова уедешь?

– Так не терпится снова от меня избавиться? Не волнуйся, я не пробуду здесь дольше недели.

– Нет, я не имел ввиду, что…

– Я знаю. Просто пошутил. Нельзя же всегда быть таким серьёзным.

Чувствуя, как разговор полегчал и опять свернул к незначительным темам, сам папа снова вернулся к своему багажу.

– И как только тебе удалось познакомиться с кем-то сегодня…

– Пап!

Под звуки наигранного смеха, которым отец так очевидно старался ещё сильнее разрядить обстановку, рука его выудила со дна сумки бутылку непочатого коньяка, а бровь слегка приподнялась в вопросе.

– Выпьешь со мной?

– Не сегодня. Голова что-то разболелась, пойду прилягу, пожалуй.

– Снова боли? И как часто?

Не стоило говорить об этом. Маму тоже мучили головные боли, и теперь подобные вещи всегда вызывают у папы нескрываемое беспокойство.

– Нет, не волнуйся. Наверное, тело просто в шоке от такого количества воздуха, которым я сегодня надышался.

– Это точно. Выбирайся почаще.

Вряд ли его могла успокоить подобная глупость. Ведь глаза его всё так же мечутся по моему лицу, а в голосе сквозит неуверенный тон.

– Хорошо. Спокойной ночи.

– И тебе тоже, сынок. Спокойной ночи.

Но ночь не выдалась спокойной. Отказываясь смыкать глаза, моё тело ворочалось в душной постели, точно так же, как нескончаемые мысли в разгорячённой голове. Сон пришёл ко мне лишь перед самым рассветом.

* * *

Пасмурные осенние будни тянулись монотонной чередой. В отсутствии ярких событий, они перемешались в неразборчивый серый комок и неслись мимо меня, не оставляя за собой разборчивого следа. Эми приходила навестить моего отца. Они всегда хорошо ладили, как если бы она и вправду была его дочерью. За ужином казалось, что настоящий гость здесь – это я, прокравшийся за их семейный стол, неловко улыбающийся шуткам, которые не мог понять. Через несколько дней папа вновь попрощался с нами и уехал. Пробыв дома дольше, чем планировал, он всё же не мог игнорировать свою работу и остаться. Смущаясь и пряча взгляд в пол, Эми пообещала ему, что присмотрит за мной, поэтому он сел на поезд с лёгким сердцем и дурацкой ухмылкой.

Я вернулся к холстам и краскам в тронутой переменами мастерской. Старые и недавно законченные картины облеклись в вуаль из белых простыней, а ветхая ширма огородила собой мольберт – таким образом Эми могла находиться здесь сколько захочет, без вреда для своих душевных сил. Иногда мы тихо разговаривали о бессмысленных пустяках, но куда чаще она просто была рядом – беззвучно сидела с книгой в руках, изредка зачитывая особенно понравившиеся ей кусочки текста вслух, под неторопливые звуки мазков. Мы будто снова очутились в далёком детстве. Под грязным морем облаков октябрь проливал холодные дожди и выл ветрами в окна, но в нашем маленьком мирке царила тёплая безмятежность.

– Хоть это место и стало таким белым и чистым, но не могу отделаться от мысли, что иной раз ощущаю себя здесь, словно муха, застрявшая в паутине. Я решила, что ему не помешает немного ярких красок.

С такими словами Эми однажды поставила несколько красных цветов в пустующую ёмкость из-под растворителя.

– Роза?

– Не только. Здесь ещё алый амариллис.

Её тонкие пальцы коснулись лепестков, и на лице заиграла заботливая улыбка. Во мне не найти такого же тепла.

– Ты же знаешь, я ужасно рассеян и невнимателен. Не стоит мне доверять уход за чем-либо, тем более за цветами.

– Конечно знаю. Потому и дарю тебе именно эти – они искусственные. Можешь не волноваться, их неувядающая красота всегда будет с тобой, что бы ни случилось. Будто застывшая во времени. И поливать их не нужно, они совсем не требуют к себе внимания…

Почему-то мне показалось, что улыбка её слегка погрустнела.

– Хорошо, в таком случае, не вижу причин возражать.

– Именно. Давай, поставим их вот сюда, на видное место. Согласись, теперь находиться тут стало приятнее, хоть мы и добавили всего лишь одну маленькую деталь. И на фоне всей этой белизны, они словно…

– Словно кровь на снегу… Да, ты права, мне нравится. Спасибо.

Преобразив мастерскую, пускай и незначительно, Эми будто привнесла сюда что-то от самой себя. Вместе с тем она стала здесь чаще и дольше задерживаться. Конечно же, я не забыл рассказать ей о том, как посетил ту самую выставку. Как глупо опоздал на её начало, о тех картинах, что видел, и художниках, что мне особенно запомнились. Поведал о «Чёрных полотнах» словами Белинды. Но о самой женщине я почему-то умолчал. Что-то внутри меня подсказывало – Эми расстроится, узнав о ней. А этого я бы хотел в последнюю очередь. Вспоминая Белинду, я будто снова возвращался мыслями к той спонтанной беседе, окутанной прохладой осенней ночи и парами вина. Она заверила меня, что наша встреча неизбежна, но я понятия не имел, где мне её искать. Тогда я чувствовал себя полнейшим идиотом, даже большим, чем обычно. Но вскоре эта загадка сама собой разрешилась, при помощи человека, от которого я подобного ожидал наименее всего.