Конечно, пришлось бы пойти на жертвы, чтобы быть с ним. Я понимала, что придется отказаться от родного мира, где оставались родители. Но мы вырастаем и покидаем отчий дом, чтобы создать свою семью и родить детей. Больно бы мне было решиться на этот шаг? Безусловно. Ведь я всегда хотела находиться где-то поблизости со стареющими родителями. Чтобы они не чувствовали себя одинокими. Однако жизнь непредсказуема и порой жестока. Судьба или кто-то на небесах решил спутать мою жизненную нить с нитью Рэйгара. Да так, что разорвать ее оказалось невозможно. Я решила, что должна вернуться к нему. Успокаивало лишь существование Скользящих, способных перемещать нас между мирами. Вряд ли бы удавалось делать это часто, но я воспользовалась бы каждым переходом, в котором мне позволили бы участвовать. Позднее, может и удалось бы перетянуть родителей за собой.
Вот только жизнь воистину непредсказуема. Как только я пришла к окончательному решению – вернуться на Харн, то узнала самую потрясающую и пугающую для себя новость. Во мне росла новая жизнь. И в тот самый момент, фокус моих приоритетов резко переместился. Теперь была не только я. Мой ребенок. Вот, что самое важное в этом и любом другом мире. Харн, с его одуревшими визромами, грайдерами и желающими развязать войну аармонами, слишком опасное место для моей крохи.
Тогда-то я быстро свернула поисковую операцию деда и постаралась сама исчезнуть. Благо, о моем возвращении еще не успели раструбить. А ведь отец развернул масштабные поиски, когда меня похитили. Подключил все имеющиеся связи. Обещалось огромное вознаграждение за любую достоверную информацию о моем местонахождении. Обо мне не звучало разве что из пресловутых утюгов. Но как признался отец, я словно в воду канула. Никаких зацепок. Номера машин оказались поддельными, и людей, что забрали их со свадьбы, не существовало. Даже записей с дорожных камер не нашлось. Кто-то замел следы на совесть.
Родители уже успели отчаяться. Поэтому мой звонок из Китая оказался, словно с того света. Они тут же вылетели в главную страну Востока, в одну из деревень Данба, где мама встречала меня так, словно я вернулась с войны, после полученной «похоронки». Она долго рыдала у меня на груди, обливаясь горючими слезами. Однако степень пережитого родительского ужаса я судила по папе. Иванов Федор Андреевич – непрошибаемый мужчина. Однако даже ему не удалось сдержать слез. Когда все пришли в себя, первое, что спросил отец: кто меня похитил, для чего и что со мной делали. Что я ответила? Ничего. Кто бы мне поверил о путешествии в другой мир? О грайдерах, которые оборотни. Об аармонах, что волшебники. И визромах, ближайших родственниках привидений. Пожалуй, из Китая меня сразу бы определили в теплую больничку с белыми мягкими стенами. Так что я твердо заявила, что рассказывать ничего не буду. Папа пытался давить, считая, что всё произошедшее из-за его бизнеса, и мучился страшной виной. Здесь мне даже придумывать ничего не пришлось. Как могла, я постаралась убедить его в обратном. Далее, все его наводящие вопросы разбивались о мое неумолимое: «Я ничего больше не скажу».
Несмотря на все недомолвки, абсурдную просьбу найти старика, исключительно по внешности, отец согласился выполнить. Наверное, посчитал, что тогда ему удастся узнать больше.
Когда же стало известно о моем «интересном положении», я резко сдала «заднюю» в поисках деда и попросила папу помочь мне исчезнуть. Он изумился, но новых вопросов задавать не стал. К тому же новость о моей беременности оказалась значительно ошеломляющей, чем непоследовательная просьба. Родители понимали, что ребенка мне не ветром надуло. Это случилось во время моего похищения. Поэтому первые дни они не знали, как реагировать на эту весть. Я же, пребывая в полной прострации и в состоянии переоценки ценностей, практически не разговаривала. Предполагая самое страшное, родители боялись потревожить меня лишним словом.
Ребенок был неожиданным, но желанным. Мое сердце разрывалось от тоски, что придется проститься с Рэйгаром. Однако я навсегда останусь с ним связана. Часть его отныне всегда будет со мной. Это наполняло мою душу печальным счастьем. Самый большой дар принадлежал мне. Я сделаю всё, чтобы сберечь его.
Стоило родителям понять, что ребенок желанен – они облегченно выдохнули и решили сконцентрироваться на нем, коль из меня выпытать ничего не удавалось. Точнее, так решил отец. Мама же, являясь натурой более дотошной, время от времени топталась на моих мозолях. Мое раненое сердце, отданное в жертву хладнокровному разуму, принявшему решение отказаться от Рэйгара, обливалось кровавыми слезами. Мне отчаянно хотелось поделиться с кем-то своей болью. А коварные гормоны постоянно подначивали излить душу. В итоге, на последних неделях беременности, когда тащить эту тяжесть в одиночестве казалось уже невозможно, я выложила маме всю историю, как на духу. Латона Сергеевна – единственная в мире женщина, которая могла мне поверить. И она поверила. После, мы вместе рыдали полночи, лежа в свете луны, струящемся сквозь серебряный тюль. Болезненная тоска никуда не исчезла, но терпеть ее стало легче, будто половину тяжести забрала себе мама.
По моей просьбе, никто не знал о возвращении меня из «плена». Даже Денис, который стабильно звонил Латоне раз в три дня и спрашивал, нет ли новостей обо мне. Я не хотела его видеть. И на это было слишком много причин. Но сколько бы их ни было, главное то, что любви у меня к нему не осталось. Уважение, восхищение, симпатия, благодарность, но не любовь. Я не хотела делать ему больно, так что милосерднее для него – не знать о моем возвращении.
Единственным условием папы, согласившемся отпустить нас мотаться по свету, стало непременное посещение тренера по самозащите. С трудом, но мне всё же удалось убедить его в глупости подобных занятий, так как никакая самозащита не поможет, если меня вновь отыщут те же похитители. Да и беременность не самое лучшее состояние для подобных уроков. Тогда он согласился заменить тренера по рукопашке на тренера по огневой подготовке и, параллельно, достал мне разрешение на ношение огнестрельного оружия. Здесь я перечить не стала. Если ему так будет спокойнее, пожалуйста. Да и мне какое-никакое развлечение. Говорить, что пистолет против грайдеров тоже вряд ли поможет, не стоило. Новых вопросов мне не хотелось.
Мы с мамой исчезли практически сразу, улетев в Уругвай. Каждые два месяца мы меняли страну, вернувшись на родину, когда мне уже нужно было рожать. Отдохнув после родов три месяца, мы улетели на Шри-Ланка. Каждые несколько недель папа бросал свои дела и вырывался к нам хотя бы на пару дней. Ведь теперь у него было целых три «прекрасных цветка», как он нас называл.
Да. У меня родилась девочка. Несмотря на то, что Рэйгар уверял, будто вайгары производят на свет исключительно мальчиков с Дарами. Я, конечно, удивилась, но нисколько не расстроилась. Ведь у меня теперь была невообразимо прекрасная дочь со светлыми кудряшками, огромными серыми глазами и очаровательными щечками. Она очень походила на Рэйгара (не считая кудрей), даже без теста-ДНК понятно, кто ее отец. Дочь я назвала Рэя, желая, чтобы хотя бы имя связывало их. Мама и вовсе пришла в восторг. Как выяснилось, она имя внучки связала с древнегреческой матерью олимпийских богов. Разубеждать я ее не стала.
Рэя оказалась непростым ребенком. Хотя, учитывая то, кто ее отец, я особо не удивилась. То, что она казалась мне потрясающе смышленой для младенца – совершенно нормально (покажите мать, которая не считает свое дитя самым невероятным во вселенной). Но когда Рэя в шесть месяцев негромко сказала: «Мамочка, ты не пугайся, но я умею разговаривать», хотя еще ни стоять, ни ходить не умела, это, мягко говоря, едва не довело меня до сумасшествия. В тот момент, мне показалось, что происходящее – бред моего больного сознания.
«И давно ты умеешь разговаривать, родная?», – спросила я, когда сердце перестало бухать где-то в ушах.
«Не знаю. А как узнать «давно»?», – хлопая длинными ресницами, раскачивалась Рэя, словно маятник, сидя еще очень неуверенно на диване.
