Как только очередной Ольгович сел на великокняжеский престол в Киеве, Ярославу пришлось уйти со своего княжения: сильный противник теперь у себя под боком видеть его не хотел.

Изо всей долгой южнорусской эпопеи по-настоящему полезным для юного князя оказалось лишь одно событие. Вместе со старшими князьями из числа союзников отца он ходил в степь против половцев[10]. Этот масштабный поход 1204 года принес успех. Коалиция южнорусских князей сумела в нескольких боях нанести половцам поражения и отбить русских пленников. Для начинающего полководца опыт – поистине бесценный.

Итак, Юг Руси не дал Ярославу Всеволодовичу ни славы, ни авторитета. Скорее видно, что он действует как медлительный увалень.

Но на Юге он еще очень молод и только учится делам правления.

В 1209 году отец дал ему еще одно дальнее княжение – Рязань. Притом княжение опасное: рязанцы являлись традиционными противниками Всеволодова семейства. Рязань вела с Владимиром упорную борьбу. Оказалась покорена, но не смирилась. Бунтовала, была подавлена, однако искорки мятежа тлели и тлели в остывшей вроде бы печи рязанского неистовства. Незадолго до того, как Рязанское княжение досталось Ярославу, отец его узнал о новой угрозе со стороны Рязани. Тамошние князья завязали тайные переговоры с Черниговом, находившимся во враждебных отношениях с державой Всеволода. Князь пошел на Рязанщину с войсками, взял город Пронск, у стен самой Рязани едва умолен был не брать город на щит, увел в оковах весь рязанский княжеский дом и только тогда утвердил в качестве правителя своего сына Ярослава. Иными словами, родитель наделил отпрыска властью над смертельно опасным местом.

Чем был молодой князь для рязанцев? Последним шансом. «Либо вы покорны воле моей, которую я передаю вам через сына, – словно бы сообщал им Всеволод Большое Гнездо, – либо разорение и смерть».

Рязанцы не послушались.

Новые подданные целовали крест, а затем восстали и предали мучительной смерти доверенных людей молодого князя-чужака: их живыми засыпали землей в погребах. Тогда Всеволод вернулся, выпроводил рязанцев из их города, велев забрать с собой кое-какое имущество, а потом спалил Рязань дотла. Лишенных крова горожан князь отогнал во Владимир как пленников.

В этой истории Ярослав Всеволодович не сплоховал: он уцелел сам и вовремя вызвал отца с подмогой. «Увалень» научился действовать быстро… Как минимум для игр отца он сделался достаточно хорош. И, всего вернее, давно мечтал о собственных играх, еще не очень понимая, возможно, что некоторые княжеские игры приводят Русь к большим междоусобным войнам.

Впрочем, в ту пору такого рода «непонимание» являлось общим грехом огромной части русских князей. Особенно князей Южной Руси. Там состояние междоусобной войны к началу XIII столетия уже воспринимали как норму, а мир – как неожиданное и редкое счастье.

Итак, пока Ярослав Всеволодович утратил и Переяславль-Южный, и Рязань.

Но скоро ему достанется в качестве удела другой Переяславль – не Южный, а Залесский.

У любого великого народа есть собственный национальный миф. Это вовсе не сумма героических сказок, а нечто гораздо более значительное, если не сказать – жизненно важное для самого народа.

Национальный миф представляет собой устойчивый образ, который нация транслирует внутрь и вовне себя. Всегда и неизменно это сложный, динамично развивающийся образ, в нем нет ничего примитивного. Главное же в нем – стремление «коллективного сознания» огромных масс людей выглядеть определенным образом.

Конечно, в первую очередь роль строительного материала для национального мифа отводится победам на ратном поле, достижениям в сфере науки и культуры, проявлениям святости и нравственного величия. Но «биография» любого народа пестра: одними победами ее не наполнить, есть и поражения, и страницы нравственного падения, и века невежества, упадка… Если народ ничего не может извлечь из темных лет своей исторической судьбы, помимо почвы для самообвинений («вечно у нас…», «только у нас возможно подобное безобразие…», «веками не вылезаем из варварства…»), он обречен. Он непременно станет податливой глиной для других народов. Поэтому показателем духовной силы нации становится то, до какой степени она способна «перемалывать» трагедии своего прошлого и настоящего, включая их в национальный миф в облагороженном виде – глубоко продуманном, прочувствованном, переложенном на язык высокой культуры и прочной веры. По большому счету – сколь свойственно ей извлекать уроки из опыта предков и прикладывать это умение к чувству собственного достоинства.

Одна из величайших трагедий русского народа – кровавая битва на реке Липице, произошедшая в 1216 году. Апогей политической раздробленности Руси, пик междоусобных войн. Память ее черна…

Но ведь сумел же народ не только пережить Липицкое побоище, но и дать ему адекватную нравственную оценку. Сумели же и сами участники резни «переменить ум», вспоминая большую кровь того несчастного дня. Значит, механизмы создания национального мифа у русских работают как надо. Не худшим образом.

Одну из главных ролей сыграл в липицкой трагедии Ярослав Всеволодович. И тогда он, мягко говоря, не отличился как полководец.

Корни липицкой трагедии уходят на годы и десятилетия вглубь истории.

Много лет огромным и могучим Владимиро-Суздальским княжеством правил Всеволод Юрьевич. Он искал единства для подвластных земель, устанавливал непререкаемое подчинение, умело вел войны и в то же время отличался крепкой верой, нищелюбием, благочестием.

Поистине идиллическая картина! Великий справедливый правитель, благочестивый христианин, храбрый воин… Но к этой бочке меда придется добавить ложку дегтя: среди многочисленных добродетелей Всеволода Юрьевича не было одной, очень важной – отцовского внимания к детям. И дети его выросли жестокими гордецами, включая и нашего героя, Ярослава Всеволодовича. Именно поэтому после кончины Всеволода Юрьевича его колоссальная держава распалась на полунезависимые княжества, а земли Северной Руси, долго не знавшие междоусобных войн, оказались залиты кровью…

Не напрасно ему дали прозвище Большое Гнездо: он дал жизнь более чем десятку детей, из них одних лишь сыновей – восемь! К моменту, когда немолодой князь почувствовал наступление последнего срока, в живых оставались шестеро сыновей. А долг перед родом требовал обеспечить отпрысков честью и богатством. Следовательно – дать им княжения. Старший сын, Константин, не хотел деления Владимиро-Суздальской земли на части, требовал себе всей державы. Но родитель, осердясь, решил иначе. И вот получил от отца Константин города Ростов и Ярославль, а Юрий – Суздаль, Владимир (столицу княжества) и формальное первенство среди потомков Всеволода, хотя и уступал годами Константину. Так разъяренный отец в 1212 году, на смертном одре, наказал строптивого сына. Константин проявлял государственную прозорливость, но шел против семейных устоев, против воли отца и при жизни родителя не желал смягчаться…

Следующему сыну, Ярославу, достался Переяславль-Залесский[11]. Значительный город, богатый, растущий[12]. Иначе говоря, Ярославу Всеволодовичу достался почетный удел, пусть и не первостепенный по значению своему.

Велика была Владимиро-Суздальская земля, множество богатых городов существовало в ней. Казалось бы, каждому из Всеволодовичей хватит богатства и чести, каждый получит свой удел, где сможет жить мирно и счастливо!

Но вышло не так. Великая гордыня, взращенная еще при жизни отца, пышным цветом расцвела в душах его отпрысков. А гордыня – мать прочим грехам. От нее и жестокость, и ложь, и корысть, и тщеславие…

Вот так и с Ярославом Всеволодовичем: пожил в холоде душевном, побыл второстепенной фигурой в играх отца, возжелал собственных игр. И набрался гордыни, возомнив о себе как о большом игроке Большой игры.