Я улыбаюсь, непрестанно наблюдая, как суетится резво поросль молодая.
– А есть ли выбор, дядя?.. Только без прикрас!
Как незначительны ступени бытия
последних лет.
Легко струит осенняя судьба моя
прохладный свет
на суетливость мелочных лихих потуг,
купюрный раж.
Увы, огонь дерзания почти потух,
иссяк багаж
терпения и вдохновения,
мечтам облом…
Я фрукт с гнильцою, поколения
больных баблом.
Исчерпан милости небес кредит,
душа мутна,
постыдность груза неудач томит,
гнетет у дна…
Я презираю слабость и печаль,
себя лишь жаль.
Любовница – порочная мораль, —
скандаль, скандаль…
Я оптимистом был давным-давно,
да отболел.
Прощальным обелиском все равно
грядет предел.
Плевать на суетность мирофигни,
успех и прыть,
судьба, порадостней меня распни!
Усталость быть
слабеющей душе дыхание
прервет шутя.
Вновь слышу – шепчет мироздание:
«Сгинешь, дитя…»
Покуда вздох последний не угас,
небу хриплю:
«Продли, продли последний жизни час,
я жить люблю!..»
Вовсю хохочут небо и земля:
«Корячься, тля!»
Корячусь…
мля…
(2012)
Беспредельность плутает в границах,
ограниченность выхода ждет,
умирает восторженность в лицах,
вновь из грусти восторг оживет…
Смыслы скачут из омутов сути,
в плясках формы слоняется смысл,
диалектика странно закрутит
в мутном танце блуждания мысль…
Снова ждешь прописного завета
и планируешь штампами путь?
Пролетела весна, гаснет лето,
скоро осень пройдет – счастлив будь…
Напряги шестеренки извилин,
вновь компьютер сознанья грузи.
Ты маразмом пока не осилен —
жаждой мается счастье в груди…
Вновь вьется изворотливая ложь —
переиграй ее уловки —
субъект божественной чертовки,
жертва свободы – мышеловки…
Дерзким мышленье душу растревожь!
Будь Homo sapiens’ом ловким —
дабы шторма и айсберги проблем
свободы не сгубили душу,
добро и зло в потоке перемен
не вынесло твой труп на сушу
до срока…
Извините…
трушу…
Не вам строчу нравоучения —
себе талдычу заклинания…
Банальность стихоговорения
смиряет страданья сознания
в данной пыточной мироздания…
Мозг истязает беспредельность,
заманивает вечности предел.
Тенью судьбы скользит смертельность.
Осмысливаю жизненный удел…
P. S.:
Взираю равнодушно третий день,
как в дачной рукомоечной ловушке
мохнатый паучок, забившись в тень,
мечтает о залетной сочной мушке.
Скрываясь от искрящейся воды,
разрывов брызг на желтизне эмали,
наш бедолага в омуте беды
испуганно следит, чтоб не поймали.
Не понимает вовсе, почему
не в силах одолеть отвесной глади,
покинуть ненавистную тюрьму
одной свободы да инстинкта ради…
Среди посуды, пены и воды
без треска рвутся лестниц паутинки.
Горьки его напрасные труды,
дрожат на теле мокрые щетинки.
В неволе всякий пленник некрасив.
Быть может, смыть тебя тугим потоком?
Пусть, как пушок, тебя подхватит слив
неумолимым равнодушным роком…
В мгновенье исчезают квадрильоны
таких же неприкаянных существ:
неумолимы смертные законы
в любом из многих биокоролевств.
Мне ничего не стоит покарать,
казнить тебя за то, что ты попался.
Когда пора приходит умирать —
любой бы обреченно растерялся…
Исчезнешь, перестанешь соки пить
жертв, спутанных коварной паутиной.
Зачем тебе на этом свете жить?
Кого ты огорчишь своей кончиной?
Но понимаю, что я так же слаб
и бесполезен в краткой, страшной жизни.
Своей свободы подневольный раб
в ловушке неприкаянной Отчизны.
Я хищно ем животные куски
существ, убитых для прокорма плоти,
спасаясь от насилья и тоски
в погибельном, шальном водовороте.
Быть может, Бог взирает свысока,
как я ползу бесславным насекомым,
и где-то близко смертная река,
где сгину я, возмездием влекомый?
Я веточку подставлю паучку —
пусть он по ней рванется из ловушки.
Пусть повезет сегодня дурачку…
Спасайтесь, зазевавшиеся мушки!
(2008)
