Папа не разговаривал с ней с того дня, как узнал, что Даша ждет ребенка. То есть говорил, но редко, сухо и по делу. Все равно что не говорил.

Когда Даша одна, без Сони, заходила к родителям, он придумывал себе какое-нибудь срочное дело и уходил из дома. Или закрывался в спальне, будто у него было много работы, и Даша не могла войти к нему. Становилось без слов понятно, что к нему нельзя, просто нельзя – вот и все, что там за компьютером сидит, сгорбившись, посторонний лысеющий человек. Но стоило Даше принести Соню, как отец менялся в лице. Он не спускал крошку с рук и ворковал с ней таким голосом, какого Даша у него не помнила. Неужели он и с ней так говорил, когда Даша была как Соня?

– Почему он так? – спросила она однажды у мамы.

– Все еще не может привыкнуть, – сказала мама. – Говорит, от тебя не ожидал.

Словно Даша совершила что-то гадкое и мерзкое! Словно провинилась и не понимает этого, а не просто родила ребенка, его ненаглядную Сонечку, чуть раньше, чем заведено у ответственных людей. В шестнадцать лет.

– Но ты подожди, рано или поздно он отойдет. Ничего же страшного не произошло. Он и сам переживает и уверен, что ты скоро наиграешься в семью и вернешься домой.

«Не дождется», – сердито подумала Даша.

Ближе к обеду стало теплее, густая облачная серость пошла прорехами и на глазах расползалась на клочки, как старый, поеденный молью свитер. Даша одела Соню для прогулки и спустила вниз коляску, отдыхая на каждой лестничной площадке.

Соня спала в конверте, под задернутым пологом. Даша шла, не глядя по сторонам. Каждый раз, когда она выходила с Соней, ей казалось, что все глядят на нее, на Соню, снова на нее, потому что она выглядела младше своих лет, ее часто принимали за тринадцатилетнюю. Даша пробовала представлять себе, что Соня – ее сестренка, но это не помогало – она чувствовала, что на нее продолжают смотреть, и именно так, чтобы стало стыдно. Даше на самом деле не было стыдно, но чужие взгляды ощущались всей кожей и обжигали. Казалось, будто коляска прозрачная и каждый может увидеть Соню, беззащитную, спящую, сжимающую кулачки, и хотелось закрыть ее всей собой, защитить от любого взгляда, но и сама Даша тоже была прозрачной, доступной для осуждения, поджатых губ, непрошеного совета. По той же причине она не выкладывала в социальные сети ни беременный живот, ни крохотную Соню и страшно разозлилась на Тамару Ивановну, которая без разрешения разместила фотографию внучкиных пяточек на своей странице в «Одноклассниках» и получила семь восторженных комментариев.

Даша дошла до сквера за библиотекой. Она любила это место, тихое, окруженное старыми домами, невысокими, с облупившейся краской и кукольными балконами. Здесь всегда было немного теплее, чем на центральных улицах, и казалось, что и сам город другой.

Даша села на скамейку и, одной рукой покачивая коляску, достала телефон. Ноль пропущенных. Ноль сообщений. Даша сфотографировала Соню в коляске и отправила Диме с подписью «Твоя дочь по тебе скучает».

– Даша! Я только недавно тебя вспоминала! – услышала она знакомый голос.

Лиза улыбалась ей радостно, словно они встретились в школе после каникул.

– Я думала, ты в Тае, – сказала Даша.

– Мы прилетели в прошлую субботу. Я постепенно фотки разбираю и выкладываю.

– И как там? Хорошо? – задала Даша банальный вопрос.

– Ты знаешь, у них же летом сезон дождей. Мы летели и не знали, повезет или нет. И было три дня, когда пришлось сидеть в отеле, потому что лило без остановки, сплошной стеной! Мы, конечно, ездили гулять в торговый центр, но все равно это не то. А потом снова стало жарко. Мы с Пашей брали байк. Мама нас убила бы, если бы узнала.

Паша был Лизиным братом.

– Страшно?

– Очень. Там все ездят как попало. Ты же была там, да? Я помню, что была. Короче, я на всех поворотах глаза закрывала. А Паша, наоборот, любит скорость, я чуть не умерла с ним, ехала с закрытыми глазами, короче, повторять я это не стала.

– Что ты тут делаешь? – спросила Даша.

– Да я же вон, – она показала на дом культуры в конце сквера, – на танцы ходила. Только там идиоты все. Я психанула и ушла.

– Что случилось-то?

– Да ничего! Мы со Стасом с первого класса вместе танцуем! Я всего два занятия пропустила, пока мы были на море! Прихожу, а его с какой-то девчонкой новой в пару поставили. А меня одну оставили. Вроде бы пока все не вышли после каникул, а потом видно будет. Ну что это – видно будет, мне пока вообще туда расхотелось, а главное, Стаса все устраивает. Ты-то сама как?

– Я нормально. – Даша замолчала и постаралась улыбнуться.

– Покажешь?

– Смотри. – Даша приоткрыла полог коляски, чтобы Лиза заглянула в нее.

– Лапочка какая, – заулыбалась Лиза. – Малышечка. На кого похожа?

– Мы сами не знаем. Вроде на Димку больше, чем на меня. Дима говорит, что губы мои, а глаза его, серые, – сказала Даша и снова укрыла Соню.

– Как назвали?

– Соня.

– А чего такое имя популярное? У нас в классе три Сони.

– Это в честь Диминой бабушки. А я еще решила, что, может быть, спать будет хорошо.

– И как спит?

– По-разному, – хмыкнула Даша. – Бывает, что плохо, а бывает, что и очень плохо. Слушай, – спросила она после паузы, – что про меня говорят в школе?

– Ничего, – ответила Лиза.

– Так уж и ничего?

– Ладно. Вместо биологии приходила тетка из центра планирования семьи и рассказывала, как важно соблюдать осторожность и какие бывают способы. Все ржали, как психи. А Лариса Степановна на каждом уроке сообщает, как ей плохо без Рыковой, потому что остальные всё забыли за лето, а вот если бы пришла Даша… Ну и еще физрук. «Рыкова так сильно не хотела сдавать нормативы, что с перепугу родила».

– Придурок.

– Это точно.

– А наши говорят что-нибудь?

– Слушай, это же неважно на самом деле. Но ничего особенно обидного. Я бы точно не обиделась. Так, прикалываются, дурацкие шутки, честно. Мне кажется, на самом деле многие сочувствуют. Кто-то и завидует, у вас же любовь и вообще. Ты лучше скажи, больно было?

– Больно, но терпимо, – сказала Даша. – Я думала, будет хуже.

– Интересно, почему в сериалах тогда все рожающие орут как резаные.

– Я тоже боялась, что так буду орать, но мне сделали укол в позвоночник, и потом почти не было больно. Только оченьочень тяжело все равно, у меня никак не получалось. Ты как будто выпихиваешь из себя волейбольный мяч, – призналась Даша. – Или вообще баскетбольный.

– А укол больно?

– Укол как укол. Только когда его делают, нельзя шевелиться, а я очень боялась, что дернусь.

– Вообще не могу себе это представить, – отвернулась Лиза. – Ты когда вернешься? В этом году? С нами будешь сдавать?

– Нет, я год пропускаю, – сказала Даша. – Мы решили, так лучше.

– Ну да, нам говорили. Но это ты зря, я считаю. Я бы на твоем месте старалась все успевать. С другой стороны, меня так все достало, – вздохнула Лиза.

– Это тебя за неделю уже все достало?

– Конечно! Ты что, забыла нашу школу? Меня уже ко вторнику все достает так, что хоть плачь. Пока не забыла, ты продиктуй мне свой номер, а то у меня старый телефон украли. Надо как-нибудь встретиться всем вместе, ты же можешь ее с кем-нибудь оставить?

– Она ест примерно каждые два часа и не спит без меня, так что…

– Как это – не спит без тебя?

– Надо рядом с ней лежать, она просыпается, если я отхожу. А иногда вообще надо ее спящую на руках держать.

– Ну проснется, и что?

– Будет орать.

– Я бы на твоем месте точно свихнулась, – решительно сказала Лиза.

В последний раз Даша видела ее в мае, за месяц до рождения Сони. К тому времени Даша перестала ходить на уроки и в очередной раз шла в клинику, через школьный двор, чтобы сократить путь. Она шла животом вперед, как дирижабль, и казалась себе невозможно толстой. Кое-где лежал снег, но день был по-летнему теплым. Лиза с девчонками без курток сидели на скамейке у спортивной площадки. Даша хотела сесть с ними, потрындеть как ни в чем не бывало, если бы они потеснились. Но Лиза взглянула на Дашу так, будто никогда не знала ее, а остальные вообще никак на нее не смотрели.