Литмир - Электронная Библиотека

Во-первых, она неодинаково относилась к воспитанникам. Требовательна, критична, а порой и нетерпима была только по отношению к одаренным детям. Словно внушала: тебе много дано – с тебя и спросится. Олег Павлович вспоминал, что его чаще всего ругали за опоздания. Грех этот родился оттого, что жил он близко, выбегал из дома либо без трех, либо без четырех минут до начала занятий, иногда успевал, а иногда опаздывал. И вот однажды, опоздав в очередной раз, был вынужден выслушать отповедь руководителя. Признался, что прошло больше семидесяти лет, а он помнил те слова, простые, жесткие, обидные, бьющие по самолюбию, которые нашла Наталия Иосифовна. Во-вторых, она сумела вложить в ребенка простую и важную мысль: мы занимаемся серьезным и важным делом и ответственны перед теми, кто вечером приходит нас смотреть. Пожалуй, с той поры, со спектакля «Красный галстук» по пьесе Сергея Михалкова, и поселилось в Табакове желание: «Не подвести бы их!» – имея в виду зрителей.

Касаясь вопроса отношений театра со зрителем, Олег Павлович был особенно щепетилен: актер должен быть достоин зрительского доверия. И в конце жизни особо гордился, что прошли десятилетия, сменились несколько генеральных секретарей и три президента, а зрители никогда не отказывали ему в доверии. Но это не мешало студийцам оставаться детьми, озорниками. Они шутили, разыгрывали, хулиганили, словом, были нормальными ребятами, с замашками взрослых людей. После репетиции никому не хотелось расходиться, домой шли не сразу, а заглядывали в забегаловку, которую называли «Кабаре», на углу Максима Горького и Ленина, покупали на всех две бутылки клюквенного морса и каждому по пирожку с ливером и беседовали часами. Наверное, сегодня это можно назвать игрой, но всерьез: уже тогда они были театральные люди.

Табаков вспоминал, что в студии он не только обрел настоящих друзей, но и впервые изучил «науку страсти нежной». В шестнадцать лет он влюбился в девочку из хореографического кружка Нину Кудряшову: «Эротика в юношеском возрасте имеет несколько иное значение, нежели в зрелые годы. Чтобы обрести право хоть как-то прикасаться к моей возлюбленной, я не поленился пойти в хореографический кружок, когда у них не хватало мальчишек, и принять участие в балете из жизни растений. Урожайные зерновые противостояли сорнякам. А у меня была роскошная роль Суховея, который все эти тростиночки под себя подминал, сжигая полезную флору… Короче говоря, я ее трогал весь спектакль». Любовь для него так и осталась чувством возвышенным: «Высочайшая планка в отношениях с прекрасным полом, взятая в юности, не давала мне опускаться ниже на протяжении всей жизни… Любовь всегда должна быть “с черемухой”, как говорил мой папа. Если Господь или судьба одаривали меня чувством, так оно развивалось по всем законам влюбленности и всего ей сопутствующего. Я благодарен жизни за то, что график моих влюбленностей всегда был плотен, насыщен и регулярен. Почти как движение подмосковных электричек».

Участие в студии многим принесло известность в городе. 9 марта 1953 года, в день похорон Сталина, Табаков вместе с девочкой из студии читал на сцене Театра оперы и балета имени Чернышевского траурно-торжественный литмонтаж. Минут сорок они читали стихи Твардовского, Алигер, Симонова в атмосфере искреннего горя. Как писал Олег Павлович, в зале рыдали, бились в истерике, кто-то падал в обморок. Читал он с искренним чувством – то ли успеха хотелось, то ли атмосфера подлинного горя в зале захватила, но история с организацией «кружка декабристов» как-то забылась, а запомнилось ощущение власти актера над зрительным залом.

Из тех далеких дней в Табакове осталось главное для актера: «Душа обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь…» Вот давала Наталия Иосифовна задание, и хотели студийцы или не хотели, но все было серьезно: и поручаемые роли, и раздумья о будущей профессии, о дальнейшей судьбе. Она показала им всем «систему координат» как в театре, так и в человеческих отношениях. Когда Табаков уже стал зрелым профессионалом, она была с ним строга, тревожилась, чтобы ему не «надули в уши», чтобы не коснулись его пошлость и дурь, чтобы не погрузился он в атмосферу интриг и зависти, свойственную – что греха таить – многим театральным коллективам. Любое ее слово воспринималось как директива, ее влияние было столь сильно, что он и подумать не мог, что станет кем-нибудь еще, а не артистом. Без всякого преувеличения, он считал Наталию Иосифовну своей крестной мамой как в актерской профессии, так и в педагогике. Именно она дала исходный импульс профессии, а дальше его уже никто и ничто не могли остановить.

В 1953 году Олег Табаков окончил школу. Сомнений в выборе профессии к этому времени не существовало: только Москва, только театральный институт. О существовании МХАТа он знал с самого детства – в первый год войны Художественный театр с его потрясающей труппой был эвакуирован в Саратов. Увиденные спектакли оставили в памяти Марии Андреевны самые яркие театральные впечатления, а программки с именами великих актеров она хранила как семейную реликвию. Однажды взяла с собой сына на спектакль «Кремлевские куранты», где ребенок заснул. Так пересеклись пути будущего артиста и его альма-матер. В старину русские купцы, продавая товар, часто произносили фразу – «добротный замес». Этим определялось качество продукта. Табаков в детстве получил доброкачественный «замес» любви, добра, веры. А, как известно, чем больше в детстве ребенок получает добра и любви близких, тем закаленнее встречает трудности взрослой жизни. Из Саратова он уезжал весело, шутками подбадривал отца и плачущих женщин. Вскочив на подножку вагона, задорно крикнул: «Я уезжаю учиться на тракториста-а-а!»

Глава вторая

Москва. Школа-студия МХАТ

О, знал бы я, что так бывает,

Когда пускался на дебют…

Борис Пастернак

Его первые подробные письма из Москвы получала Наталия Иосифовна Сухостав, и Мария Андреевна новости о сыне приходила узнать к ней. Вот некоторые из этих писем:

«7 августа 1953 года.

Дорогая Наталия Иосифовна!

Кривая моего настроения резко подскочила вверх. Вчера в ГИТИСе состоялся 1 тур и почти все решилось.

Вызвали нас 5 человек. Я читал последним. В комиссии сидят: директор института, Орлов, Раевский, Орлова, Вронская и тому подобные тузы. Я читал “Улицу младшего сына”, “Изгнанник” и “Слон-живописец”.

Кончил я читать, и Орлов высочайше изволил что-то сказать по моему адресу. Я ему тотчас ответил. Ну, и пошли острые шуточки – короче говоря, “всем понравился” (по словам директора). Директор ГИТИС Горбунов подозвал меня и посадил рядом с собой. Вы понимаете: Раевский, Табаков, Горбунов и К. Вот хохма.

Директор сказал, что берут меня, но при условии, что я не пойду на 3 тур во МХАТ. Правда, придется сдавать еще 2 и 3 туры. Но это только для того, чтобы злые языки не говорили ничего лишнего. Далее он начал меня убеждать в том, чтобы я обязательно готовился по общеобразовательным предметам. Говорил, что я должен сдать обязательно все на 5, и тогда мне, мол, дадут какую-то персональную стипендию, и что обязательно должен работать у них по комсомольской линии. Это я-то!!! И т. д. и т. д. Далее он мне заявил (привожу его слова): “Ты только ни с какими девушками не знакомься, это и потом успеешь сделать, а теперь основное внимание учебе”. В общем, напутствовал меня как любящий папаша, да и только. Отнесся он ко мне исключительно сердечно. Я был приятно поражен таким вниманием. Когда я заикнулся насчет общежития, он тотчас меня заверил, что с общежитием он мне все устроит.

На прощанье попросил меня никому об этом разговоре не рассказывать, чтоб не было никаких сплетен.

Но это все хорошо, конечно, но вот что делать со МХАТ – прямо не знаю. Как бы потом не пришлось жалеть. Что вы думаете об этом? Вот, собственно, все мои дела. Пишите, Наталия Иосифовна, прошу Вас. Ваш Олег»[2].

вернуться

2

Публикуется впервые по оригиналам, полученным из саратовского Дворца пионеров.

5
{"b":"842313","o":1}