Резко отпускает меня, но сразу же смыкает руки на моей талии, поднимает и взваливает себе на плечо. Уносит прочь из этого странного дома. Держит меня строго над коленями, не задевая интимных частей тела.

Ваня выносит меня во двор и аккуратно опускает на землю. Пикает брелоком сигнализации и толкает меня к большой черной тачке.

– Садись в машину, – цедит приказным тоном.

– Я тебе не вещь! – резко развернувшись на каблуках, выкрикиваю ему в лицо. – Мы развелись. Давно. И я больше не твоя!

– Моя, – просто отвечает он и засовывает руки в карманы брюк. – Этот скот проиграл тебя мне, как ту самую вещь. Так что садись в машину, Слава. Или я сам тебя туда посажу.

– Нет, – не сдвигаюсь с места. – Я больше не заглядываю тебе в рот, когда ты говоришь. И не бросаюсь выполнять каждое ваше требование, Иван Александрович.

Внутри меня все рушится, и я точно знаю, что, если поеду с ним, себя уже не соберу. Нечего будет собирать – пыль не склеить.

– Я. Сказал. В. Машину, – цедит слова по одному, а потом вновь хватает меня за запястье.

– Ты делаешь мне больно, – выдыхаю я, попавшись на крючок его синих глаз. – Отпусти.

– Я тебе делаю больно? – усмехается он. – А ты мне не сделала, Слава, когда связалась с этим?

– Тебя не волнует, – всхлипываю я. – Мы больше не вместе.

– Пока нет, – бросает неопределенное и распахивает передо мной дверцу пассажирского сиденья. – Просто сядь в машину.

– Я лучше сдохну, чем буду с тобой, – выкрикиваю я, и он на момент зависает, морщится, словно пытаясь стряхнуть с себя мои слова.

Молча запихивает меня в машину, захлопывает дверцу и сам заскакивает за руль. Резко рвет с места и меня вжимает в спинку, которая повторяет изгибы тела и пахнет натуральной кожей.

Я смотрю на его красивые пальцы на руле и с трудом восстанавливаю дыхание.

Вновь вспоминаю о Сашеньке и до боли в суставах сжимаю в пальцах край юбки. Что мне делать? Рассказать, что мой ребенок – его сын, а не Эльдара, и попросить помочь? Или станет только хуже? Он так меня ненавидит, что может забрать ребенка у Эльдара, только чтобы отнять его у меня.

– Куда мы едем? – спрашиваю.

– Домой, – бросает, не глядя на меня.

– Разве тот дом не твой? – ловлю его взгляд в зеркале заднего вида.

– Нет, – еще один короткий ответ. – В бардачке сигареты, прикури мне.

У меня перехватывает дыхание. Зачем он так? Это наш маленький ритуал: Ваня за рулем, а я подаю ему сигарету, и наши вкусы смешиваются на фильтре. Был наш ритуал. Теперь слишком больно воспроизводить все это.

Я дрожащими пальцами достаю из бардачка пачку, прикуриваю, пачкая фильтр помадой, затягиваюсь глубоко и подношу ее к его губам. Он забирает сигарету из моих пальцев так, что касается их губами. Меня простреливает электрическим током.

– Я к тебе не вернусь, – выстраиваю я хрупкий барьер. – Вместе с тобой больше не буду.

– Не возвращайся, – пожимает плечами. – Я здесь не затем, чтобы снова играть с тобой в семью.

Играть? Это слово впивается под ребра острым ножом. Он всегда так к нам относился? Ну да, конечно.

– Тогда зачем я тебе? – мой голос противно дребезжит. – Секс?

– Нет, – мотает головой. – В этом недостатка нет.

Разумеется, нет. И в нашем браке тоже не было, если имеется в виду секс на стороне.

– Тогда зачем ты устроил этот цирк? – спрашиваю, пытаясь унять нервную дрожь, от которой каменеют мышцы.

– Какой цирк? – спрашивает он, мазнув по мне взглядом. – Я просто играл в покер.

– Вань, – поворачиваю к нему голову, – чего ты хочешь?

Он выезжает в высокие кованые ворота и паркует машину перед огромным трехэтажным особняком. Я даже не успела заметить, как мы выехали из города и оказались здесь.

– Я расскажу тебя за ужином, Слав. – Выходит из машины, обегает ее, открывает дверцу и протягивает мне руку. – Пойдем.

Я все же хватаюсь за его руку, и это как прыжок веры. Со стометровой вышки. Прямо в ледяную воду.

– Ты живешь один? – спрашиваю я, боясь столкнуться нос к носу с его женой или сожительницей.

– Не совсем, – туманно бросает Ваня и тянет меня к дому.

– Ой! – вскрикиваю я, когда мой каблук подкашивается, и лодыжку пронзает острой болью.

– Слава, – Ваня тут же подхватывает меня под подмышки и колени и легко поднимает на руки. – Что такое?

– Нога, – поясняю я, морщась от боли.

Он молча вносит меня в дом, проходит со мной через просторный холл в кухню и усаживает на высокий стул у кухонного острова. Присаживается на корточки передо мной и разувает: сначала снимает туфлю со здоровой ноги, а потом – с поврежденной.

– Ах, – выдыхаю я. Нормально так растянула, если настолько больно.

– Больно? – Ваня поднимает на меня глаза, и мне кажется, я бесконечно тону в их синеве. Вновь отвлекается на мою травму, фиксируя ступню в своих сильных пальцах. – Растяжение. Просто нужен покой на пару дней.

Его руки такие теплые, такие родные, что я почти плачу от потока нахлынувших чувств. Я вспоминаю нас вместе и нашего малыша, который так ужасно и прекрасно похож на Ваню.

Его взгляд как пытка. Рассматривает мое лицо внимательно, словно подмечая каждую новую морщинку, каждое мелкое изменение. Отпускает мою ногу, аккуратно поставив ее на пуфик, который подвинул, и заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос. Не только я скучала: Ваня ведет пальцами вдоль моей скулы, а потом выше, почти коснувшись уголка рта. Резко одергивает от меня руку и чуть кривится.

– Ваня, – его имя на языке как самое изысканное лакомство, но сейчас оно безбожно горчит, – зачем я здесь?

Он встает, отворачивается от меня и делает вид, что рассматривает бутылки на баре. Я же пожираю взглядом его внушительную фигуру, затянутую в идеально сидящий костюм. Я могу закрыть глаза и в мелких подробностях воспроизвести перед внутренним взором то, что под одеждой.

– Мы собираемся ужинать, – проговаривает спокойно, словно и не было пяти лет не вместе и всей этой тлеющей ненависти. – Есть хочешь, Слава?

– Нет, не хочу, – мотаю головой.

– Тогда будем пить, – выдает невесело и откупоривает бутылку вина, разливает по бокалам и подает мне один. – Твое любимое.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю, не притронувшись к алкоголю.

– Очень зря ты так, – вздыхает он, двумя глотками приканчивает свою порцию и швыряет бокал в раковину. Я вздрагиваю от звона осколков. – Я хочу, чтобы ты побыла со мной семь дней. Здесь, в этом доме.

– Зачем? – Я физически чувствую, как у меня глаза лезут из орбит.

– У нас остались незакрытые гештальты, – проговаривает мрачно, опирается поясницей на край кухонного острова и складывает руки на широкой груди.

– Если мне это не нужно? – спрашиваю я и тут же прикусываю себе внутреннюю часть щеки.

«Дура… Дура! Заткнись! Проси у него помощи. Валяйся в ногах, умоляй вернуть тебе сына!!», – ору я внутри себя, пытаясь преодолеть эту тупую застарелую обиду.

– Мне не нужно твое согласие, Слава, – чеканит он. – Мнение твое тоже не интересует, – он вдруг замолкает и устало проводит ладонью по лицу. – Я спрошу у тебя сейчас кое-что, и советую очень хорошо подумать над ответом.

Внутри меня все замирает. Вот сейчас…Сейчас это случится, и я из просто шлюхи превращусь в бессердечную суку, которая скрыла от него ребенка.

– Что ты хочешь знать? – спрашиваю, зажмурившись на секунду и резко распахнув глаза.

– У тебя есть сын. – Он смотрит прямо на меня, и этот пристальный взгляд как пытка. Как худший детектор лжи. И вот тот самый последний гвоздь. Сразу. Наотмашь: – Чей это ребенок? Мой? Или того дебила, с которым ты связалась?

– Твой, – произношу единственное слово. – Твой, – повторяю, судорожно вдохнув порцию кислорода.

– Блядь, – выдыхает Ваня зло, и я вижу, как его плечи оседают, а грудная клетка вздымается от такого же отчаянного вздоха.

Я с трудом поднимаюсь и ковыляю к нему, держась за столешницу. Сейчас его измена меркнет в сравнении с моим поступком. Я бы многое отдала, чтобы вернуться в тот день. Я бы просто ушла без того позорного выкрика, что беременна от другого. Мы бы просто развелись, и, возможно, я бы сейчас жила спокойно с Сашенькой. Но я так не сделала.