Абьюзер ведь не всегда тот человек, который систематически кричит, избивает и издевается. Все намного глубже и намного запутаннее. Он может хорошо относиться к жертве, но по итогу всегда будет возвращаться на одно и то же место – место своей ревности, контроля, агрессии, независимо ни от чего.

Не смей верить. Горечь очередного разочарования сведет тебя с ума.

– Есть еще один…

Зачем сказала?

Насладиться последними минутами с тем Андреем, которым он был совсем недавно. Пусть даже он притворяется. Воспользоваться притворством. Прочитать последние несколько строк о нем. Впервые. Раньше он не слышал то, что ему посвящается. Я стеснялась, да и сейчас стесняюсь. Но мне хочется, просто потому что больше возможности не будет.

– Прочитай.

– Пять утра. Лучи света в обитель вплетались, от предметов швыряя рваную тень.

Мне пора. Не забудь, как друг другу мечтались, как хотели общих детей.

Странно (или обидно), но на эти строки он решает не отвечать. Наверное, я тоже предпочла бы промолчать. Эти строки я написала в тот день, когда мы вместе переночевали. Не переспали, а переночевали – когда папа пришел с работы раньше нужного, а Андрей остался у меня.

Это одно из самых счастливых воспоминаний, которые у меня есть.

– Подключай свою музыку.

Он дает мне провод. Подключаю айфон и включаю последнюю песню в приложении. Она часто играла у нас, когда мы куда-то ездили. Прямо как сейчас.

– Ты моя сиюминутная^[5], – подпевает Андрей, бередя остатки моих внутренних ран.

Сердце вырывается из груди и ложится ему на колени.

Нет, не доверяй, все очередная уловка. Он тебя предупреждал, сам предупреждал, что не умеет быть хорошим. Любая маска рано или поздно спадет. Я себя предупреждала – от него ждать можно многого, но больше всего ожидаема катастрофа.

– И больше нечего сказа-ать. Ты только не смотри в глаза-а. Просто иди вперед, а я пойду назад.

– А ты что делал? – внезапно спрашиваю я.

Для чего? Сама не знаю. Может, узнать, что он страдал.

Или помучить себя напоследок, сидя рядом с ним. А потом еще в больнице и дома вспоминать каждое слово и сдерживаться, сдерживаться, сдерживаться. Иногда мне кажется, что я рождена для того, чтобы сдерживать – слезы из-за смерти мамы, боль и обиду после того, что со мной сделали, любовь к Андрею, которой нет места в жизни счастливой девушки. В жизни свободной девушки.

Она может быть лишь у жертвы. Но я больше не хочу ею быть.

– Бухал и трахался с кем попало, – кратко отвечает Андрей, и я нервно сглатываю – не такое хотелось услышать.

– А, ясно. Кто бы сомневался.

– Я пошутил, чего ты? Вообще я целыми днями стрелял по бутылкам.

Хорошо, что не в людей.

– Ладно. Ты можешь делать, что захочешь, если в рамках закона. А если нет, то это твои проблемы.

– Знаешь, я все думал, что ты решила проучить меня. Наказать за мой грязный рот.

– Я не собиралась тебя наказывать.

– Но наказала. Так, что я выл от боли.

– А мне, конечно же, больно не было. Совсем.

– Я заслужил.

– И все-таки сделал то, что сделал.

Грустное сентябрьское солнце выходит из своей ночной обители, еще несколько часов точно не собираясь согревать.

– Сколько еще ехать?

– Недолго.

– В какой он больнице?

Второй мой вопрос Андрей игнорирует, только сильнее выжимает педаль, спидометр показывает сто десять, сто двадцать, сто тридцать. Больше ста километров в час по городу. Если бы был обычный дневной поток машин, мы бы уже попали в серьезную аварию.

– Андрей, сбавь скорость.

Никакой реакции.

– Мне страшно, Андрей! – в истерике кричу я.

Но он едет только быстрее.

– Остановись, черт возьми! Андрей! Андрей!

На Куликовом Поле он сбавляет скорость до ста, восьмидесяти, шестидесяти. Сворачивает направо к центру.

– Зачем ты это сделал?!

– Прости.

– В какую больницу мы едем? – сердито спрашиваю я.

Андрей достает сигареты из кармана штанов и, будто намеренно игнорируя меня, закуривает. Всего за месяц я совсем отвыкла от запаха табака.

– Андрей?

Машина останавливается возле бордюра. Улицу уже не разберу.

– Андрей? – повторяю я.

– Скажи мне, – просит он, абсолютно игнорируя мои вопросы.

– Что сказать?

– Ты разлюбила меня?

Надо резко сказать «да», чтобы закончить эти нездоровые отношения раз и навсегда. Для него это будет лучшим наказанием, разве нет? Или лучше, чтобы он знал, что собственноручно испортил все? Что я люблю его, но даже моя любовь не сможет больше повернуть к нему лицом?

Мне хочется соврать, но я мягкотелая дура, поэтому говорю правду.

– Нет.

Продолжаем ехать.

– Ответь, в какую больницу мы едем? Андрей?

– Потерпи.

Действительно лучше помолчать, потому что ведет он себя неадекватно, а страх от того, что он снова решит погонять, усиливается. Но мы проезжаем центр и попадаем в ту часть города, в которой я совсем не ориентируюсь. Проехали уже достаточно далеко. Вновь я пытаюсь выведать, в какую больницу направляемся, чтобы пробить ее местоположение по карте, но он молчит. Надо было отказать ему и ехать на такси.

– Я хочу к своему отцу.

Терплю.

– Когда мы приедем? Что это за больница такая, мы половину города уже проехали?

Терплю.

– Куда ты везешь меня? Куда, черт возьми?

Больше не могу терпеть. От больницы одно название. Он явно едет какими-то непонятными путями.

Начинается сильная паника. Даже на скорости пытаюсь открыть дверь, чтобы дать ему понять – мне это не нравится.

– Открой дверь, – требую я после того, как он ее блокирует. – Выпусти меня. Выпусти.

– Знаешь, все то время, что я наблюдал за тобой, не верил, что такая милая домашняя девочка сможет влюбиться в такого отморозка, как я. Я ведь сначала не хотел запугивать тебя и отравлять жизнь, как ты считаешь. По мере возможности узнавал тебя в чужой переписке и просто влюблялся так, как умею. Моя темная душа без тебя совсем бы сгнила. С тобой все стало по-другому. Я собирался завязать с криминалом.

– С криминалом? Ты серьезно?

– Да, пока что не вышло.

– Я… не знала, что ты связан с чем-то таким.

Каждый раз он шокирует меня все больше.

– У меня все на лице написано, но ты, видимо, слишком неприспособлена к реальной жизни, чтобы рассмотреть это. Даже увидев то видео, не поняла, кто перед тобой стоит.

– Ты ведь работал в полиции…

– Как же по-детски ты мыслишь. Мусарня только помогала.

– Почему ты не рассказывал?

– Я бы и не допустил, чтобы ты узнала. Но зачем уже скрывать, раз все так получается. Иногда думаю, если бы твой папа спустя какое-то время все-таки решился бы нанять людей, нашел мои контакты или контакты моих ребят в даркнете…

Слушать невыносимо.

Мы не можем расстаться на доброй ноте. Мы вообще расстаться не можем.

Но придется.

– Знаешь, твоя любовь делала меня слишком сильным и слишком слабым. Сколько я хочу сделать для тебя – один только черт догадывается. Кажется, я растерял всевозможные навыки, только умею дышать тобой. Только с тобой надо мной никто не властен. А когда ты уехала, все стало бесполезным.

– Пожалуйста, хватит…

– Малыш, прости, если я такой эгоист, но я не был готов тогда и не готов сейчас отпустить тебя по собственной воле.

– Андрей…

– Папа отменяется.

Херовая Одесса

Непрочитанные сообщения

«В больнице бывший депутат Евглевский Вячеслав Олегович заявил о пропаже своей дочери, которая еще вчера находилась в Киеве.

Сегодняшним утром мужчина пришел в себя в больнице и первым делом захотел связаться с дочерью, Елизаветой Евглевской, но та на связь пока не вышла.

По его словам, вчерашним вечером на входе в собственную квартиру его поджидал бывший парень его дочери, который и является причиной пропажи Елизаветы. Полицейским удалось установить личность молодого человека – им является Соболь Андрей Геннадьевич, ранее 2 года проработавший в правоохранительных органах.