За испытаниями Алекс и Элла следили, затаив дыхание – ведь от исхода зависела их судьба. Акторус выдержал проверку с достоинством, продемонстрировал свои знания и умения и получил разрешение обучать магическим навыкам королевских детей.

Элла была в полном восторге, но… радость её продлилась недолго. Очень скоро стало понятно, что у маленькой принцессы абсолютно нет способностей к магии. Ну, совсем никаких, даже крошечных. Как она ни старалась, каких только усилий не прикладывала – всё безрезультатно. Поначалу это ужасно расстраивало девочку, а Акторус, казалось, переживал даже больше, чем она сама.

– Ну почему же не получается, Элла? – волшебник качал головой и удручённо глядел на свою подопечную, в сотый раз безрезультатно пытающуюся повторить самое простенькое заклинание. – Почему, почему?

Элла только вздыхала и горестно разводила руками в ответ. Ответа она не знала.

А вот Алекс оказался куда более одарённым. Конечно, в той мере, в какой это вообще было доступно обычному человеку. Он довольно быстро научился понимать язык животных, поднапрягшись, мог прочесть и мысли человека, а несложные заклинания щёлкал, как орешки. Элла злилась и ревновала Акторуса к брату, который теперь бегал за волшебником, как нитка за иголкой и кичился перед сестрой своими достижениями. Правда, расстраивалась она недолго, повздыхав и посетовав, вернулась к своим обычным занятиям (которые, без сомнения, куда больше подошли бы мальчишке) и говоря, по правде, была тому даже рада, поскольку боевые искусства и стрельба влекли её гораздо больше, нежели чтение и изучение наук. А к Акторусу с Алексом присоединялась, если ей хотелось послушать занимательные истории, которых маг знал великое множество, или его игру на скрипке…

******

Да-да, в чёрном футляре с золотыми вензелями Акторус хранил именно скрипку. И этот инструмент тоже далеко не был обычным.

Когда Акторус начинал свою игру, всё вокруг менялось. Становилось светлее и теплее, а душа наполнялась необъяснимой радостью и грустью одновременно. Музыка, источаемая скрипкой, была… живой. Это могло показаться невероятным, и, тем не менее, было правдой. Элла видела, как тонкая, едва заметная блестящая нить появлялась у основания смычка, и начинала расти и удлиняться. Девочка смеялась, пыталась ухватить её рукой, но неуловимый лучик проскальзывал сквозь пальцы, становился всё длиннее и длиннее и опутывал её полупрозрачным, почти недоступным глазу коконом. Находясь в этом «коконе», Элла ощущала себя до невозможности счастливой. Она хохотала, хлопала в ладоши, скакала, как молодой жеребёнок, и чувствовала, как что-то поёт внутри, как наливаются силой руки и ноги, как становятся острее зрение и слух, и что уже не существует на свете таких преград, которые она не способна была бы преодолеть. А Акторус смотрел на свою подопечную, и улыбался, как кот.

Когда же играть пыталась сама Элла, скрипка становилась просто скрипкой. Никаких волшебных нитей, никаких, увы, чудес. Но зато на её импровизированные концерты сбегался обычно весь двор. К магии способностей у принцессы не обнаружилось, зато способности к музыке были неоспоримы. Впрочем, об этом она и так знала уже давно. Однажды госпожа Эрминия, которая тогда ещё не была управительницей и не приобрела таких необъятных форм, как ныне, усадила шестилетнюю Эллу за большой старинный рояль, и девочка с потрясающей лёгкостью повторила все показанные ей мелодии. А уж петь маленькая принцесса любила ну, может быть, совсем чуть-чуть меньше, чем стрелять. Голосок у неё был чистый, сильный, звонкий, и на всех званых ужинах, что Правитель устраивал для городской знати, Эллу неизменно ставили посреди зала и просили исполнить что-нибудь для гостей.

Потом Элла подросла. Пение для публики стало казаться ей детской забавой, а музыка в целом – ремеслом бродячих скоморохов и недостойным занятием для будущей королевы. И лишь на скрипке Акторуса она продолжала играть с удовольствием – отчасти для того, чтобы порадовать учителя, а отчасти – потому, что это была всё-таки волшебная скрипка. Хоть таким образом она могла прикоснуться к таинственному миру магии, вход в который оказался для неё наглухо закрытым и заколоченным железными костылями.

Всё это продолжалось почти семь календарей, пока в один из ненастных осенних дней, незадолго до Дня Уходящего Солнца, у стен дворца не появились суровые люди в красных мантиях, на высоких ярко-рыжих жеребцах – Стражи Синеда. Они забрали Акторуса.

******

В тот день с утра Элла носилась по лесу на отцовской Стреле – только спустя три календаря она поймает и оседлает Грома – и тренировалась в стрельбе по летучим шишкам, как раз сейчас лобассеры сбрасывали их на зиму. А когда, наконец, появилась дома, то застала Акторуса уже в цепях. Вид Стражей, которых до этого ей приходилось лицезреть только на картинах тётушки Луизы, ошеломил её настолько, что Элла буквально свалилась с лошади. Акторус стоял меж ними и руки его были связаны толстой цепью, которую он наверняка мог бы запросто порвать, …но отчего-то не делал этого.

– Куда вы его ведёте? – крикнула Элла. За своего друга она без раздумий вступила бы в схватку даже с самим Сатаной. Но огромный Страж из-под красной маски глянул на неё так, что взглядом буквально пригвоздил юную принцессу к месту.

– Стой, где стоишь, девчонка! – пророкотал он голосом, похожим на раскат грома в ясный полдень. – Мы действуем по указанию Синеда.

– Девчонка? – от смятения Эллы мигом не осталось и следа. – Да будет тебе известно, что ты разговариваешь с Принцессой, страж! И мне плевать, по чьему указанию вы действуете! Немедленно освободите его!

Рука дёрнулась к револьверу, который всегда был при ней, с тех самых пор, как отец подарил его на двенадцатый Эллин день рождения. Но в этот момент поднял голову Акторус.

– Нет, принцесса, – сказал он тихо, но чётко. – Не подходи к ним. Не делай ничего, будет только хуже.

Элла вцепилась в поводья Стрелы с такой силой, что кобылица всхрапнула от боли и дёрнула головой. Акторус смотрел на неё, и Элла навсегда запомнила, какой он был бледный. И его слова запомнила тоже.

– Я не виновен, Элла! – сказал волшебник. – Верь мне. Я этого не делал.

Страж подтолкнул его прикладом в спину так, что Акторус едва не упал, но всё, же сумел удержаться на ногах. Бросив лошадь прямо посреди двора, Элла со всех ног бросилась к отцу.

Гор находился в своём кабинете вместе со старшим сыном. Одного взгляда на них для Эллы было достаточно, чтобы понять – случилось что-то ужасное. Выслушав историю Акторуса, рассказанную отцом, Элла пришла в неописуемую ярость.

– Это неправда! – крикнула она и со всей силы ударила кулаком по столу. Тяжёлая столешница из многовекового лобассера жалобно взвизгнула и на ней появилась трещина. – Акторус невиновен! Он сам сказал мне, что этого не делал! Я ему верю!

Гор потеребил седую бороду.

– Элла, отражатели не могут врать. Они показывают лишь то, что видели.

Элла сжала руки в кулаки и нервно прошлась по комнате.

– Но ведь прошло столько времени! Где эти люди были целых восемь календарей? Почему вытащили, свой чёртов отражатель только сейчас?

– Прекрати ругаться, Элла Доминика, – побагровел отец. – Ты юная девушка, наследница Правителя, а не береговой матрос.

– Да плевала я на всех наследников и всех правителей! – завопила принцесса. Ещё ни разу в жизни Гор не видел свою дочь такой взбешённой. – Это же Акторус! Он ведь жил с нами, ел с нами за одним столом, спал под одной крышей! Ты ведь знаешь его отец! Ты знаешь, что он не мог этого сделать!

– Майола и Зот сказали, что таковой была последняя воля умирающей Лейлы, – тихо вымолвил Алекс. Он сидел за столом, положив руки перед собой и опустив голову. – Перед смертью та завещала открыть всё людям в тот день, когда бедняжке Лауре должно было исполниться десять календарей.

– Они все врут! Враньё, враньё! – взметнулась Элла.

– Элла, немедленно прекрати! – Гор повысил голос. – Как бы мы к ним не относились, но Майола и Зот – уважаемые люди, главы государств. Они не могут говорить неправду. К тому же Майола – тётя Лауры, и…