Естественно, знать больше многих и не иметь возможности сказать об этом открыто – тяжкая душевная ноша для молодого человека. Начинаешь жить двойной жизнью. Это как маска, которая прирастает к лицу, избавиться от которой невозможно. Все время себя контролируешь: принято – не принято, дозволено – не дозволено, и не замечаешь, как гнетущая самоцензура становится органичной. Долго так продолжаться не может: происходит деформация личности или случается психологический срыв. Отцовского внимания сыну явно не хватало – как уже говорилось, вернувшись с фронта, Павел Кондратьевич ушел из семьи и стал жить в том же Саратове с бывшим врачом своего санитарного поезда Лидией Степановной. Скоро, в 1949 году, у них родилась дочка Наташа – сводная сестра Олега, с которой он тоже всю жизнь сохранял теплые отношения. Не прекращал он общаться и с отцом, но главную роль в его жизни, конечно, играла мать.
Заметив среди приятелей Олега «хулиганствующих элементов», проживающих рядом с их домом, Мария Андреевна решила оградить сына от дурного влияния улицы и своевременно отвела семиклассника в шахматный кружок городского Дворца пионеров и школьников. Уже в восьмом классе сын получил третий юношеский разряд. В том же Дворце пионеров состоялась встреча, определившая судьбу подростка. Однажды в шахматный кружок заглянула высокая, красивая женщина, искавшая на новую постановку недостающих мальчишек. Среди приглашенных был и Олег Табаков. Она попросила его «громко-громко, на весь зал» произнести фразу: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Суровый вердикт «голосок слабый, но попробуем» не помешал зачислению четырнадцатилетнего парня в новобранцы театральной студии «Молодая гвардия».
Имя женщины, пригласившей подростка в свой коллектив, требует отдельного рассказа, потому что в юности на человека все может оказать влияние: и прочитанная книга, и яркое событие, в центре которого ты оказался случайно, и встреча с необычным человеком. Каждый год в начале сентября у дверей саратовского Дворца пионеров возникала многочисленная толпа из детей и взрослых. Прохожие, недоумевая, интересовались, что здесь происходит. Ответ удивлял: идет экзамен в театральную студию. Выдержать экзамен могли единицы, а желающих были сотни. Конкурс всегда серьезный, отбор жесткий, некоторые справедливо сравнивали его с поступлением в театральные вузы. Руководила студией Наталия Иосифовна Сухостав – личность в Саратове легендарная, женщина с неожиданными сюжетными линиями в жизни. Дочь знаменитого в городе врача-эпидемиолога чешского происхождения Иосифа Карловича Сухостав, бесспорно, была талантлива. Счастливое детство, юность, полная планов и надежд. Умница, красавица, победитель всех поэтических состязаний, в которых принимал участие и отец Олега Павел Кондратьевич, которого она называла запросто «Павлуша». Надо заметить, что поэтов Серебряного века она и в старости читала наизусть целыми страницами, но колесо истории безжалостно прокатилось по судьбе: арест отца, который вернулся из тюрьмы безнадежно больным, потом расстрел мужа Виктора Томашайтиса, работника прокуратуры и чемпиона России по теннису.
О трагической судьбе Виктора Казимировича, о том, как он, не выполнив план по осуждению и расстрелу предполагаемых вредителей, сам был расстрелян, Олегу рассказал отец. Павел Кондратьевич, тоже способный спортсмен, хороший лыжник и шахматист, играл с мужем Наталии Иосифовны в теннис. Когда были опубликованы письма Томашайтиса, найденные народным артистом России Владимиром Красновым, открылась неведомая многим страница жизни Наталии Сухостав. Казалось, беда никогда не даст ей передышку. Из Театра юного зрителя, где она играла ведущие роли, ее выгнали с «волчьим билетом». На руках была беспомощная мать, на работу нигде не брали, даже в аптеке мыть пробирки. Удивительно, но она не замкнулась, не озлобилась, не впала в депрессию. Вот что значит серьезное дореволюционное воспитание, в котором ощущение своей самобытности и независимость мышления были непобедимы!
Потом судьба смилостивилась: то ли это был счастливый случай, то ли война смягчила нравы людей, но литературная композиция, подготовленная ею с детьми для раненых бойцов в госпитале, который находился во Дворце пионеров, осталась в памяти. Через год, когда госпиталь съехал, руководители Дворца пригласили ее на работу с детьми. Конечно, она не предполагала, что сюда она будет приходить сорок лет, а организованная ею театральная студия станет главным делом жизни. Облик Наталии Иосифовны до сих пор у многих в памяти: высокая, худая, короткая стрижка, летящая походка, огромные влажные глаза и ярко подведенные губы. В любой позе – прямая спина и удивительная выразительность рук. Сама рука в покое, в движении только кисть, ухоженная, с длинными пальцами, унизанными тяжелыми кольцами. Став взрослой, я разглядела: обычные, правда не лишенные оригинальности дешевые колечки. Но как она их носила! Табаков говорил, что ему она всегда напоминала кумира молодости – Марлен Дитрих.
Позже, встретив разных людей ее поколения, я поняла, что это типичная дореволюционная интеллигентность. Конечно, перестроившаяся на новые времена, но сохранившая прежние привычки, манеры, какие-то повадки прошлого. Так старые профессора в университете сохраняли любезность в отношениях со студентами и постоянную готовность увидеть в каждом из нас коллегу. Как говорится, леди нельзя сделаться, ею надо родиться. У Наталии Иосифовны был безошибочный вкус на подлинное, настоящее и серьезное. С точки зрения классической педагогики, конечно, она во многом была не права. Нельзя кричать на детей, непозволительно в негодовании бросать предметы или стучать по столу, когда дети плохо слушают. Ласки, готовности к похвалам и поощрениям в ней было маловато, если не сказать не было вообще. Думаю, вся тайна ее педагогики заключалась в даре интуитивного угадывания талантливости (творческой или просто человеческой) в желторотых, нескладных, не понимающих себя ребятишек, в умении оставаться интересной им на долгие десятилетия.
Сотни детей прошли через студию Наталии Сухостав. Конечно, далеко не все они стали актерами, но уважение к людям театральной профессии сохранили на всю жизнь, получив в раннем детстве прививку от пошлости и подлости жизни. Человек безукоризненно честный и щепетильный в быту, она была столь же щепетильна в отношениях с людьми. Вспышки страстей не обходили ее стороной, иногда она могла нагнать такого страха, что многие, как и Табаков, запомнили это навсегда. Человек принципов, она никогда не скрывала своей позиции. Лгать, кокетничать, сочинять собственную значимость при ней было глупо и бессмысленно. Помню, как она погрозила пальцем первокласснику, опоздавшему на репетицию: «Табаковых среди вас нет, работать надо!» Не знаю, запомнил ли эти слова тот мальчишка, но мы, старшеклассники, находившиеся в комнате, переглянувшись, согласились – Табаковых среди нас не было.
Когда Олег Павлович приехал в Саратов уже известным актером после первых ролей в кино, в студии с ним состоялась встреча. Он радостно и возбужденно что-то рассказывал, показывал, буквально летая по комнате, все в восхищении следили за его передвижениями, пока не раздался голос нашего педагога: «Олег, сядь!» И он послушно опустился на стул. Какая-то одержимость во всем, что делала Наталия Иосифовна, внушала нам, подросткам, веру и надежду. Надежду не только на себя, но и на жизнь, которая непременно будет справедлива к тебе, если ты будешь честен, порядочен, трудолюбив. Все, что связано с теми временами, о которых она много рассказывала, представлялось нам Атлантидой, своего рода допотопной цивилизацией, факт существования которой никто не отрицает, а вот ощутить ее подлинность, природу ее людей и нравов нам уже не дано. Словом, ушедшая натура.
Отношения со своим первым театральным педагогом Табаков сохранил до конца ее жизни, оставив о ней пронзительно тонкие и точные воспоминания. А главное, поступками сохранил о ней память в истории города. Благодаря его хлопотам случилось важнейшее событие – открытие на здании саратовского Дворца пионеров мемориальной доски театральному педагогу Наталии Иосифовне Сухостав, у которой учились жизни и искусству сотни детей. Важнейшее, потому что нельзя воскресить человека или отменить перенесенные им душевные мучения, но запечатлеть в людской памяти то, что он сделал в жизни, восстановив тем самым справедливость, вполне возможно. Когда в 1990 году Наталия Иосифовна умерла, ученики поставили на ее могиле памятник. У каждого студийца остались свои воспоминания о педагоге. Табаков рассказ о ней всегда начинал с пушкинских строк: «Нет, весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет…» Он был убежден, что эта цитата удивительно точно применима к его памяти о Наталии Иосифовне, и всегда помнил важные для себя ее уроки.
