– Я знаю. Но на этих курсах тоже нужно много чего запоминать, а у меня не получается, не хватит места в голове для запоминания русского языка, – бодро ответил Колька, засмеявшись вместе с учительницей.

В этот миг в дверь квартиры кто-то позвонил. Вера Сергеевна испуганно вздрогнула, поменялась в лице, решила, что это, наверное, Василий Васильевич что-то забыл сказать или зашёл, чтобы сообщить о своём срочном отъезде. Такое уже бывало. Но в полутёмном проёме двери она увидела худощавого небритого мужчину лет пятидесяти, с выпуклыми скулами, седыми висками, одетого в мятый жёлтый свитер, коротковатые спортивные брюки и грязные домашние тапочки. Из-под натянутой на голову выцветшей бейсболки на Веру Сергеевну с какой-то загадочной пустотой смотрели неизвестные тёмные глаза, полные боли, усталости и мольбы.

«Бомж. Попрошайка. Сейчас денег будет просить. Господи, и дать-то нечего. Может, еды какой-то», – мелькнула мысль.

– Вы меня не узнаёте, Веря Сергеевна? Здравствуйте! – сиплым страдальческим голосом произнёс незнакомец.

«Почему я его должна узнавать? Вероятно, это кто-то из учеников, раз знает меня», – заволновалась Вера Сергеевна. Она вспомнила, как около года назад к ней уже приходил её бывший ученик, просил в долг денег на бутылку водки, говорил, что у него жена ушла и никого из родных не осталось. Деньги взял, но долг так и не отдал, хотя водка за этот год в три раза подорожала.

– Я вас, наверное, напугал своим визитом? – продолжил незнакомец. – Вижу, что не узнали. Вы меня извините, Вера Сергеевна, я здесь неподалеку заглянул к своему однокласснику, про вас говорили, вот решил заскочить…

– Нет, я вас не узнаю. Извиняю. И вы меня простите, мне очень некогда, у меня люди, – сказала Вера Сергеевна, испугавшись своего ответа: «Да, это точно ученик, раз был у одноклассника. Может, не надо так сразу отшивать человека? Хоть имя бы спросила, раз не можешь вспомнить, а ещё Кольке про плохую память что-то говорила…»

– Ой, простите, я не знал, что у вас люди. Может, вы мне номер своего телефона оставите, а я вам позже позвоню, – засуетился незнакомец, медленными движениями рук пытаясь нащупать карман, в котором, надо полагать, был его мобильный телефон. Руки не слушались как у паралитика, мужчина нервно цокал губами и тяжело вздыхал.

– Нет-нет, извините. Мне правда очень некогда, – продолжила Вера Сергеевна: «Да что же это со мной? Может, человеку действительно что-то от меня нужно? Хоть и бомжеватого вида, но видно, что больной».

– Я Славик, Вера Сергеевна, Станислав, не узнаёте?

– Нет, Славик, не узнаю, номер телефона свой никому не даю. Всё, я пошла, извините ещё раз, – Вера Сергеевна захлопнула дверь, но не отошла от неё, ожидая, что сейчас будет повторный звонок. Однако из подъезда пару минут не доносилось ни звука. Затем постучал Василий Васильевич.

– Вера Сергеевна, у вас всё нормально? – слегка запыхавшись, словно после пробежки, спросил он. – Тут какой-то бродяга к вам, вижу, приходил. Я из машины смотрю – к вам в подъезд направился, думал, может, какой сосед или к соседям. Тут ведь, вы говорили, на втором этаже живёт какой-то ханурик. Но присмотрелся – он от вас, вроде, как вышел.

– Всё хорошо, Василий Васильевич. Наверное, ошибся адресом, – успокоила Вера Сергеевна.

– А, ну, смотрите. А то если чего, меня зовите. Занимайтесь, я тут рядом, прослежу, чтоб никто вам не мешал.

Вера Сергеевна вернулась к Кольке, пытаясь сосредоточиться на занятии, но в голове роем кружили разные мысли: «Что за Славик? Зачем приходил? Нет, номер свой я ему правильно сделала, что не дала, но всё равно как-то неловко получилось. Если бы Вась-Вась не сидел на своём пункте наблюдения в машине, может, и поговорила бы с человеком. Мало ли, времена какие сложные, человек в беду мог попасть. А так неудобно перед Рябоконем, он платит деньги, тратит своё время, ждёт, а я во время занятия с его сыном не могу с непрошенными гостями разобраться. Ох, а ведь чесались брови-то как с утра, Катя говорила, что это примета к гостям. Всё, Минина, выдохни. Если человеку очень надо, придёт второй раз».

Занятие Вера Сергеевна заканчивала нервно и скомкано, на это даже Колька обратил внимание. Мол, не случилось ли чего у учительницы. Но та отвечала, что всё в порядке, просто нездоровится. Человечество ещё не придумало более распространённого и железобетонного оправдания своему поведению, чем ссылка на неожиданно пошатнувшееся самочувствие.

Весь день Вера Сергеевна ждала окончания рабочей смены Кати. Очень хотелось поговорить, просто выжигало всё внутри ярким пламенем – так хотелось. С сыном Игорем не виделись уже девять лет, как началась братоубийственная война, так он ни разу из Киева и не приехал. Не разделил политических взглядов матери. Ненасытная злодейка-война разделила многие семьи. А после того, как Вера Сергеевна получила желанный российский красный паспорт и сообщила об этом Игорю, тот и вовсе истерично крикнул в трубку, что у него больше нет матери. Потом поменял номер, а после и вовсе вся украинская связь в республике исчезла.

Поплакала несладко, решила, что мыкать старость ей хоть так, хоть эдак, а придётся в одиночку. Но не за себя тревогою рвала сердце Вера Сергеевна. За сына. Где он сейчас, чем занят, не пошёл ли по зову американских ястребков на войну против братьев своих и сестёр, против матери своей и вопреки завещаниям деда-ветерана, прошедшего в Отечественную и сталинградский огонь, и днепровскую воду и берлинские медные трубы.

Катя зашла в квартиру Веры Сергеевны без стука и звонка. У неё был свой ключ, даденный ей на всякий пожарный случай. Пожара никогда не случалось, но ключ пригождался часто, особенно когда Веру Сергеевну сбивали с ног мучительные боли в спине, и нужно было возвращать её к жизни.

– Как прошло занятие? – из прихожей защебетала Катя, лицо хоть и расписано правильными чертами, но посеревшее – устала.

– Ой, Катенька, да как обычно, всё слышит, но ничего не запоминает, сложный мальчик. А ты как отработала?– засуетилась Вера Сергеевна.

– На позитиве. Чего расстраиваться, моего пивца, как всегда, нет. Свобода, дыши – не хочу! Хоть домой не возвращайся, считай, что не с мужем, а с соседкой живу.

– Может, поужинаем вместе, – предложила Вера Сергеевна.

– Давайте. Вы сидите, я сама что-нибудь приготовлю, – Катя скользнула на тесную кухню в пять квадратных метров, где практически всё пространство занимала газовая плита, холодильник, кухонный стол и высокая полупустая пластиковая ёмкость для воды.– Воду не качали сегодня?

– Да от них дождёшься, скоро лягушки заведутся, – ответила Вера Сергеевна, медленно переставляя ноги по пути на кухню. – Я тут, Катенька, сегодня попала в непонятную и странную ситуацию. Приходил ко мне какой-то мужчина, неопрятный, грязный, одет как шпана беспризорная, по-видимому, больной, рука у него что ли плохо работает, голос шипящий, и взгляд такой туманный, как у наркомана. Мне показалось, что это кто-то из моих учеников. Но не узнала, кто именно.

– Так спросили бы, – удивилась Катя.

– Да не успела я, – оправдывающимся голосом буркнула хозяйка. – Сначала испугалась его, потом задёргалась, у меня ж занятие, а в машине контролёр сидит – Василий Васильевич. В общем, как-то неловко с этим мужчиной вышло. Дверь у него перед носом закрыла. А теперь сижу и думаю, кто это был – ума не приложу. Назвался Славиком, Станиславом, вроде как…И чего приходил – не знаю…

– Станислав?– переспросила Катя.

– Да. Точно Станислав.

– Хм…Так альбомы выпускные надо посмотреть, может, узнаете его. Где у вас альбомы хранятся?

– Там, Катенька, в спальне, на шифоньере в коробке от новогодней ёлки. Только аккуратно доставай, стул уже сто лет не знал ремонта, весь шатается.

Катя вернулась на кухню с толстой стопкой школьных альбомов и фотографий разных лет.

– Станислав, говорите? Помню я одного Станислава, на год старше меня учился, была с ним у меня одна история. Но, судя по вашему описанию, вряд ли это он. Тот Станислав сейчас, наверное, где-то в Москве стольной, ходит по дорогим бутикам, ест в шикарных ресторанах. Но давайте всё-таки с него и начнём. Мало ли… Это был выпуск, сейчас скажу, тысяча девятьсот девяносто четвёртого года. Ищем.